Это не имело значения. Он выполнил свой долг, хотя, наверное, все время, проведенное на передовой, не находил себе места от страха. Именно они и одерживают победу в войне, десятки и сотни тысяч неуклюжих джонов калпепперов, а не двое-трое эрлов свэггеров. Но никакого меча здесь не было. Торопливо пройдясь по оставшимся коробкам, в которых были собраны воспоминания о беззаботном детстве и учебе богатенького мальчика, и оставив без внимания семейные альбомы, в которых, несомненно, было представлено то же самое, Боб наконец вынужден был признать обескураживающую правду. Здесь меча нет. Но где он может быть? О, его давным-давно выбросили. Вероятно, после того как Томми пришлось наложить сорок швов, старик решил, что такую опасную штуковину лучше убрать из дома, и выбросил меч. Тот отправился на кенилуортскую свалку, где заржавел в полном забвении или был смят бульдозером. Боб напряг свои мыслительные способности. Каково главное качество меча? Разумеется, его острота, но это если рассматривать меч как оружие. А если взглянуть на него просто как на предмет, ответ будет очевиден: его очень неудобно хранить. Он длинный, тонкий и изогнутый. Конечно, его можно выставить на всеобщее обозрение, повесить на стену, но он не поместится ни в одну обычную картонную коробку — нет, его нужно будет запихивать силой. А кто заполняет эти коробки? Скорее всего, рабочие, нанятые сыном-наследником, на которого внезапно свалился дом. Этот дом ему особенно не нужен, с ним у него не связано теплых воспоминаний, однако в нем необходимо более или менее навести порядок, продать его до того, как жена подаст на развод. Поэтому кто-то собрал вещи, аккуратно висевшие на крючках и лежавшие на полочках, ни о чем не заботясь, не имея никакого отношения к семье, не понимая особого смысла меча, захваченного в бою… Боб открыл первый шкаф. Нет. Но, открыв второй шкаф, он обнаружил три сумки с клюшками для гольфа, и в третьей, среди шести- и семидюймовых колышков и клюшек для подачи и добивания, лежал син-гунто капитана Хидеки Яно. — Том? — О, вижу, вы его нашли, — сказал Том Калпеппер, поднимаясь из-за письменного стола в бывшем кабинете своего отца, помещении слишком строгом для такого балагура, как он. У него в руках был неизменный стакан виски, судя по всему, только что наполненный заново. — Нашел. Он лежал в сумке с клюшками для гольфа. Я подумал, вы захотите на него взглянуть. — Да, наверное. Да, это тот самый меч, — сказал Том, беря меч и поднося его к свету. — Вот, позвольте вам кое-что показать. Видите этот колышек или как там его? Он указал на штифт, торчащий в рукояти в нескольких дюймах ниже круглого эфеса старого меча. Похоже, штифт был замазан черной смолой или чем-то другим, липким и вязким. Однако под определенным углом света на нем были отчетливо видны крошечные вмятинки. — Я прекрасно помню тот день, когда порезался. Я стащил меч из отцовского кабинета, и мы с приятелями стали играть в пиратов, размахивая им. Это было году в пятьдесят седьмом или пятьдесят восьмом, где-то так. Затем нам пришла блестящая мысль разобрать меч. Не спрашивайте зачем. Осмотрев меч, мы определили, что его скрепляет эта маленькая деревянная затычка, вставленная в дырочку. Вот видите, она проходит через рукоять насквозь. Насколько я понимаю, с ее помощью рукоять крепится к лезвию. — Вижу, — подтвердил Боб, уже успевший узнать правильные названия: бамбуковый штифт именовался «мекуги», а отверстие, в которое он был вставлен, — «мекугияна». — Но она застряла намертво. Мы попробовали выбить ее молотком и гвоздем, но лишь оставили на ней зазубрины. Господи, сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне даже становится как-то стыдно. Мы ни о чем понятия не имели. Для нас это была просто большая сабля, которой можно сражаться с пиратами. — Вы тогда были еще совсем маленькими. Откуда вам знать правду? — В общем, нам так и не удалось ее выковырять. Мне стыдно вспоминать, как эта штуковина лежала на полу, а я колотил по ней что есть мочи. Лезвие ободралось о каменный пол. Она явно чем-то залеплена. Какой-то густой черной гадостью. Не знаю, кто ее намазал — тот японский офицер, ваш отец, мой отец или это было сделано еще на заводе. Одним словом, затычка эта совсем не вылезает. — Да, вы правы. Наверное, это сделано для того, чтобы рукоять нельзя было снять с лезвия. Ну же, выньте меч из ножен. Том, сын Джона Калпеппера, достал меч, и лезвие тихо зажужжало, скользя по тесным металлическим ножнам. Однако он вытащил его довольно легко и взмахнул мечом над головой. — Ого, — почтительно произнес Том, — этому малышу по-прежнему хочется что-нибудь разрезать. Знаете, он до сих пор меня пугает. Он передал меч Бобу, и тот, принимая его, ощутил некий разряд. Что именно — дрожь, трепет, вибрацию? Как будто малышу действительно по-прежнему хотелось что-то разрезать. С первого взгляда было видно, что меч идеально подходит для тех целей, ради которых создавался. От него буквально веяло святотатственной силой. По обеим сторонам вдоль слегка изогнутого лезвия, почти у самого острия, проходили волнообразные линии — Боб уже знал, что они называются «кисаки». Да, казалось, мечу и правда хочется что-нибудь разрезать, нанести кровавую рану. Он был идеально сбалансирован, но в лезвии было и нечто большее, нечто причудливо живое. Боб слегка взмахнул мечом, и ему показалось — он готов был в этом поклясться, — что внутри лезвия спрятана какая-то мягкая сердцевина, которая по инерции сместилась вперед, еще быстрее увлекая меч к цели. Боб поднес меч к свету. Лезвие и правда многое повидало на своем веку, и не только мальчишек, которые колотили по нему чем попало на бетонном полу гаража. При внимательном рассмотрении было видно, что сталь матовая и покрыта паутиной маленьких трещинок и царапин. Кое-где на поверхности чернели маленькие точки. На острие — якибе, как уже знал Боб, — присутствовали микроскопические сколы; то ли мальчишки колотили им по дереву, то ли японский офицер перерубал шею морскому пехотинцу. Эфес — цуба — представлял собой толстое стальное кольцо, чем-то похожее на изящный поднос. Рукоять оказалась липкой: она была обтянута рыбьей кожей, затем тщательно обмотана плоским хлопчатобумажным шнуром, который потемнел от пота и грязи, местами протерся и разлохматился. При взмахе меч тихо-тихо позвякивал, потому что, как разглядел Боб, эфес был закреплен с помощью муфты неплотно — эта муфта тоже как-то называлась, но Боб забыл, — и поэтому слегка играл на лезвии. — Помнится, когда я был мальчишкой, мы этим мечом резали листы бумаги, вот какой он был острый, — сказал Том Калпеппер. — Давайте попробуем. Обеими руками он схватил за края лист плотной писчей бумаги. Боб нежно прикоснулся острием к бумаге и ощутил, как лезвие застыло на миг, затем плавно скользнуло вниз. Том бросил на пол разрезанный пополам лист. — Не могу поверить, что он настолько острый! — воскликнул он. — Таких острых вещей не бывает! Глава 7 МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ НАРИТА «Не кипятись. Не кипятись». Однако Бобу с огромным трудом удавалось держать себя в руках. «Это испытание, — твердил он себе. — Они хотят испытать гайдзина. Хотят убедиться, обладаю ли я достаточной мудростью, терпением, стремлением к вежливости и церемониям, чтобы со мной стоило иметь дело в Японии». «А может быть, — возражал Боб самому себе, — все дело в том, что фараоны везде одинаковые: им просто на все наплевать». Так или иначе, результат был один и тот же. Боб сидел в отделении полиции международного аэропорта Нарита, в сорока милях от Токио. Это было голое, чисто функциональное место, нисколько не похожее на щегольские залы ожидания прекрасного аэропорта, расположенные на верхних уровнях, — те напоминали кишащие народом торговые ряды. Здесь, двумя уровнями ниже того блеска, который встретил Боба, все было отдано только работе. Боб был уверен, что предусмотрел все. Обнаружив меч, он позвонил полковнику в отставке Бриджесу, главе отдела истории морской пехоты, и тот вызвался заняться бумагами, каковых оказалось великое множество. К счастью, у Бриджеса были связи в Вашингтоне, и знакомые его знакомых работали в управлении Организации внешней торговли Японии (ОВТЯ) на Западном побережье. В свою очередь, эта организация была каким-то таинственным и загадочным образом связана с Министерством экономики, торговли и промышленности (МЭТП), могущественным правительственным ведомством, которое отвечало буквально за все. В конце концов была достигнута договоренность с таможней о ввозе меча в Японию. По прибытии в карантинную зону его должны были сразу же передать в отделение полиции аэропорта Нарита, где на него было бы оформлено соответствующее разрешение. С таможенным сертификатом и разрешением все было бы уже полностью по закону. Однако где-то что-то пошло наперекосяк. И Боб вынужден был торчать в комнате предварительного заключения — вместе с избитыми корейскими рабочими, вместе с разъяренными клерками, которые, напившись в ожидании рейса, начали буянить и в итоге попали в полицию, предварительно получив дубинкой по затылку, вместе с карманными воришками и мошенниками и, может быть, с двумя-тремя мелкими гангстерами, поскольку, как говорят, гангстеры в Японии встречаются повсюду. Боб знал, что здесь их называют «якудза» или, сокращенно, «яки». Но: — Ждите, ждите, ждите. Наконец: — Ах да, вы везли меч. Следователь был в бледно-синем мундире, в черной кобуре на поясе висел маленький револьвер — возможно, «смит-вессон»? Вежливый, учтивый, он нисколько не походил на своих заносчивых американских коллег. — Да, сэр. Все документы здесь. Мне не хватает только разрешения, которое как раз должны были выдать вы. — Об этом была договоренность? — Да, сэр, вот письмо. — Боб протянул письмо. — Это военная реликвия. Отец мистера Яно погиб на войне, и его меч пропал. Я полагаю, что вот это как раз его меч, захваченный в бою моим отцом. Мистер Яно приезжал в Америку в поисках меча своего отца. Тогда его у меня не было, и мне потребовалась пара месяцев, чтобы его найти, но теперь, надеюсь, он у меня в руках. Полицейский в форме взял документ. — Предполагалось, что меч принесет вам сотрудник таможни. Все было заранее оговорено. Меч — очень опасная вещь. Вам придется подождать. Я все проверю, а затем вызову вас. Будьте добры, вернитесь на свое место. И вот Боб-сидел и ждал. Он думал, что все займет не больше нескольких минут, но минуты тянулись одна за другой до тех пор, пока их не набралось шестьдесят, а затем еще шестьдесят. Наверное, можно было выйти, купить книгу, газету, чашку кофе — хоть чем-нибудь себя занять. Боб никогда не умел сидеть на месте. У всех остальных его собратьев по несчастью терпения было гораздо больше. Они сидели, не произнося ни звука, практически не двигаясь, без суеты, и течение времени не имело для них никакого значения. Называлась фамилия, человек поднимался с места, его допрашивали, отпускали, задерживали, он давал показания, присутствовал при опознании, — чем еще занимаются в полицейских участках? Наконец к исходу третьего часа была названа какая-то фамилия, и Боб не сразу сообразил, что в обилии раскатистых «р» прозвучало какое-то подобие его собственной фамилии. На самом деле было произнесено что-то вроде «Сувагга». — Да-да, я здесь. — А. Да. Вы идите, пожалуйста. Боб последовал за полицейским, другим, более щуплым, более молодым, но тоже в форме и с маленьким револьвером в кобуре, и прошел через комнату дежурных, больше похожую на страховую контору, потому что здесь не было той атмосферы унижения и страха, какая царит в американских полицейских участках. Наконец Боба провели в комнату. Офицер полиции встал при его появлении и вежливо указал на стул. — Приношу свои извинения, но нам пришлось все проверить. Министерство экономики, торговли и промышленности не посчитало нужным посвящать нас в свои планы. Что поделать, бюрократия. — Я все понимаю. Извините, что доставил вам столько хлопот. — Пришлось звонить в ваше посольство, затем связываться с министерством, а нужный человек как раз вышел на обед. Понимаете, все это очень необычно. — Ну да, обычно никто не ввозит мечи в Японию. Они такие красивые, что, как правило, все происходит наоборот. Еще раз извините за беспокойство.