Расстались мы практически закадычными друзьями. Я вышел в фойе, выдохнул. Прислушался из любопытства к тому, что происходит в зале. Похоже на слет бухгалтеров или экономистов. В фойе крутились какие-то дети в русских народных костюмах, парочка клоунов и стройная циркачка в блестящем трико. Видимо, какая-то шоу-программа подразумевается все-таки… Ах, ну да. Все время забываю, что у этого ДК есть еще и основное направление деятельности. Видимо, какой-то профсоюзный сбор с вручением наград. Я вышел на улицу и потопал обратно к дому. Сунул руку в карман, наткнулся на пачку билетов в почтовом конверте. Нахмурился. Так, теперь надо быть осторожнее с их продажей среди членов рок-клуба. Вон с каким азартом на меня донесли, стоило заикнуться про концерт в овощехранилище. А про «Папоротник» просто никто пока не знает… Ну что ж. Я замер, поравнявшись с телефонной будкой. Нашел в кармане двушку и позвонил Еве. Хотел пойти домой, но, пожалуй, придется отложить ламповый воскресный вечер на лучшие времена. И заняться делом. — Привет! — раздался в трубке радостный голос Евы. — А я только что тебе звонила, но мне твоя мама сказала, что тебя дома нет. — Зато я принял сообщение прямо в голову и перезвонил, — засмеялся я. — Ты просто так звонила, или у тебя было какое-то предложение? — У нас дома гости, — грустно сообщила она. — И если я не сбегу срочно из этого обсуждения, сколько соток картошки надо сажать летом, то просто выпрыгну в окно! — Понял, — сказал я. — Я вышел из рок-клуба, предлагаю встретиться в каком-нибудь банальном «Петушке» и потратить воскресный вечер в безыдейном общении с единомышленниками. — В «Петушке»? — переспросила Ева. — А никакого концерта сегодня нет? — Вот там и узнаем, — ответил я. — Прости, не успел придумать что-нибудь оригинальное, так что сегодня придется тебе довольствоваться свиданием без изюминки. Вообще-то, «Петушок» — это кафе-мороженое, если судить по вывеске. И даже внутреннее его оформление этому назначению отвечает — на стенах панно с героями сказок и мультфильмов, прилавок с десертами, периодически раздающийся рев миксера, смешивающего молочные коктейли. Вот только никаких родителей с детьми тут не бывает. Разве что случайные приезжие могут завернуть сюда по незнанию. И я не завидую тем родителям, кому не повезло вот так попасть. Потому что теперь посетители кафе выглядели как та самая плохая компания, которой детей стращают с детства. Волосатые, одетые в драную и разрисованную джинсу, с бисерными и кожаными феньками на руках, у девушек в волосах какие-то перья и цветочки. Пара магнитофонов на столах хрипят из колонок что-то зарубежное. В общем, полное несоответствие формы и содержания. Я прикинул, что ждать мне придется минут сорок, так что заказал себе пломбир с шоколадной крошкой и молочный коктейль. Чем вызвал недоумение на лице буфетчицы. Надо же, пришел неформал и вместо портвейна из-под прилавка купил детские сладости. Но мне было пофиг. Оказавшись в девяносто первом, я пережил прямо-таки ренессанс чувств к молочным коктейлям. Ностальгия по отрочеству взыграла, не иначе. Потому что кто-то соблазнял девушек при помощи не вполне подходящего по возрасту алкоголя. А я предпочитал вот такие места. Правда, без облепившей все столики волосатой публики. Обычные кафе-мороженое. Всякие там многочисленные «Кораблики», «Алые паруса» и «Снежинки». Девушки куда вернее проникаются доверием к парню, который кормит их с ложечки снежным лакомством. И покупает клубничный коктейль, а не пытается напоить каким-нибудь шмурдяком, на который хватило денег у подростка. Так что я трескал свое мороженое, бодро отвечая на подначки знакомых и полузнакомых тусовщиков. Которые, по случаю дня воскресного, начали сползаться в «Петушок» еще до наступления темноты. Как бы мне ни хотелось просто глазеть в окно и молча ждать, когда придет Ева, но дело есть дело. А для дела мне сегодня нужно быть рубахой-парнем. — Привет! — Ева скинула пальто с пушистым воротником, стряхнула с него брызги растаявших хлопьев снега и села на соседний стул. — Погода козел. Такой ветер, мне кажется, что у меня даже в трусах снег! — На какие жертвы приходится идти, лишь бы не разговаривать о сельхозработах! — хохотнул я. — Взять тебе коктейль? Или что-нибудь другое? — О нет! Ничего холодного! — Ева поежилась. — Горячий чай с лимоном подойдет. И эклер. Хотя нет, тут невкусные эклеры. Давай корзиночку. — Идет, — я сходил к стойке, заказал чай с пирожным и вернулся за столик. Пока шел, любовался Евой. Удивительная все-таки девушка. Одета она была в клетчатую юбку в складку и белую блузку. Волосы аккуратно заплетены в косу. И на фоне всех других-прочих она смотрелась натуральным таким белым пятном. Волосатая неформальская публика смотрелась смазанным невнятным фоном, как будто созданным для того, чтобы показать, какая она необычная. — На самом деле я назначил тебе жутко корыстное свидание, — сказал я, снова усаживаясь за стол. — Мне нужна твоя консультация. — Как историка? — Ева приподняла бровь. — Предупреждаю, я пока еще не дипломированный специалист! — Подойдет и незаконченное высшее, — я подмигнул. — Надеюсь, у тебя есть специализация в интригах мадридского двора. — Оу, боюсь, что только Версаля, — невинно протянула Ева. — Я в школе учила французский. Ладно, давай уже рассказывай, что там у тебя. — Мне нужно твое мнение по нескольким вопросам, — сказал я. — Но сначала небольшое предисловие. Я рассказал по-быстрому про только что случившуюся у меня беседу с Женей Банкиным. Только факты, без всяких догадок на тему, кто это под меня копает. — Теперь перехожу, собственно, к первому акту марлезонского балета, я допил остатки молочного коктейля и посмотрел Еве в лицо. Она хмурилась, прикусив губу и упершись взглядом в свою чайную чашку. И ложечкой гоняла в ней ломтик лимона. — Я общался с Сэнсеем и пригласил его провести в Новокиневске концерт. В той же студии, у Шутихина-старшего. Он предварительно согласился, назвал условия. И теперь мне нужно продать билеты. Но есть нюанс… — Банкину ты ничего про «Папоротник» не сказал, — кивнула Ева. — Это Ян тебе гадит. Не может никак успокоиться. — Если тебе о нем говорить не хочется, то давай и не будем, — сказал я. — Собственно, мне всего лишь нужен совет на тему, к кому подходить с этими билетами, а к кому нет. Ну, чтобы раньше времени опять не выбесить Банкина. — Это же я его бросила, а не он меня, — усмехнулась Ева. — Так что у меня есть полное моральное право сплетничать, сколько влезет. Тут она неожиданно подалась вперед и обняла меня. — Вова, как же здорово, что ты «Папоротник» пригласил! — сказала она. — Сэнсей чувак с закидонами, но они нравятся. И очень жаль, что так редко приезжают. — Вот только чтобы они приехали, нужно продать билеты, — хмыкнул я. — Иначе у меня просто денег не хватит оплатить проезд всему «Папоротнику». И желательно при этом не подставиться. — Раз Сэнсей вообще с тобой стал об этом говорить, значит может и один приехать, — сказала Ева. — У него и без группы неплохие квартирники получаются. Так… Дай-ка мне подумать. Ева повернулась на стуле и осмотрела народ в «Петушке». Глава 24 «Должны в этом мире быть гаранты стабильности…» — со смешком подумал я, пристраиваясь в хвост хмурой очереди. Ну да, в двадцать первом веке почта обзавелась собственными брендированными продуктами, терминалом с талончиками и всякими прочими техническими новинками. Но избавиться вот от очередей не получилось. А вот запах был другой… Прямо-таки всколыхнувший всякие детские воспоминания. Горячий сургуч и сухая бумага. И еще возгласы эти: «Магадан! Пройдите во вторую кабинку!» Щелчки, многоголосый гомон, склочные голоса теток за стеклянной перегородкой. Как-то так случилось, что эта очередь оказалась чуть ли не первой, в которой мне случилось стоять в этом времени. Остальные я пока что видел только со стороны. Длинные змеи, головы которых теряются за дверями тех магазинов, где выкинули что-то жизненно важное или отоваривают талоны. Но в этом смысле мне повезло, и моя семья обходилась без этого трэша. Сначала мне было любопытно, и я разглядывал собравшуюся здесь публику. Но это быстро надоело. И даже не потому, что в этом смысле почта тоже была эталонно-стабильной. Все та же болтовня про быт пополам с политикой. Но тоску по отсутствию смартфона в кармане я ощутил не поэтому. Слишком много в воздухе было растворено тоскливой безысходности. Больные глаза бабулек. Тревожные взгляды, ищущие поддержки. Даже неудобно как-то стало за свою жизнерадостность. И захотелось немедленно отгородиться чем-то. Книжку почитать. Или газету. Чтобы случайно не подхватить как вирус это вот настроение депрессивной безысходности. Так что я, подперев стену, ссутулился и принялся медитировать на исписанные контактами и идеями страницы своего блокнота. «Удача тут ни при чем, — подумал я, перекладывая оставшиеся пять билетиков на квартирник. — Просто время голодное. Будущие акулы бизнеса еще или не вышли из тени, или не родились. Слова „маркетинг“ и „реклама“ — это пока еще что-то далекое и диковинное». Когда подошла моя очередь, я готов был прыгать от радости. Бланк на почтовый перевод я уже заполнил, так что много времени вся манипуляция не отняла. Деньги на билеты из Москвы в Новокиневск отправились сложным маршрутом к Сэнсэю, а мне оставалось только скрестить пальцы и надеяться, что группа «Папоротник» — ребята обязательные, и с тайным концертом все получится. Я выскочил из душного помещения почты наружу, как пробка из бутылки. Первые мгновения даже опьянел от свежего воздуха. Но потом в срочном порядке принялся застегиваться и кутаться в шарф. Не месяц май все-таки. Следующим пунктом моей сегодняшней программы была контора Колямбы. Как обычно, дела ходят пачками, то пусто, то густо. Из-за дурацкой почты до безликого казенного здания «Треста номер восемь» на Комсомольском проспекте мне пришлось бежать, хотя временной зазор я заложил вроде немаленький, с расчетом на то, чтобы успеть заскочить пообедать. Не успел, да и хрен с ним. В том будущем, из которого я прибыл, это здание изменится до неузнаваемости — прирастет еще несколькими этажами и покроется зеркальным стеклом. А сейчас я наблюдал его в первозданном, так сказать, виде. Скучный бетонный куб с квадратными окнами и массивным козырьком над крыльцом. На котором, что странно, даже никто не курил. Грохнула дверь на тяжелой пружине, пропуская меня в не особо просторное фойе, оформленное в стиле «советский шик» — квадратными плитами серого камня, мраморным полом и широкой лестницей с ажурными перилами. Под лестницей — два автомата с газированной водой. Не работают. В прорези для монет забиты заглушки, граненые стаканы, входившие в комплект этих конструкций, отсутствуют. Рядом с лестницей мыкался, бросая тревожные взгляды в сторону сумрачных коридоров в обе стороны, лидер новокиневского рок-клуба Женя Банкин. — Володя, привет! — он радостно бросился ко мне, как только я вошел. — Я уж думал, что ты не придешь! — На почте задержался, — ответил я. — Нам на третий этаж, кабинет триста тринадцать. — Слушай, а что он за человек вообще? — вполголоса спросил Женя, придержав меня за рукав. Вид встревоженный и нервный. Блин, как он вообще умудрился рок-клуб организовать, если перед встречей так нервничает? — Нормальный мужик, — заверил я и устремился вверх по лестнице, чтобы не пускаться в ненужные объяснения. Банкин перезвонил мне на следующий день после нашей встречи и начал клянчить, чтобы я обязательно взял его с собой на переговоры. Ну и пусть, неточно еще. Он должен держать руку на пульсе! Я не стал отнекиваться. Пусть, раз хочет делать вид, что все контролирует. Здание выглядело пустынным и почти заброшенным. Зато стало понятно, почему на крыльце не было курящих. Вроде я здесь уже не первый день, а все никак не могу привыкнуть, что с курением никто особо не борется. Редкие обитатели этого здания курили, кажется, вообще везде. На лестничных клетках, в торцах длинных коридорах. В туалетах, я уверен, тоже курили. Просто я пока туда не заходил. Импровизированные пепельницы стояли даже под грозными табличками «не курить». Ну да, всем же известно, что при виде такой таблички любой курильщик немедленно тянется к сигаретам в своем кармане. Дверь в триста тринадцатый ничем не отличалась от других-прочих в коридоре третьего этажа. Кажется, этот этаж вообще был более обитаем, чем предыдущие два. Раздавались человеческие голоса. Пока мы шли до нужного нам кабинета, из одной двери в другую торопливо прошмыгнула женщина в скучном сером костюме. Успела окинуть нас тоскливым взглядом, потом поджала губы и продолжила свой путь. — Володя, подожди, — снова остановил меня Банкин. — Ты уверен, что нам именно сюда? — Женя, ну что ты как маленький? — усмехнулся я. — Если нам не сюда, нас просто попросят уйти. Даже с лестницы не спустят, тут даже вахтеров уволили, вряд ли вместо них наняли тайных вышибал. — А ты предупредил, что нас будет двое? — спросил он, продолжая держать меня за рукав. — Нет, — я занес руку, чтобы постучать. — Можешь меня здесь подождать, если стесняешься. — Да подожди ты! — нервно дернул меня Женя. — Мы же не договорились, о чем будем говорить! — Вот сейчас все втроем и договоримся, — фыркнул я и постучал в дверь. — Не заперто, входите! — раздался из-за двери знакомый голос. Колобок-Колямба с момента нашей последней встречи не изменился. Разве что сейчас он был без верхней одежды. Ворот рубахи расстегнут, пиджак едва сходится на круглом животе. Кабинет был просторный, на целых три окна. Когда-то в нем явно сидело много народу, рабочих столов было целых семь. И еще восьмой был приспособлен под мини-кухню. Там стоял алюминиевый электрический чайник и пара грязных тарелок. И открытая пачка печенья. Но сейчас кроме Колямбы и нас здесь никого не было. И, судя по девственной чистоте пустых столов, кроме него здесь никого и не бывает. — А, Вова! — отдуваясь, выдохнул он. — Садись, где найдешь, сейчас я эти чертовы папки запихаю…