— Это тебе, — глухо произнесла она, после чего взяла уже его рюкзак и достала из бокового кармана кобуру с вальтером. Никлас только что, пока Катрин шла, в пару глотков допил подстывший чай, в руке у него оставалась пустая кружка. Именно это помогло сохранить Катрин жизнь — когда она вытащила из кобуры вальтер и уперла ствол себе в подбородок, Никлас эту самую кружку швырнул. Прилетела кружка точно в запястье Катрин, обивая руку с пистолетом в сторону. Прогремел выстрел, пуля ушла в потолок, разбив искусную лепнину. Никлас уже, по инерции броска вскочивший на ноги, пробежал несколько шагов и прыгнул к Катрин. Она в этот момент как раз попыталась приставить ствол к виску, но Никлас успел перехватить руку с оружием, уводя ее руку. Второй выстрел разбил зеркало на трюмо, третьего не последовало — перехватив запястье, Никлас ударил руку Катрин об пол, с негромким вскриком пистолет она выронила. Навалившись сверху, Никлас потянул Катрин за собой, перекатившись вместе с ней по полу подальше от пистолета. Катрин попыталась вырваться, но Никлас уже оказался сзади — и вжав подбородок ей в плечо, чтобы затылком нос не разбила, крепко прижал бьющуюся внучку рейхсграфа к себе. Катрин, осознав, что покончить с собой не получилось, закричала — громко, пронзительно. Когда воздух у нее в груди кончился, крик затих, а вернулся уже превратившись в истеричный плач. С того самого момента, как внучка рейхсграфа Брандербергера оказалась на краю гибели под ударами обезумевшей сестры, с того самого момента как Никлас спас ее от смерти и вынес на мокрое от ливня крыльцо, она сохраняла практически ледяное спокойствие во всех ситуациях. Но сейчас это спокойствие кончилось, как будто плотину прорвало — Катрин, рыдая навзрыд и подвывая, все активнее пыталась вырваться из захвата Никласа. Избегая даже разок клацнувших рядом зубов, он заломил руки Катрин за спину и уложил ее лицом в пол, как учили. Катрин рыдать прекратила, но вдруг негромко завыла с неизбывной тоской, постепенно затихая. Никлас так и держал ее руки в захвате, но девушка больше не пыталась вырваться, обмякнув. Почувствовав что-то неправильное, Никлас вдруг понял, что вместе с легким сквозняком ощущает чужой взгляд. Обернулся, увидел в проеме входной двери номера довольно молодого человека в темно-синем мундире с голубыми вставками. Жандарм с крайним удивлением наблюдал странную картину, явно даже не зная, что сказать. — Здравствуйте. Вы к кому? — поинтересовался Никлас прямо с пола, глядя на гостя снизу-вверх. — Инспектор Транспортного надзора Андрей Горчаков, п-прибыл опросить вас п-по факту п-произошедшего в п-поезде. Господин Никлас Бергер, п-полагаю? Прибывший жандарм чуть слышно заикался, речь его звучала как будто с придыханием. Да и в целом выглядел он довольно… несуразно, с некоторой задержкой сформировал Никлас впечатление. Сосредоточенности в оценке мешало то, что он так и сидел верхом на Катрин, опасаясь, как бы у нее снова не начался буйный припадок. Сама Катрин на появление гостя не обратила никакого внимания. Такая недавно непробиваемо-спокойная валькирия обмякла, словно лишившись и сил, и воли, и сейчас едва слышно плакала. Никлас, понимая, что делает ей больно жестким захватом, немного ослабил хватку. Сопротивления не почувствовал — вырваться внучка рейхсграфа больше не пыталась. Никлас аккуратно слез с Катрин, встал рядом на одно колено, придерживая руки девушки. Действуя и наблюдая за ней крайне внимательно, в готовности если что вдруг среагировать. Еще раз, быстро, бросил взгляд на прибывшего инспектора жандармского ведомства. Высокий, но при этом согбенный, с неправильной осанкой; худощавый настолько, что мундир сидит мешковато. На узком лице с близко посаженными глазами откровенно глуповатое выражением, которое подчеркивают растопыренные уши, прижатые форменной фуражкой. Отдельного внимания стоила трость — толстая, тяжелая, с поблескивающим серебром набалдашником в виде орлиной головы с раскрытым клювом; вкупе со всем остальным эта массивная трость только добавляла нелепицы облику жандарма. «Крыло аиста с рыбьим хвостом», — вспомнил вдруг Никлас кадета Биглера из книги о солдате Швейке. К такому гостю — несмотря на ведомственный мундир, просто невозможно отнестись серьезно, какая-то ходячая несуразица. — Да, я Никлас Бергер… «Так, а откуда он моё, которое совсем не моё, имя знает? Катрин в поезде рассказала?» — только сейчас пришла вдруг мысль. Ладно, это все потом. — Господин инспектор, дайте нам пожалуйста немного времени, мы с девушками как видите еще не пришли в себя после ужасающего происшествия. — В ближайший час я буду в ресторации внизу. Если к этому времени не спуститесь или не п-пошлете за мной, зайду п-после шести п-пополудни. — Благодарю вас за понимание и участие, — кивнул Никлас, поднимая на руки совершенно безвольную Катрин. На появление инспектора она по-прежнему не обратила ни малейшего внимания. Она больше вообще ни на что внимания не обращала, взгляд совершенно пустой. Когда за жандармом закрылась дверь, Никлас уже перенес Катрин на диван, усадил аккуратно. Голова ее безвольно болталась, потухший взгляд смотрел вниз, дорожки слез катились по щекам. Никлас несколько минут подождал молча, внимательно наблюдая. Катрин постепенно все же приходила в себя — только что подняла руки, закрывая лицо. Поняла, похоже, как выглядит. Марша принесла салфеток, помогла ей привести себя в порядок. Никлас все это время так и сидел рядом в готовности вмешаться, если внучка рейхсграфа решит разбить себе голову об пол, например. — Итак, что случилось? Что ты там увидела? — спросил он, когда Катрин более-менее выпрямилась и вернула ясность взгляда. Впервые с того момента как стала сама не своя, Катрин посмотрела в глаза Никласу. Лицо девушки при этом чуть тронула некрасивая гримаса отчаяния. Не отвечая и оперевшись на Никласа — опустошена настолько, что силы ее просто покинули, Катрин поднялась и прошла ко столу. Развернула отброшенный недавно номер «Der Spiegel», постучала пальцем по небольшой статье. Никлас нахмурился и по слогам, двигая пальцем по словам, справился с заголовком и первым абзацем, читая о потрясшей общество скоропостижной кончине фамилиара Тау-Ордена рейхсграфа Дитриха Брандербергера. — В чем суть? — посмотрел Никлас на Катрин. — Мой немецкий неидеален. Вслух отвечать она не стала, просто снова постучала пальцем, конкретно по словам: «…фамилиара Тау-Ордена». Никлас опять не понял, в чем дело. В этот момент заговорила доселе молчащая Марша. — Кать, мы реально не врубаемся, в чем прикол. Можешь объяснить по-человечески? — Дитрих Брандербергер в статье назван фамилиаром Тау-Ордена, это военное направление Пути, — голос Катрин звучал глухо, безжизненно. — Но он не был вассалом, как и не состоял на орденской службе. Не делал он и крупных пожертвований, иначе я бы об этом знала… Он не был фамилиаром! — Понимания меньше не стало, — покачала головой Марша, сложив губы длинной трубочкой. — Если фамилиар не оставляет наследников, все его имущество отходит ордену, — пояснила Катрин. — Ты же наследница? — Здесь об этом ни слова, — снова постучала пальцем по статье Катрин. — А вот о передаваемых в орден активах Брандербергера написано совершенно ясно. Это все значит, что кайзер уже обещал все имущество моего деда культу Пути, похоже они быстро договорились. — Да, дела… Ну так что, помогла тебе твоя верность? — вдруг хмыкнула Марша. Катрин подняла постепенно оживающий взгляд. Никлас отметил, что Марша смотрела на внучку рейхсграфа прямо, глаза не опустила. Катрин же только усмехнулась грустно и покачала головой, промолчав. — Я так и не услышал причину, по которой ты решила пустить себе пулю в голову. — Она больше не является наследницей и теперь тебе не нужна, — произнесла осмелевшая Марша. Говорила она с тайным удовлетворением, словно получив возможность мести за все недавние унижения. — В том числе, — не поднимая взгляд, кивнула Катрин. — То есть ты полагаешь, что теперь, когда я лишился возможности с твоей помощью получить часть активов рода Брандербергер, я тебя прикончу? — Почему бы и нет, — пожала плечами Катрин. — У меня тоже есть честь, но я ее понимаю чуть иначе, чем просто верность, — задумчиво протянул Никлас. — Ты не понимаешь, — покачала головой Катрин. — Не понимаю что? — Материальные блага — это совсем не цель возвращения нас в Новый Рейх как наследников Дитриха Брандербергера. — Что же тогда истинная цель? — Марша, тебе сейчас стоит выйти. Купеческая дочь некоторое время помолчала. Потом посмотрела на Катрин и заговорила — голос ее при этом, несмотря на едва слышные шепелявые нотки, звучал неожиданно по-взрослому. — Мое появление на лестнице, когда твоя сестра Кристина пинала тебя ногами, спасло тебе жизнь. Егерь отвлекся, и Никлас смог убить и его, и твою сестру. Тебя, — посмотрела Марша на Никласа, — я тащила на своем горбу по лесу. Мне уже грозит смерть за то, что я видела за последние дни, и мне сейчас нужно выйти? Проявите ко мне хоть немного уважения! — Марша, на данный момент ты обладаешь информацией, которая смертельна только в определенных обстоятельствах. Более того, свои знания ты даже можешь выгодно продать. То, что я сейчас собираюсь объяснить, значительно увеличит вероятность печального исхода для тебя, так что я не просто так прошу тебя выйти. Марша подумала секунду, а потом сообщила Катрин, куда именно она может засунуть свое предложение, записав его на гербовой бумаге и предварительно свернув трубочкой. Катрин на предложение нисколько не обиделась, даже внимания не обратила. Для человека, который несколько минут назад попрощался с жизнью и уже выстрелил себе в голову — неудивительное состояние. Не обращая больше на Маршу ни малейшего внимания, она повернулась к Никласу. — Большие деньги нам нужны были как средство для того, чтобы вернуть права и привилегии Брандербергеров. Но права и привилегии Брандербергеров это не цель, это очередное средство. Главная наша цель — возможность выжить и остаться человеком. Возможность избежать гарантированной смерти. Никлас вдруг почувствовал неприятную тяжесть в животе — он уже догадался, о чем примерно пойдет речь. Вернее, он уже давно об этом уверенно догадывался, но просто не думал на эту тему, словно откладывая проблему, авось само рассосется. Поэтому и не спрашивал раньше об этом у Катрин. Она же продолжила говорить, подтверждая его самые плохие догадки: — У нас с тобой в крови есть реплицирующие наниты. И, я тебе раньше не говорила… у нас с тобой в организме кроме нанитов живет умный гель, смартмасса. Мы оба инфицированы. Да, — кивнула Катрин в ответ на взгляд Никласа. — Смартмасса даже не просто живет в нас, она теперь частица нас. При этом смартмасса своей сутью враждебна нанитам — потому что стремится превратить наш организм в особь ксеносов, а они ее пожирают в моменты проявления любой активности. Это довольно сложно объяснить… если по-простому: инъекции, которые я тебе делала, содержат умный гель. Его появление в нашей крови активизирует наниты, которые пожирая избыточную смартмассу восстанавливают наш организм в референсный диапазон значений установленной нормы. То есть лечение — это просто побочный результат войны взаимоисключающих сущностей. Все процессы в наших организмах сейчас завязаны на нескольких костылях, выдерни один и вся конструкция обрушится. Именно этим знанием пристегнул меня к себе мой дед Дитрих Брандербергер, когда я уже… — Я в одной книжке читала, — вдруг прервала Марша Катрин. — Там чуваку прикрепили на шею ошейник для взрослых игр, а он думал, что в ошейнике взрывчатка и если он будет себя плохо вести, то пух! — ошейник взорвется. Никлас ждал от Катрин хоть каких-то эмоций — она не любила, когда ее перебивали. Но сейчас внучка рейхсграфа, видимо опустошенная недавней вспышкой, снова лишь посмотрела на Маршу устало. — Меня сначала инфицировали умным гелем, а после ввели в кровь наниты. Делали это в лаборатории, где было еще двое пациентов. Одного из них при мне инфицировали только смартмассой, другому ввели только наниты. Оба закончились как разумные люди на моих глазах и очень быстро — один трансформировался в ксеноса, второй превратился в желеобразный кусок плоти. Еще комментарии про ошейники будут? Марша, замолчав, помотала головой. Катрин тоже замолчала, глядя вглубь себя. Никлас откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Он очень живо вспомнил, как щупальца смартмассы проникали ему в голову и не выдержал, передернул плечами от отвращения. Открыв глаза, он посмотрел на Катрин. — То, что у меня внутри слизь смартмассы, означает, что Сверхразум в любой момент может взять меня под контроль? — Нет, — покачала головой Катрин. — В тебе сейчас находится отдельная, ограниченная сущность. Ты изучал основы информационной гигиены? — Да. — Знаешь, по какому принципу соблюдается информационная безопасность технополисов? — Да. — Каждый технополис — это отдельная замкнутая система. Именно глобальная сеть стала причиной катастрофы, которая положила конец старому миру. Смартмасса в Е-Зоне — это отдельный развившийся элемент, эволюционировавший из умного геля в Сверхразум после катастрофы. Так и с нами: в твоем организме сейчас живет отдельная сущность, со Сверхразумом никак не связанная. Мы с тобой чистый лист, табула раса. Развитию смартмассы в нас мешают наниты, критическому порогу репликации которых мешает в свою очередь уже смартмасса, так что они в условно-нормальном состоянии постоянно пожирают друг-друга, бесконечная война. — Зачем? — Зачем вообще это все? — Да. — Мы сами теперь можем изменять свои организмы, менять референсные значения тела и разума. Табула раса, я же говорила. Как предполагают ученые культа Пути — это путь к созданию übermensch, сверхчеловека. Увеличивая инъекциями количество умного геля и при этом временно блокируя наниты, ты можешь в связке с действиями развить самые разные способности — физические, интеллектуальные. Прыгать выше, бежать дальше, бить сильнее, перемножать шестизначные числа в уме, быстро учить другие языки, изменять антропометрические параметры организма. — Вот так просто? — С учетом того что путь неведом, а каждое изменение на свой страх и риск, потому что любая неудача превратит тебя или в ксеноса, или в бесформенный кусок плоти, тогда да, вот так просто. Есть записи о результатах удачных экспериментов, но те, о которых я знаю — находятся в культе Пути, нам вряд ли дадут с ними ознакомиться. Кроме того, есть еще немаловажный вопрос: где находится тот порог развития, перешагнув который ты перестанешь быть человеком? — Твой дед, Дитрих Брандербергер. Может быть его… — Нет, он не измененный, а просто конченый психопат, как я и говорила. Одно из условий для перемещения душ — это наличие чистого организма. По крайней мере так говорят жрецы Бесконечного Пути, не вижу оснований им не верить. — Ты недавно сказала: референсные значения. — Да.