Он отпускает меня, и в этот момент мне физически больно. Делает шаг назад и улыбается. — У тебя всё будет хорошо! Иное ты просто не допустишь! — подмигивает. Вид у него… вполне жизнерадостный, а потому убедительный. — Думаешь? — щурюсь, как он это делал в самолёте. — Уверен. — Прощай? — Увидимся! Он разворачивается и уходит, ощутимо прихрамывая. — Лео! — окликаю его, и этот оклик похож на крик умирающей звезды. Он оборачивается, так широко улыбаясь, что мне ещё больнее, чем было. — Я хочу знать, как целуются сорокалетние! Его брови, само собой, взлетают и складываются домиком — ну вот, я уже могу предсказывать его мимику. Мы знакомы вечность? Мы должны разделить эту вечность на двоих? Он бросает сумку на пол, где стоит, и моё сердце останавливается. Шаг, ещё шаг, и ещё. Он снова рядом. Вместе со своим фирменным мужским жаром и запахом дорогущего парфюма для крутых инвесторов. Лео некоторое время смотрит в мои глаза и уже не улыбается. Затем обнимает, обхватив горячими ладонями поясницу и лопатки, и уверенно приближает своё лицо к моему. Я ощущаю тепло его дыхания и закрываю глаза. Оплетаю руками затылок, волосы у него… такие мягкие… и есть за что ухватиться. Его губы долю секунды прижимаются с нежностью, но почти сразу захватывают мои той разновидностью поцелуев, от которых сгорают заживо. И я бы сгорела, если бы не была достаточно умна, чтобы понимать — он целует сейчас не меня. Невозможно вот так целовать незнакомую женщину: отчаянно, ничего не пряча, открывая всего себя. У меня кружится голова, дрожат руки и подгибаются колени. Мир так шаток, хрупок и туманен, что Лео приходится придерживать мою спину ещё долго после того, как его губы окончательно и навсегда отрываются от моего ошалевшего от восторга рта. — Запомни, Бетельгейзе: лучше всех целуются сорокалетние! — он снова щурится так, как может, наверное, только Бог Греческого Олимпа, и улыбается ямочкой на одной щеке. — Лео… — почти с отчаянием восклицаю, как только жар его ладоней испаряется в воспоминания, — если она не позвонит, или если… я не знаю… я никогда в жизни… всегда ненавидела, презирала даже навязчивость…и всех этих девиц, которые настолько самоуверенны, что легко предлагают себя мужчине… но просто, если наступит такой момент, вспомни о том, что где-то на этом Земном шаре есть я, и я… чёрт, нужно просто сказать это, просто сказать… Его губы начинают растягиваться в улыбке ещё шире, хоть он и явно против неё. — Я… ты необыкновенный, Лео! Просто знай это, просто знай. Всё, пока! Разворачиваюсь так быстро, как это вообще физически возможно, и ухожу прочь. Красивый, умный, добрый… чужой мужик. Глава двадцать седьмая. Вдохновляющая «Какую роль играет в нашей жизни случайность? Боюсь, что самую главную» Я The War On Drugs — Thinking Of A Place [Official Audio] Sam Smith — Fire on Fire На моём экране крупным планом показывают фарфоровое лицо, коралловую помаду и кудряшки цвета айвори — Пайпер. — А где ОН? — Улетел. — Ну, ты хотя бы дала ему свой номер? — Нет. Приличные девушки не навязывают парням свои контакты. — Ну и дура! — практически выплёвывает мне в лицо старуха. Я аж в себя прихожу, отрезвлённая душем из её слюны. Пайпер разворачивается спиной и нервно ковыляет прочь, придерживаясь за тележку. Я опускаю лицо в руки. Опять провал. И снова у меня почётное второе место. Первое у его любимой женщины, а я тот самый рак, который на безрыбье рыба. Всхлипываю — чего уж там, где первый раз, там и второй. Так горько мне, что сил нет. Спустя время кто-то кладёт руку на моё плечо: — Лея! Куда он летит дальше, Лея? — В Реджайну. Должен пройти посадку уже, — стараюсь проморгать слёзы, и как только мне это удаётся, вижу пред собой: Клэр, Кэрол и Пайпер. Три мушкетёра, блин. На их лицах — скорбь и печаль всего еврейского народа. — Ну что же ты! — разочарованно поджимает губы Кэрол. — Упустила своё счастье! — Дура! — опять выплёвывает Пайпер. — Да идите вы! — говорю им, но выходит как-то жалко и неубедительно. — Чего не полетела с ним? — спрашивает меня Клэр. — Не приглашал. — Ну так надо было самой пригласиться! — восклицает Кэрол. — Ну что за молодежь пошла? Бестолковые! — Дура! — выражает солидарность Пайпер. Это у неё слово паразит что ли? — Хорош плеваться! — рявкаю на неё. На этот раз уже явно убедительнее, раз она на шаг отползла. — Ну правда, могла купить срочный билет и полететь с ним дальше — наверняка свободные есть в Реджайну, — высказывает свои соображения Клэр. И я со вздохом начинаю объяснять дамам ситуацию: — В Барселоне меня ограбили… — Точно! У неё же денег нет! Скидываемся, девочки, на билет, — постановляет Кэрол. — Я в деле! — спешит меня заверить Пайпер. — Но ты дура! — Спасибо, конечно. Но сама ты дура! Я не буду ему навязываться! Если б хотел, позвал бы сам. Дал бы свой номер телефона… Просто я ему… не нужна. И тут я вспоминаю: он знает, как со мной связаться. Может, потому и не попросил мой номер? — Слушай, я могу… кое-что сообразить. Если самолёт полностью не заполнен, то в последние минуты до окончания посадки оставшиеся билеты можно купить за копейки — главное, успеть добежать до своих ворот. Давай, решайся. Сегодня как раз моя подруга у стойки — посмотрим, что у них осталось. Пошли. Глупо. Глупо будет, если она так никогда ему и не позвонит. И ещё глупее, если я позволю своему шансу на счастье (а вдруг последнему?) ускользнуть вот так… бездарно. Я же нравлюсь ему, это очевидно. А то, как сильно нравится он мне, ещё очевиднее. И мы — я и Клэр, обе на каблуках, то ли бежим, то ли быстро ковыляем к ближайшей стойке с работницей аэропорта. — Сэдди, привет! — Привет, Клэр, как ты? — На нервах. — Ты? — она явно удивлена. - Послушай, у моей подруги, — Клэр кивает на меня, — вопрос жизни и смерти. Если её парень сейчас улетит без неё, велика вероятность, что они больше никогда не встретятся. Тот случай, когда решается судьба сразу двоих.