Я обхватила Семёнова руками и ногами. На всякий случай. Чтобы не сбежал, одумавшись. Но он, кажется, и не собирался. Расслабленно перебирал пальцами мои волосы, мечтательно глядя в потолок. – Как-то стремительно всё вышло, – брякнула я, не подумав. Семёнов переменился в лице. – А ты очень тактичная, как я погляжу, – со смешком произнёс он. – Повезло же мне с тобой. Я фыркнула и уткнулась носом в его плечо. Потом подняла на парня глаза. Он выжидающе смотрел на меня. – Я совсем не это имела в виду! Правда! Действительно. Я лишь хотела сказать, что не ожидала очутиться в одной постели с любимым мужчиной, да ещё так быстро. Учитывая нашу договорённость сохранить прежнюю дружбу. Или такой договорённости не было? Одним словом, я не собиралась ранить его чувства. – Ну-ну. Умеешь воодушевить, что тут говорить. – Лёша, я серьёзно! Я хотела сказать, что всё случилось быстрее, чем я ожидала. – Если ты сейчас пыталась исправить ситуацию, то у тебя не получилось. – Ой, блин! Семёнов рассмеялся. – Я мог бы и обидеться, между прочим. – Не надо! Я не смогу жить с мыслью, что обидела тебя. – Тогда извинись! Пришлось извиняться. И мои извинения были приняты благосклонно. Квартира наполнилась вечерним сумраком. Семёнов нехотя поднялся с дивана и ушёл на кухню. Потянуло холодом и табачным дымом. Я замоталась в плед и босиком пошлёпала за любовником. Он нагишом стоял возле открытого окна, выдыхая дым в промозглую темноту. Я подошла к нему, прижалась к спине, укрыла пледом. Он достал ещё одну сигарету из пачки, прикурил и протянул мне. Мы так и стояли, обнявшись, и молчали. В кухне, которую озаряли лишь слабые огоньки тлеющих сигарет и уличные фонари. Если и есть на свете счастье, то оно именно такое: с мягким плюшем одного на двоих пледа, с размеренным биением чужого сердца, которое чувствуешь опалённой поцелуями кожей, с лёгким запахом сигарет и холодом, сковывающим голые ступни и пробирающимся вверх по ногам. Семёнов, игнорируя пепельницу, выкинул окурок на улицу, отнял у меня остатки сигареты и отправил следом, закрыл окно. Затем потянул меня к креслу и усадил себе на колени. Я расправила плед, накрывая его голые плечи, уткнулась холодным носом в колючую щёку. Сидеть бы так в темноте и тишине до конца своих дней. – Афанасьева, объясни мне одну вещь, – прервал уютное молчание Семёнов. – Мм? – Ты почему от меня бегала всё это время? – Не припомню, чтобы ты пытался меня догнать. – За тобой угонишься, как же, – хмыкнул он. – И всё-таки? Я же с первых дней возле тебя крутился. – Ага. А ещё возле Кати, Лены, Маши, Тани, Натальи Сергеевны. Мне продолжать? Семёнов тихо засмеялся. – Это был обманный манёвр. Хотел довести тебя до нужной кондиции, заставить ревновать. Но не вышло. – Не вышло, – призналась я. – Какой смысл ревновать того, кто тебе не принадлежит и по всем законам мироздания принадлежать ну никак не может? – Понятно. – Что тебе понятно? – Ты продолжай, продолжай. Мне интересно, что за вселенский бред гнездится в твоей голове вкупе с законами мироздания. – Нууу… Ты весь такой… Такой… Уххх! И всем нравишься. А я такая… Ну, обычная. Вот… – кажется, справилась. – Понятно, – снова загадочно протянул Семёнов. – Значит, ты решила, что недостаточно хороша для меня. А моё мнение в расчет не принимается. Так? Я сконфуженно запыхтела и нахохлилась. Что тут скажешь? Он прав. – Дура ты, Афанасьева, – торжественно изрёк Семёнов. Я собралась было возмутиться, но он не дал и слова вставить. Прервал возражения долгим прочувствованным поцелуем, а затем продолжил: – Красивая и глупая. Мне нравится. Идеальное сочетание. И непонятно: оскорбил или комплимент сделал. Ладно, пусть будет комплимент. – И ещё, раз уж мы начистоту, – я зажмурилась, как перед прыжком в холодную воду, – после нашего разговора, ну того, когда я к тебе с поцелуями полезла… В общем, я окончательно утвердилась во мнении, что не интересую тебя. Ни капельки. Семёнов стиснул меня в руках, принялся осыпать быстрыми поцелуями плечи, шею, щёки. Я осторожно отстранилась. – Подожди, Лёша. Мне нужно это сказать. Иначе меня разорвёт. – Говори, – тихо разрешил он, зарываясь лицом в мои волосы и ещё крепче обнимая. – В общем, я много думала о том разговоре. О своём поступке. Там, у упырей, у меня было достаточно времени. И очень сильно жалела о нём. Если бы этого не случилось, я верила бы, что небезразлична тебе, и это помогло бы мне там, во время того кошмара. А так была полная безнадёга. Семёнов молчал. В темноте его застывшее лицо казалось вытесанным из камня. – Я должен тебе объяснить… – начал он. – Не должен. Это совсем не обязательно. – Обязательно. Не хочу, чтобы ты считала меня козлом. Большим, чем я есть на самом деле. – По-моему, ты слишком самокритичен. – Думаю, в самый раз. В общем, слушай и не перебивай. С чего бы начать? Эээх… Это всё Захар Матвеевич. – А он здесь при чём? – удивилась и даже возмутилась я. Ведуна-то зачем приплетать к нашим запутанным взаимоотношениям? – Я просил не перебивать. Мне и так непросто. Короче, Захар Матвеевич велел держать дистанцию. Для него не было секретом моё к тебе отношение. Я из этого тайны не делал. В отличие от тебя. Накануне твоего похищения ему было видение, из которого он сделал вывод, что ты можешь сильно пострадать, находясь рядом со мной. Что, собственно, и случилось. В то утро, когда мы ехали к Алине Коностовой, он позвонил мне и рассказал о своих опасениях. Заодно дал рекомендации отдалиться от тебя. Ни он, ни я не разобрались с тайными знаками, которые ему открылись. Я испугался, Ариша. Сильно испугался. И решил, что будет лучше, если ты поненавидишь меня какое-то время, пока всё не образуется. Поэтому начал изводить тебя придирками и издевательствами. – У тебя неплохо получалось. Я готова была разрядить в тебя обойму твоего же пистолета. – Прекрасно тебя понимаю, – хмыкнул парень. – И восхищаюсь твоей сдержанностью. Другой на твоем месте сломал бы мне нос. – Как минимум. Я представляла, как крушу твою челюсть, и кровища хлещет, а зубы разлетаются во все стороны, – засмеялась, вспоминая отвратительное поведение Семёнова в тот день, когда мы расследовали кражу рубинового гарнитура. – Но потом ты извинился. Так искренне, что я разом позабыла все обиды. – Да я сам устал изображать из себя непонятно кого! Мне же самому от себя противно было! – Вот. Именно это я и почувствовала тогда. А ещё мне показалось, что накануне вечером мы были близки к тому, чтобы… – Тебе не показалось. Я еле сдержался тогда, честное слово! Боялся, откажешь, потому и ушёл. – Теперь я это понимаю. И тогда догадывалась. Списала твоё хамское поведение на внутренние метания и терзания. Вот и решилась тебя поцеловать. Я очень надеялась, что ты ответишь. – Я хотел, Ариша! Я об этом мечтал! Но после слов Захара Матвеевича… В общем, я понял: вот отличная возможность оттолкнуть тебя, да так, что после этого ты и разговаривать со мной не захочешь. И самое обидное, Ариша, я так долго ждал того поцелуя. Ждал, когда ты уже оттаешь… Когда отреагируешь на мои провокации. И ты, наконец, отреагировала. Не вовремя. А я поступил, как… Как мудак, одним словом. Но так было нужно. Для твоего же блага. Ты, наверное, презирала меня тогда? – Нет. Не презирала, – помотала я головой. – То есть презирала, но не тебя. Себя. Мне казалось, я жалкая и нелепая. Замахнулась на такого орла. – Ариииш, ну прости! Прости меня! – Да не за что мне тебя прощать. Ты же ради меня всё это сделал. А я в тот момент решила, что буду обходить тебя стороной. Игнорировать. И всё. – Этого я и добивался, – кивнул Семёнов. – Если бы ты только знала, что я пережил, когда на мой телефон пришло сообщение от тебя! Точнее, не от тебя, а от того беспредельщика. Но с твоего телефона. Я чуть не поседел, Арина! Веришь? – Верю, – сказала я и поцеловала Семенова в висок. Потом запустила пальцы в его волосы. Седины не наблюдалось. И слава богу. Я проснулась раньше Семёнова. Решила порадовать его пристойным внешним видом и завтраком. Нажарила сырников, покрошила салат, заварила кофе. Собиралась уже будить его, как он сам появился на кухне. Взъерошенный и довольный жизнью. – Что тут у нас? Никак завтрак? И чем я заслужил такую милость? Неужели собственными умениями? – Не язви. Располагайся и вкушай плоды трудов моих. – С удовольствием! Семёнов принялся воодушевленно поглощать завтрак. По мере поглощения восторженность спадала с его лица, заменяясь… Чем? Вот только не надо рожи корчить! Нормальный сырник! Ну пригорел слегка. Но есть же можно. И салат нормальный. А кофе-то зачем выплёвывать обратно в кружку?!