— Я бухгалтер. — Насколько серьёзный? — Максимально. Теперь он разворачивается и оживает: — Что, есть даже CPA(СиПиЭй)[1]? Я киваю головой: — Весной защитилась, теперь я лицензированный финансовый специалист и могу открыть собственную компанию. — Впервые встречаю несовершеннолетнего CPA! — скалится. — Тебе сегодня везёт. — Это действительно серьёзные достижения, поздравляю тебя. Боже, он даже улыбается от радости за меня. — На самом деле я растянула учёбу почти на девять лет. — Почему так долго? — Работала. Училась по вечерам после работы и на выходных. Брала в семестр максимум по два-три предмета. И так девять лет. Его лицо становится серьёзным. — Эта поездка — месяц в Европе — моя награда самой себе за выдержку и упорство. Он снова кивает. — Я думаю, ты заслужила больше, чем это. Родители не смогли поддержать? — Я уже говорила тебе, Лео, что моя мать умерла, когда мне было десять. До шестнадцати лет я жила с отцом и сестрой, но семьи у меня не было. — Да, ты сказала. Но сделала это так, будто пошутила. Я не поверил. — Зря. Это правда. — И то, что жила на улице, тоже? — Тоже, — я не могу на него смотреть, но чувствую, что его взгляд пристален. — Как это случилось? [1] Лицензия финансового специалиста в Канаде (признаётся и в США). Предполагает довольно сложное и дорогостоящее обучение в течение 6 лет. Hound of Heaven · Endless Forms — Это был День рождения, — вздыхаю. — Мой и сестры. Мы близнецы, вообще-то. Но не очень похожие. Я вернулась из школы и ждала их — отца и сестру — остатки своей семьи, однако они не появились ни вечером, ни на следующий день. Квартира была оплачена только до конца месяца, но я прожила в ней ещё два — пока менеджер не прислала письмо с угрозами. Пришлось уйти. Решаюсь взглянуть на него и вижу нахмуренное лицо, он дышит чаще, чем следует. — Что дальше? Если тебе сложно об этом рассказывать — не говори. — Это странно, но мне не сложно. Я никогда и ни с кем об этом не говорила, кроме… моего терапевта. И у меня нет объяснений, почему сейчас разоткровенничалась с тобой. Может, мне это нужно? — Нужно, — согласно кивает. — Тяжелее всего было в первый день — улица с непривычки, город — неожиданно чужой, недружелюбный, безразличный, и ты — самое одинокое одиночество, потерянное в океане людей, которым до тебя нет дела. Ты завидуешь каждому, кто проходит мимо, у кого есть тёплый дом и близкие, и плачешь. Плачешь на всю свою жизнь вперёд, из-за всего, чему ещё только предстоит случиться. Потом появляется голод и попытки его утолить. Но с этим я разобралась быстро — убирала стулья с террас за ужин. Еда один раз в день — это вполне переносимо. Потом, позже, я уже знала все точки на карте города, где волонтёры раздавали еду. Я боялась бомжей и наркоманов из-за их вида и запаха, но бояться нужно было не их. Я застываю на мгновение. Нет, это не буду ему рассказывать. — Ночёвка — это было самым сложным. Город всегда испытывал дефицит сухого места, особенно ночью, когда народу улиц тоже нужен сон. Любая ниша, любой подвал — всё занято. В самом начале мне удавалось время от времени ходить по подружкам с ночёвками — о моём бомжевании люди догадались нескоро — я мылась в школьных душевых, стирала в платных прачечных и думала, что ничем не отличаюсь от остальных школьников. Я знала, что наркотики — это конец, и он будет быстрым — слишком много гниющих рук и ног было перед моими глазами ежедневно, поэтому не притрагивалась. Однажды я наткнулась на пятно сухой земли под стрелой, указывающей на северо-восток в Стэнли парке. Это было далековато от центра и мест, где раздавали еду, но зато у меня теперь была квартира с видом на залив! — нервно смеюсь. Лео… во мне ты не найдёшь нектара, я сама его ищу и уже очень давно. Поверь, это большая редкость — искренне счастливые люди, готовые им делиться. Лео… не будь таким трагичным и серьёзным, стряхни не свою тяжесть со своих плеч, это не твоя ноша. — У меня был туристический спальный мешок — какой-то крутейшей фирмы, невероятно тёплый и непромокаемый — нашла в мусоре. Я подкладывала под него картон и не замерзала даже зимой. Только от ветра, но он бывает у нас не часто. Самый лучший картон, кстати, от ящиков из-под картошки — самый плотный и долго не раскисает. И потом, однажды я нашла в мусорном контейнере палатку. Ей не хватало осей, но и эту проблему удалось решить — представь, на мусорке можно найти абсолютно всё, что изобрело человечество. Но я до сих пор не поняла одного: зачем некоторые люди бросают туда игрушки? Не те, которые для взрослых, а которые для детей? — Ты сказала, бояться нужно было не их. Чего нужно было бояться, Лея? Значит, он всё-таки хочет знать. — Мне пришлось поменять свою квартиру с видом на залив на угол среди бомжующих наркоманов в даунтауне после одного происшествия. Мне было семнадцать, но я теперь знала, что люди, находящиеся на дне, живущие не так и не тем, чем и как должны жить люди, окажутся безопасностью и… неким извращённым подобием семьи. Они не будут заботиться о тебе, как заботятся в семьях, но они не дадут тебя в обиду. В одну замечательную апрельскую ночь, когда в городе вовсю цвела сакура, и луна светила достаточно ярко, чтобы влюблённые могли разглядеть черты друг друга, на меня в моей «квартире» набрела группа парней. Национальность не называю — это неполиткорректно и чревато последствиями, ибо на такие поступки способны ведь парни любой нации. Если бы я не сопротивлялась, возможно, они не так бы усердно били. Синяки и ссадины зажили, но вот зубы… Лео накрывает глаза ладонью и сжимает виски́ так, что его пальцы становятся белыми. Но я не собираюсь его щадить — он задал свой вопрос сам. — Ты знаешь, я никому не говорю о своих искусственных зубах. И у меня нет понимания, почему сказала об этом тебе. Обычно я, как и все, блюду свой товарный имидж. Но если бы в ту ночь я не лишилась зубов, не пришлось бы бросать школу, а отсутствие аттестата — это билет в один конец — на дно, потому что работу без него не найти. В семнадцать страх перед одноклассниками был сильнее страха перед неизвестностью. Но всё это не было самым страшным. Знаешь, что было? — Что? — Отсутствие взглядов людей, которые по определению «нормальны». Когда ты сидишь или лежишь на тротуаре, спишь под одеялом с мусорки или накрываешься им с головой и мечтаешь о лучшем, мимо проходят люди, и они никогда на тебя не смотрят. Они думают, что если не видят тебя, то ты как бы и не существуешь. Для них ты невидимка, та часть мира, которой лучше не быть. — И это страшно? — Это страшно, потому что лишает воли. Для тебя тоже всё становится бессмысленным. Этот смысл многие находят в метадоне — бесплатном билете в край грёз от государства. Зубы семнадцатилетним бездомным девочкам государство не чинит, как и не даёт кров, но обеспечивает наркотиком всех желающих. — Лея… — Что? — Я впервые в жизни встречаю настолько сильного человека. — Угу. Спасибо. Но в туалет за экспериментами теперь ты меня не позовёшь. А знаешь, чего хочет такая сильная девушка, как я? — Чего? — Быть слабой. Иметь парня — мужчину, который обнимет и будет готов защищать. Я не хочу, ненавижу быть сильной! Меня никто не обнимал вот уже вечность. — Я не целовал женщину такую же вечность. Он смотрит в глаза. — А как же наше рандеву в туалете? — Кто-то сказал, я не умею целоваться! Может, потому что это было впервые за долгое время? Он говорит это, чуть улыбнувшись, и я откуда-то знаю, что не врёт. И в этот момент его искренности, задаю вопрос: — Лео, а что для тебя самое страшное? — Потерять ребёнка. Глава семнадцатая. Странности Khruangbin — Cómo Me Quieres (лучше концертная версия в YouTube Khruangbin @ Villain | Pitchfork Live) Как бы сильна не была твоя боль, всегда найдётся тот, у кого она сильнее. Теперь Лео не может на меня смотреть, и пытается нащупать стабильность под крышкой своего ноутбука.