У кладбища на ворохе травы сидел прежний могильщик. Он просто жил неподалёку и зашёл по старой памяти. — Если меня выгонят из милиции, тут меня с руками оторвут! — хвастался он двум гранитным ангелам, между которыми сидел. Увидел подъехавшую кавалькаду, очень удивился, встал, отряхнул штаны и пошёл раскрывать ворота, быстро вызвав наряд по рации. — Родной ты наш, — негромко, но настойчиво обратились к нему двадцать человек. — Давай раскапывай в последний раз! Поганец Геша снова оттуда позвонил… — Вы уверены? — на всякий случай спросил могильщик, засучивая рукава. — Как в том, что ты — кузнец-молодец! — звонко и отчётливо сказала за всех Чаплыжкина. — Что есть, то моё, — согласился и погладил большим пальцем правой руки средний и указательный ряженый могильщик. И через час пустой гроб с запасной дверью стоял на краю разрытой могилы. Все быстро крестились, косясь и заглядывая в него. — Пусто, люди! — Хоть шаром покати… — Напрасно рыли… — А где же Геша, наш ситный друг? — спрашивал всех какой-то малюсенький мужичок в пригожем пиджаке и дорогих туфлях. Из кустов снимали всю эту честную компанию сотрудники ОВД. — Нет человека хуже меня, и нет человека лучше меня, каждый равен мне, и я равен каждому, — сказал Геша, подойдя к своей могиле. На нём был старый костюм, в котором его никто, никогда и нигде не видел. — Геша! — закричала Чаплыжкина. — Гешенька! Остальные потрясённо молчали. — Ты — покойник, — наконец сказал ему местный судья, поморгав сквозными глазами на непроницаемом лице госслужащего. — А, может, ты?.. — медленно повернул к нему голову Геннадий Суэтин. Судья постоял и ушёл. Только пыль заклубилась вслед за чёрным «мазератти». Все посмотрели — Геши тоже не было. — Почудилось, — решили все. — Такое бывает на сороковины… — Он был! Был! — едва слышно шептала Чаплыжкина. — А как хорошо выглядит… И по пыли пошла к белому «мазератти». Чаплыжкины отъехали от погоста вторым номером. — А деньги? — воззвал к уходящей элите ряженый могильщик. — Деньги — навоз, я знаю, что говорю, — доставая неприличных размеров кошелёк, сказал малюсенький мужчина, местный нувориш и между нами — мужчина хоть куда. — Я не смог к ним вернуться, мама, я не знаю, о чём с ними больше говорить, — возвратившись домой, сообщил Геша. — Ну и правильно, мой самый хороший мальчик, — сказала Роза Никодимовна. ПАПСКИЙ ПОЕЗД По городу летала солома, в Ершов приехал Папа… Параболические антенны спецслужб наводнили Ершов за неделю до его приезда — ожидание затянулось, но ненадолго! Всю ночь перед его приездом над Ершовым сияла ярко-золотая луна. А над Митрофановским кладбищем летали нетопыри… Мост подбили сваями, замостили, укрепили трещину клеем для бетонных сооружений, и Папа не упал в реку. Пролетел через мост, как мотылёк над пожаром. До последней минуты никто не верил, что едва живой старичок посетит заштатный городок Ершов из-за какой-то незначительной и несуразной картины… «Нонсенс в кубике», — твердили почти что все. А он приехал всего на три с половиной часа, а потом остался отобедать и опять же — на людей загорелся посмотреть, будто люди здесь другим миром мазаны. Экзорцист, одним словом. — Чересчур святой, — увидев папу, сделали вывод все. Правда, с такой охраной, что неудобно на неё было глядеть. Все отворачивались. Ещё с утра к музею на «мазератти» съехались элитные жители города, и на своих двоих пришли все остальные люди взглянуть на найденную картину и, если очень повезёт, — на Папу. Выцветшие глаза Папы и выцветшие глаза его нунция долго смотрели на картину. — Это не она, — тихо сказал Папа. — Эта трижды лучше, — повернулся к нему нунций. — Эта лучше — навсегда… — Несуразно это! — почесав бусиной от чёток нос, произнес нунций. — Почему? — Папа был спокоен, как всегда. — Мы ехали за одной, а увидели совсем другую — лучше. — Почему тогда несуразно, может, провиденье шалит? — Как думаешь, нам отдадут её? — Русские всё отдадут. — Это точно — нация беспорточных филантропов, — быстро проговорил нунций. Папа посмотрел ему в глаза, нунций тихонько захихикал. — Старички смеются, — зашептался музей, который был полон людьми — на каждом сантиметре стояло по человеку. Папа великодушно разрешил пустить туда всех, он перестал бояться людей настолько давно, что в это трудно поверить. Папа огляделся и выхватил глазами — неподалёку с ведром и тряпкой стояла Нинель Константиновна Гриб. Папа, хромая, подошёл к ней и погладил её по запястью… Нинель Константиновна вздохнула и, сама не понимая как, выговорила, кивнув на картину: — А я знаю, кто художник, он за колонной стоит, вы его не бойтесь. — У Нинель Константиновны покраснели сперва лоб, потом глаза и наконец всё лицо. — Он погиб от рук убийцы. — Нинель Константиновна перевела дух: — Теперь ходит вот… Картину нарисовал и принёс… — Что она говорит? — Нунций встал рядом с Папой. — … Привидение, — закончила Нинель Константиновна и тихо сказала: — Вы не оборачивайтесь пока, я уйду, а вы посмотрите потом. Папа и нунций переглянулись: они за свою жизнь и не такого наслышались. То, что сказала Гриб, — цветочки, и тому, что в России привидения рисуют картины, Папа не удивился даже на мгновение, а нунций это знал очень давно, ну, что привидения и рисуют, и любят, и женятся, да мало ли что знал папский нунций про привидения и прочее. За деревянной колонной стоял человек и глядел на столпотворение у вывешенной картины. С ним здоровались, его обходили, наконец кто-то его в упор не замечал — ну, мало ли похожих людей? Папа кивнул, и нунций, продираясь сквозь охрану, через какое-то время подошёл к этому человеку. Нунций посмотрел на него, тот мельком глянул на нунция. — Что ты за человек? — спросил он после долгого молчания. — Почему ты нарисовал эту картину? И куда делась та, другая… — Я, — помолчав, сказал Геннадий Бертранович. — Я вдруг понял… я вдруг понял — я не хотел этого!!! — Чего ты не хотел? — мягко улыбнулся нунций, пытаясь разглядеть, не безумный ли перед ним. — Я не хотел появляться здесь!.. Зачем меня вытащили из вакуума, как джинна из бутылки? Ведь я жил — не пойму, как и зачем я жил? Всё бессмысленно? — Ну, да?.. — уже с любопытством взглянул на него нунций. — Как не понимают этого люди, рождая других людей, может быть, они, другие, не захотят жить на этой холодной земле, постоянно страдая, болея и умирая… — И что?.. — спросил нунций. — Ты-то чего хочешь, наконец?