Ну что поделаешь с таким решительным «кавалером»! Очень беспокоилась Сонька и за сохранность спрятанного где-то на лесной опушке «слама», но оказии съездить туда придумать не могла. И посоветоваться было не с кем – друзей не осталось… …Однажды Богданов пришел в необычное время, с утра. – Пошли со мной! – глухо сказал Соньке. – Ну?! Привел в мастерскую, отпер дверь и тщательно запер ее за Сонькой. Зайдя за барьер, та обмерла: Найденыш, широко раскинув ноги, лежал на полу с окровавленной головой. – Ну, чего встала? Пошли ко мне – ты ж просилась сколько раз! – сдирая на ходу рубашку и штаны, Богданов двинулся в свою каморку. И не выскочишь – дверь-то заперта! На подгибающихся ногах она пошла за Степкой, присела на краешек широкой лавки, крепко зажмурила глаза: допрыгалась, девонька! А Богданов как ни в чем не бывало потянул Соньку к себе, грубо и без намеков на ласку сделал свое «мущинское» дело. Перевернулся на спину, водки потребовал: в шкапу-де стоит. Сонька, стараясь не глядеть на неподвижное тело Найденыша, дошла до шкапа. Спросила у Богданова: а где стаканы? Тот, по обыкновению, глядел в потолок и не ответил. Сонька пошла открывать одну дверцу шкапа за другой, и вдруг вспомнила, что так и носит в узелке выданные доктором порошки от бессонницы. Нашла-таки грязноватый стакан, ухитрилась туда весь порошок высыпать. На Богданова оглядываться боялась, зная его манеру иногда бесшумно, как зверь, вставать. Подала полный стакан, размешав порошок щепочкой. – За что ты его, Степа? – А пусть в глаза глядит, не прячется! Выпив стакан, Богданов поворочался и через малое время затих. Сонька потолкала его немножко – не шевелится. Достала из кармана богдановских штанов ключи, оделась потихоньку, совсем было убежать хотела – и вдруг увидела на полу рядом с телом Найденыша черную коленкоровую тетрадь. Есть все-таки Бог на свете! Схватила тетрадь, сунула за пазуху – и в дверь! Как ни спешила поскорее до дома добраться, но поймала за рукав зевающего на углу возле кабака околоточного: – Там Степка Богданов своего хозяина порешил! – И только после этого побежала. Соньку в убийстве Найденыша никто не заподозрил: стукнув хозяина обухом, Богданов всадил острие топора в стену так глубоко, что его с трудом вытащили, повиснув на топорище, двое полицейских. Но это было уже потом, после того, как шестеро солдат с фельдфебелем, отчаянно труся, на цыпочках подкрались к раскинувшемуся на лавке совершенно голому Богданову и принялись опутывать его веревками. Так со скамьей и унесли в участок, стали думать: куда ж его девать? Доктора из Александровского лазарета принимать Богданова категорически отказались. Отнесли его, все еще спящего, в тюремный карцер, заменили веревки цепями, надели ручные и ножные кандалы. Рассказывали, что на следующее утро Богданов, проснувшись, долго не мог понять – где он? Потом, разозлившись, порвал часть цепей, едва не разогнул браслеты кандалов. И затих на несколько месяцев. Про убийство хозяина он решительно ничего не помнил, все звал его, грозил пожаловаться Найденышу на тюремный произвол… Сонька отсиживалась дома несколько дней, носа на улицу не показывала. Как ни странно, в посту ее жалели, считали чудом спасшейся. Снова зачастили к ней Черношей с Пазухиным – они и подсказали способ добраться до спрятанного в тайге «слама». А делу помогли восстановительные работы на телеграфной линии. Еще лет 20 назад, в начале 1881 года, генерал-губернатор Восточной Сибири добился соединения острова с материком телеграфным кабелем. Ходатайство губернатора поддержало Министерство почт и телеграфов, а правительство выделило 250 тысяч рублей. В Лондоне был заказан телеграфный кабель длиною более чем 110 километров, а подряд на укладку достался датской Великой Северной телеграфной компании, имевшей специальный пароход, предназначенный для выполнения подобных работ. Весной 1881 года пароход появился в Татарском проливе и успешно наладил связь напрямую, от Де-Кастри до Александровска. Однако линия, соединившая Сахалин с материком, в июле 1901 года вышла из строя. Поэтому было принято решение о прокладке другого кабеля, который должен был пройти от поста Александровский через мыс Погиби, потом перейти по дну моря на мыс Лазарева и далее до Николаевска-на-Амуре. К работе приступила артель, сформированная из ссыльнокаторжных. Надзор за работами Ляпунов уговорил взять бывшего окружного инженера, а ныне коммерсанта Ландсберга. Вот про него и вспомнили Пазухин с Черношеем. – Ты сходи к нему, поплачь! Он же из каторжных, нешто откажет?! Наверняка знает, что ты пробовала бежать. Скажи, что потеряла при поимке дорогую для тебя вещь, какой-нибудь талисман. Что место помнишь… Он каждую неделю на линию ездит, на коляске. Под честное слово, что не сбежишь – возьмет с собой. И с господином Тирбахом договорится – кто ему откажет, раз такое великое дело для острова делает! Просьбу Соньки Ландсберг воспринял без энтузиазма. При упоминании об «амулете» криво усмехнулся: наверняка не поверил! Но к редким просьбам каторги Ландсберг привык относиться с пониманием. Помолчав, побарабанил пальцами по столу, поинтересовался: – А где вас поймали, мадам? Возле селения Хоэ? Это без малого 50 верст от Александровского. А моя артель уже на Погиби работает, это гораздо дальше. Ну, допустим, возьму вас, сделаю в районе Хоэ остановку, найдете вы ваш амулет – а дальше что? Везти вас в пост? Это на сутки задержит работы. Взять вас в Погиби, чтобы вернуться через два-три дня? Извините, не могу! Никто не позволит: от Погиби до материка морем всего шесть верст! Вас же под строгой охраной держать велено! – Господин Ландсберг! Заставьте вечно Бога молить! Ландсберг поморщился, велел назавтра к шести утра приходить. А сам отправился к Ляпунову с необычной просьбой. Его высокопревосходительство тоже поморщился, но отказать не посмел. – Под вашу личную ответственность! – заявил он. – И чтобы на темпах работах не отразилось! Выехали на двух колясках. Ландсберг на казенной, Сонька с двумя охранниками коммерсанта – на его личной. К полудню добрались до Хоэ, сделали привал. – Ищите ваш амулет, мадам! У вас один час времени. Найдете или не найдете – мои люди отвезут вас обратно в пост. И, уж извините, в тайгу они пойдут с вами! Я не хочу перед его высокопревосходительством потом глазами моргать! Нашла Сонька свой узелок! И коляски разъехались в разные стороны… Вернувшись в пост, охранники Ландсберга сдали Соньку вертухаю, осуществляющему надзор. Тому очень хотелось в узелок заглянуть – но, не имея на то полномочий, он нехотя отпустил аферистку домой, к Шурке-Гренадерше. – Господин начальник, я очень устала с дороги. Нельзя ли мне сегодня вечером не приходить на проверку? Вертухай смахнул в ящик стола Сонькин полтинник, сделал в журнале отметку и благодушно кивнул. По дороге Сонька заскочила к базарному надзирателю, с достоинством пояснила, что ей надобно забрать бельевой сундучок, заказанный Найденышу. Сундучок-де готов, помечен ее именем, да не успела она его забрать. Просьба была подкреплена купюрой. Надзиратель сорвал пломбу, коей был опечатана мастерская Найденыша, и позволил забрать поделку. Вспомнив кое-что, Сонька обошла две-три базарные лавки и сделала несколько необходимых ей покупок, наняла за гривенник мальчишку, чтобы донес. Дома швырнула Гренадерше деньги – долг с набежавшими процентами. Процедила: – Подавись, шкура! Да за продуктами бегом! Записочку отнесешь Пазухину… – Фарт Соньке пошел! – бормоча себе что-то под нос, Шурка подхватила продуктовую корзинку и отправилась исполнять поручение. Дождавшись ее ухода, Сонька завернула в тряпицу потребный инструмент и пошла во двор. Сараюшка, в который Шурка ныряла всякий раз, как к Соньке приходили гости, был заперт на большой висячий замок. Сонька обошла хилое строение кругом, нашла подходящее место и железной фомкой вырвала несколько досок из стенки. Оглянувшись, убедилась, что с этой стороны соседских окон нет. Отодвинула доски и нырнула в сарай, зажгла купленный керосиновый фонарь с заслонкой. Массивное творило[92] из толстых досок на полу сараюшки тоже было заперто на замок. Тут Сонька церемониться не стала: подсунула плоский конец фомки под пробой замка и рванула. Ржавые гвозди со скрипом вылезли из досок. С трудом подняв крышку погреба, Сонька спустилась вниз по короткой лестнице, огляделась по сторонам. Обычный погреб с несколькими полками, на которых было составлено Шуркино богатство – чугунки, сковородки, пара банок из-под американского керосина, какая-то битая и ржавая дрянь… На полу – несколько бочек, пустых и с остатками прошлогодней солонины. Что же Шурка здесь делает по два часа, а то и дольше? Сонька вылезла из погреба, потом из сарая. Вернувшись в дом, завела в своей комнате купленный сегодня на рынке граммофон, поставила первую попавшуюся пластинку и бегом вернулась в сарай. Прислушалась: звуков музыки не слыхать… В отчаянии принялась обстукивать концом фомки дощатые, слегка подгнившие стенки погреба – и только тут обратила внимание на пару совсем новых, не тронутых гнилью и мокрецом плах. Плахи были загорожены бочками. Едва отодвинув вторую, поняла: вот то, что она искала! За плахами был длинный и узкий ход с дощатыми стенками и потолком из кусков отруба[93]. Откуда-то из темноты доносились слабые звуки граммофона. Сонька шагнула в ход, под ногами зачавкала рыжая глина. Ага, вот для чего в подвале за бочкой припрятаны огромные калоши! Шлепая калошами и подсвечивая фонарем, Сонька двинулась на звуки музыки. И тут же вскрикнула, уронила фонарь и прочие причиндалы, закрыла лицо руками: откуда-то сбоку ей на плечи спрыгнула огромная крыса. Испуг сменила злость: подобрав фомку, Сонька погналась за крысой, барахтавшейся в жидкой глине. Настигла, ударила несколько раз, наступила на раненую тварь, и та, наконец, затихла. Наконец, проход кончился широким тупиком, где потолком была изнаночная сторона половиц ее половины избы. Пластинка кончилась, но Сонька ясно слышала щелчки иглы, крутившейся по последней дорожке. Все встало на свои места: болезненно-любопытная Шурка-Гренадерша была в курсе всех тайных переговоров Соньки и ее корешков! Всех заговоров и планов… Полбеды, если это просто любопытство – а если она подкуплена тюремным начальством и стучит ему вовсю на свою жиличку? Сонька скрипнула зубами: смотри-ка, соломой пол засыпала и чурку не поленилась притащить, тряпкой застелить – чтобы зад не отсидеть, чужие секреты слушая. На второй чурке – огарки свечей, топор и даже карандаш… К стенке прислонены вилы. Ну, Шурка, погоди… Помучившись, Сонька взвела, как ей показывали в лавке, мощную пружину волчьего капкана. Сделав в соломе ямку, замаскировала страшную ловушку и стала выбираться наружу. Цепь от капкана закреплять не стала – и так сойдет! Подумала: может, лучше нанять мужиков, чтобы выкопали яму-ловушку? Чтобы эту тварь крысы сожрали! Вздохнув, отказалась от этой идеи: и долго, да и ни к чему. Сонька выбралась из подвала, закрепила вырванный пробой от замка, приколотила оторванные доски. Вскоре вернулась Гренадерша. Сонька держалась с ней сухо и холодно. Велела поставить несколько чугунков на печь: – Вымыться хочу! – Чичас, Софья Ивановна! – засуетилась Шурка. – Это мы мигом! Травки заварю, чтобы дух от тебя легкий был. – Завари, завари! Пока вода грелась, Сонька внимательно просмотрела тетрадку Найденыша. Вырвала оттуда два листа, тетрадку отнесла в уборную, засунула под стреху неказистой будочки. ⁂ Первыми, едва стемнело, пришли Пазухин и Черношей. Сонька встретила их на крыльце: – А где остальные? – Червонец в «сушилку»[94] попал: шмон был внезапный, револьвер у него нашли. Так что не придет. Марин и Кинжалов должны подтянуться. А чё за праздник-то? – Пазухин потянул носом, уловив ароматы немудрящей Шуркиной стряпни. Сонька притянула его за шею, шепнула в ухо: – На дело сегодня идем… – Ага… Ну, пошли в дом, поговорим. Да и жрать охота! – Успеем, – шепнула Сонька. – Давай остальных здесь подождем!