– У него дети, Арина. Дети. Маленькие, беспомощные, напуганные. Хочется верить, что живые. – А если он ни при чём? Если он убегал, потому что, скажем, кошелёк у кого-то подрезал или сумку выхватил? – Для этого я здесь и работаю. Я прождала чуть больше часа. Заварила чай, который получился хуже, чем у Семёнова, но меня это не особо расстроило. Похрустела печеньем, заела его конфетами, конфеты – бутербродом с докторской колбасой. Бутерброд – печеньем. Печенье – конфетами. И только на третьем круге поняла, что нужно прекратить этот всплеск неврастенического жора. Естественно, я переживала. Естественно, за детей. Если окажется, что Петрович не причастен к их исчезновению, мы снова вернемся к исходной точке. К полному тупику. А дети тем временем… Нет, лучше об этом не думать. Лучше скушать конфетку. – Афанасьева, ты все наши припасы изничтожила? – поинтересовался возникший в дверях Семёнов. За его спиной маячил малоприятный опер. – Нет, – честно ответила я. В вазе ещё оставались пара конфет и одна поломанная печенюшка. – Поехали. – Куда? – Куда надо. Будем избавлять тебя от излишков человеколюбия. Ехали мы с почетным эскортом. К машинам Управления присоединились полицейские фургоны и несколько карет «скорой помощи». Ехали красиво, с мигалками, игнорируя красные сигналы светофоров. Я впервые почувствовала себя значительной персоной. Внушительный кортеж остановился возле одной из многоэтажек-муравейников спального района. Волна мужчин в чёрной форме хлынула в подъезд. Мы с Семёновым топали по лестнице позади всех. Я услышала, как где-то высоко, этажей через пять, грохнула, падая на пол, входная дверь. Добравшись до нужной квартиры и прошагав по лежащей в пыли и штукатурке металлической двери, мы с Семёновым с трудом протолкались сквозь забитый людьми узкий коридор. Небольшая двухкомнатная квартира была заставлена двухъярусными кроватями, в каждой комнате по пять штук. На кроватях, укрытые одеялами по самые подбородки, уставив бледные лица в потолок, лежали дети пяти-шести лет. Лежали недвижимо, словно куклы, и никак не реагировали на наше шумное вторжение. Это больше походило на склад игрушек или запасники музея восковых фигур. У меня чуть не остановилось сердце от боли. Настолько страшной оказалась правда. Вокруг кроватей рассредоточились медики. – Неужели они… – я не смогла произнести это слово. – Нет, дети живы, – успокоил меня один из медиков. – Судя по дыханию и сердечному ритму, спят. Глубоким сном. Очень глубоким. – Они зачарованы, – со знанием дела произнёс Захар Матвеевич. – Молодые люди, выносите детей. Только аккуратно. Размещайте в машинах и везите в ведомственную больницу. С их состоянием будем разбираться на месте. Полицейские и оперативные сотрудники Управления бережно вынимали детей из постелей и выносили из квартиры. Я наблюдала за процессом, зажав рот ладонью, а по щекам ручьём текли слёзы. Семёнов неслышно подошёл со спины, обнял меня. Я развернулась, прижалась к нему всем телом, уткнулась лицом в куртку, сдавленно всхлипывая. Семёнов крепко держал меня в своих руках. Он ничего не говорил, лишь гладил по голове. И его молчание, его поддержка были дороже любых слов. – Ариш, нам пора, – тихий голос с мягкими, непривычно нежными интонациями напомнил, что мы на работе. Я встряхнулась, осторожно высвободилась из уютных объятий, вытерла щёки. После чего попыталась ладонями оттереть влажное пятно на груди Семёнова от отпечатков пудры и туши. Но безрезультатно. Похоже, я должна ему химчистку. – Афанасьева, отцепись уже от моей куртки! – Не могу. Кажется, я качественно её загадила. Теперь пытаюсь исправить ситуацию. – По-моему, ты только хуже делаешь. Не волнуйся, я как-нибудь её ототру. Афанасьева! Заканчивай, говорю, с этим эротическим массажем. Я же не каменный. Возбудиться могу. – Ой! – шарахнулась я от напарника, а затем поймала его насмешливый взгляд. – Тьфу на тебя, Семёнов! Мы собрались в кабинете, который делили Захар Матвеевич, Семёнов и Ринат. Сотрудники Управления расположились на своих рабочих местах. Внештатный консультант Арина Афанасьева скромно притулилась на стульчике возле стола ведуна. – Поздравляю вас, дорогие коллеги! Искренне, от всей души! Арина, Алексей, вы молодцы! Отлично справились с заданием. После того как отзвучала торжественная благодарственная речь и затихли её отголоски, я робко поинтересовалась: – Захар Матвеевич, а этот Петрович, кто он? И зачем ему были нужны дети? – Хороший вопрос, Арина. Вы, как сотрудник Управления, пусть и внештатный, имеете право знать правду. Васильев Пётр Петрович не совсем человек. Точнее, вовсе даже не человек. Он типичный представитель нечисти, относится к довольно редкому, исчезающему виду хапунов. У особей его вида на инстинктивном уровне заложено стремление похищать вздорных и капризных детей. – Зачем они ему? Вздорные и капризные? – Для того чтобы вырастить достойную смену. Видите ли, хапунами не рождаются, в них превращаются. В зоне риска находятся дети от четырёх до семи лет. После того как они попадают в жилище нечисти, их подвергают довольно жёстким, ломающим психику методам воспитания. Пары лет в обществе хапуна достаточно, чтобы ребёнок переродился. Детская психика подвижна, неустойчива и весьма подвержена влиянию. Маленькие дети вообще являются объектом повышенного интереса со стороны практически всех видов нечисти. Из них легко лепить себе подобных и таким образом продлевать род. До принятия христианства на Руси существовала устоявшаяся веками система заговоров и оберегов для малолетних детей. Весьма действенная, к слову. Затем на смену языческим ритуалам пришло таинство крещения. Что характерно, все дети, попавшие в руки гражданина Васильева, были некрещёными. К счастью, хапуны в наше время практически перевелись. Встреча с ними большая редкость. – А как же представители других религий? У которых нет крещения? – Практически в каждой религии существуют свои ритуалы и таинства, призванные оградить невинную душу от посягательств нечисти. – Как он умудрялся похищать детей и оставаться при этом незамеченным? – Хапуны пробираются в жилище по печным трубам. И тем же путем покидают его. – Как Санта-Клаус, – фыркнула я. – Но в домах и квартирах, где живут дети, вроде бы не печное отопление. – Не печное, – согласился ведун. – Васильев проникал внутрь через камины. Вы, наверное, заметили, что в каждом доме были камины. – Нет. Не обратила внимания, если честно. Вроде бы со схемой похищения всё понятно. Непонятно другое. Петрович давно уже не юноша. И не первый год живет в Москве. Почему же всплеск похищений случился именно сейчас? – Он вошел в пору гнездования, если объяснять доступным языком. То бишь у него появилась непреодолимая потребность создавать себе подобных. До нынешнего года он и сам не подозревал о своей уникальности. Жил себе потихоньку, никого не трогал. В этом же году у него проявились некоторые странности, которые он, не разобравшись в ситуации, списал на склонность к педофилии. Боролся с пагубным и противозаконным пристрастием как мог, то есть с помощью другого пагубного пристрастия, зелёного змия, что лишь все усугубило. В какой-то момент он уже был не в состоянии себя контролировать. – Он что-то делал с детьми? – испуганно спросила я. – Что-то нехорошее? – Нет, Арина. Желания хапуна не имеют никакого отношения к противоестественным наклонностям. То есть они, конечно, не являются естественными, но не содержат в себе сексуальной подоплёки. Это такая извращённая форма продления рода. К счастью, гражданин Васильев не имел ни малейшего понятия, как поступать с похищенными детьми. Всё, на что хватило его разумения, – усыпить их силой своих чар. О наличии у себя каких-либо способностей он тоже не подозревал. Думал, что дети, попадая к нему, от страха впадают в кому. – Но как такое могло случиться? Почему он ничего не знал о себе? – Тут довольно запутанная история. О существовании Петровича узнали, когда ему исполнилось восемь лет. Примерный возраст установили врачи, после того как безнадзорного и не вполне адекватного ребёнка обнаружили на одном из московских вокзалов. Он ничего не помнил о себе: ни имени, ни родителей, ни адреса. Его определили в один из детских домов и довольно быстро отдали на усыновление немолодой семейной паре. Они и воспитали его как могли. Несколько лет назад родители Петровича один за другим отошли в мир иной. – Петрович постарался? – Вовсе нет. Он был неплохим сыном, к его чести. Заботился о престарелых усыновителях как мог. Они умерли по вполне естественным причинам, оставив ему в наследство квартиру. – Что с ним теперь будет? Тюрьма? – Это не мне решать, – развёл руками ведун. – Но не думаю. Учитывая обстоятельства и свойства личности, вероятно, его обяжут пройти курс реабилитации, после чего, возможно, постараются трудоустроить в одно из поднадзорных Управлению детских учреждений. Станет, например, воспитателем в детском доме. Главное, правильно применить его наклонности и развить нужные способности. После обстоятельного рассказа Захар Матвеевич отправил нас по домам. Нам с Семёновым на следующий день надлежало вернуться к своим обязанностям в родной конторе. Командировка подошла к концу. На часах было девять. На улице тьма и холод. Семёнов снова довез меня до дома. Проводил до самого порога. Мы остановились перед дверью квартиры. Я всерьёз раздумывала над тем, чтобы пригласить напарника внутрь. После невероятных событий прошедшего дня, после ошеломительного успеха в поиске пропавших детей и озвученной благодарности руководства в крови бурлил адреналин. Бурлил и настойчиво искал выхода. Семёнов буравил меня магнетическим взглядом. Потом шагнул ко мне, сжал мои плечи. Я с нескрываемой надеждой встретилась с ним глазами. Мы несколько долгих секунд смотрели друг на друга. Сердце сбоило: то ухало в глубокую пропасть, то бешено долбило по рёбрам. Кажется, я на время перестала дышать. От нехватки кислорода кружило голову. Семёнов постоял какое-то время, держась за меня, словно боялся упасть, затем медленно, нехотя отстранился. – Спокойной ночи, Афанасьева. До завтра, – хриплым срывающимся голосом произнёс он. А после развернулся и ушёл. Я стояла, прислонившись к стене, и слушала, как постепенно удаляется звук его шагов, до последнего надеясь, что они вот-вот замрут, а затем застучат дробью, всё ускоряясь и усиливаясь. Но нет. Шаги затихали. Раздался стук подъездной двери. Я вошла в свою квартиру и плавно сползла по стене на пол. Глава 5 Хьюстон, у нас проблемы В семь утра раздался сигнал будильника. Я отключила телефон, малодушно размышляя над тем, насколько уместным будет опоздание на работу. Вставать не хотелось. Полночи я проревела в подушку, а посему совершенно не выспалась. Обычно осознание того, что убиваться по поводу несчастной любви нецелесообразно и бесперспективно, наступает именно утром, когда голова гудит от недосыпа, а лицо распухло от нескончаемых потоков слёз. Когда же ты повзрослеешь, Афанасьева? И поумнеешь? Как же хочется спать! И шоколадку. Но чувство долга возобладало над малодушием. Я со стоном скатилась с дивана. По дороге в ванную боковым зрением уловила движение на кухне. Мать моя! А Семёнов-то что здесь делает? Все совместные мероприятия у нас закончились. Или ему так понравилось прикармливать меня, что он теперь не в силах остановиться? Как вчерашний хапун. Засела новая программа в голове, и никак её не выбить. Я тоже хороша, даже не обратила внимания на уютный аромат свежеприготовленного кофе и очередного кулинарного шедевра. Привыкла к бесцеремонным вторжениям на свою территорию. – Семёнов, ты что здесь делаешь? – вместо приветствия выдала я. – Мы же сегодня на работу выходим. – И тебе доброе утро, Афанасьева, – жизнерадостно поприветствовал меня айтишник. – Работа откладывается. Командировка продляется. У нас новое задание. Личная просьба руководства. – Захара Матвеевича? – Бери выше. Сам глава Управления, господин генерал-майор, просит. Новый клиент, видишь ли, очень непростой. Мы с тобой проявили себя в полной мере во время последнего задания. На свою голову. Поэтому задание нынешнее тоже доверили вести нам. – А господин Копытин не возражал? – Ни секунды. Господин вице-президент выразил полную готовность оказывать всяческое содействие господину генералу. Господа договорились между собой на высочайшем уровне. Всё в ажуре. – Ну, раз так, я не имею возражений.