Ты сердце не прятал за спины ребят! Летят самолеты и танки горят Добьет, е, комбат, е, комбат! Комбат, батяня, батяня, комбат, За нами Россия, Москва и Арбат. Огонь батарея, огонь батальон, Комбат, е, командует он! Огонь батарея, огонь батальон, Огонь батарея, огонь батальон. Огонь батарея, огонь батальон, Огонь батарея, огонь, огонь, огонь, агония! Когда я пел припев – все встали! Весь зал! И хлопали в такт музыке! В такт словам! И подпевали! С улыбками и слезами! И у меня слезы на глазах… А потом был «Солдат». И наконец – «Родина-мать». Перед тем, как ее спеть, я помолчал, улыбнулся притихшему залу: – Наверное, меня потом будут критиковать за эту песню. Но вы меня поймете. Выжившие, вернувшиеся домой – мы будем праздновать победу! Мы будем гулять! Потому что – заслужили! Потому, что так положено по русскому обычаю – поднять чарку за Родину, за победу! Итак, «За тебя, родина-мать»! Головы вверх гордо поднять – за тебя, Родина-мать! Мы до конца будем стоять – за тебя, Родина-мать! Мы будем петь, будем гулять – за тебя, Родина-мать! И за страну – трижды «Ура!» За тебя, Родина-мать! Когда я во второй раз начал припев – зал стоял и пел со мной – «За тебя, Родина-мать». И снова у меня на глазах выступила влага. Зал заряжался от меня – я заряжался от зала. Мне долго аплодировали, не давали и слова сказать. Наконец, зал успокоился, и люди утирая глаза сели на свои места. И тогда я сказал: – А сейчас…сейчас будем петь все вместе. Итак, прошу! И тут…погас свет, и над оркестром открылся экран, на котором появились марширующие по Красной площади войска, полетели самолеты, и…заиграла ритмичная рок-музыка! И я запел! Союз нерушимый республик свободных… Это было потрясающе. Под хронику, под ныряющие танки, под проносящиеся самолеты, под стартующие ракеты – гимн! И самое главное – гимн со словами. Ведь сейчас гимн исполняют без слов! И рок-музыка! Гимн под рок-музыку! Хорошо, что Шелепин ЭТО разрешил. Спасибо ему. И вышло круто. Очень круто. Зал стоял и пел. А когда хроника закончилась и отгремели последние аккорды, зал загремел, захлопал, закричал. Меня все не хотели отпускать, Кириллов смущенно улыбался, а я кланялся и тоже хлопал – залу. А когда стих зал, поблагодарил: – Спасибо вам за все! Будем жить! Урааа! Урааа! Урааа! И зал кричал «ура» вместе со мной. Когда ушел со сцены, то ощущение было таким, будто я только что вышел из боя. Меня даже потряхивало от избытка адреналина. – Приветствую вас! – сказал голос позади меня, я обернулся и увидел…Лещенко. Он протягивал мне руку, и я автоматически ее сжал, да так, что певец поморщился: – Ох! Вот это у вас хватка! – Простите – смутился я – После выступления меня просто трясет. Плохо контролирую себя. Не рассчитал. – Даа…вот это выступление! – восхищенно протянул Лещенко – Давно такого не видал! Потрясающе! И песни замечательные! Мне бы хотелось исполнить ваши песни! – И мне – раздался голос рядом. – И мне! – хохотнули слева. Кобзон и Магомаев, вот тебе и раз! – Замечательно! – кивнул Магомаев – В самом деле замечательно! И музыка, и слова! И вы исполнитель замечательный! – Я безголосый исполнитель – усмехнулся я, пожимая руки певцам – Мне рядом с вами просто стыдно выступать! С моим-то хриплым баритоном! – Знаете…а ведь у Бернеса голос тоже был не оперным – улыбнулся Кобзон – Но…народ его обожал! И сейчас обожает. Вы – новый Бернес! И сегодня ваши песни стали народными. Я вам даже немножко завидую! – Ох! – только и смог сказать я – Вы, великий певец, завидуете какому-то дилетанту?! Да ладно…вы все трое – гордость страны, ее золотой фонд. Вы останетесь в веках в памяти народной! И не мне равняться с вами в вашей работе! Это уж так…попросили меня исполнить, я и исполнил. А до этого пел только на капустнике, перед Высоцким да Улановой. – Вы Уланову знаете? – восхитился Магомаев – При случае передайте ей привет и мое почтение! – И от меня! – вмешался Кобзон. – И от меня – это уже Лещенко. – Ну-ка, дайте я посмотрю на этого самородка! Голос был женским, могучим и сочным, у меня даже мурашки пошли по коже – это она! Королева! – Поздравляю! Вы произвели впечатление на зал и на меня! – Зыкина доброжелательно улыбалась, и беззастенчиво меня рассматривала – А я ведь вас видела! Мы же с вами в одном доме живем, так? – Так, Людмила Георгиевна – улыбнулся я – чуть ниже вас живу. – Рядом с Улановой, я знаю! – кивнула певица – Она говорила! И рассказывала, что вы еще и великолепно танцуете! А если Уланова говорит «великолепно» – это высшая степень похвалы! Я бы хотела пригласить вас в гости, можно? – Когда? – посерьезнел я – Я завтра собирался уехать…недели на две. А так – почту за честь побывать в гостях у королевы вокала! И я бы хотел пригласить вас к себе, если возможно. И всех вас, уважаемые…хмм…вот язык не поворачивается назвать вас коллегами! Стыдоба – ну какой из меня певец?! Если только разговорного жанра?! Все присутствующие захохотали, Зыкина тоже – она смеялась сочно, звонко, весело. – А что, я бы пришел в гости к такому таинственному человеку! – кивнул Кобзон – Про вас рассказывают странные вещи! Вы взялись неизвестно откуда, ворвались в литературный мир своими сказками, и в Штатах заработали баснословные деньги! Встречались с президентом США, на вас охотилось ФБР, а еще…вы Герой и лауреат Ленинской премии! Очень хотелось бы узнать вашу историю! А еще больше хотелось бы – чтобы вы написали нам песни! Это возможно? – Да, кстати, я бы тоже не отказалась исполнить что-то вроде вашей «Реки» – кивнула Зыкина – поможете? – Обещаю – заверил я торжественно – вернусь через две недели, найду всех и каждому из присутствующих предложу по песне. А там уже сами решите – будете это петь, или нет. И соберу вас у себя! Только скажите, как с вами связаться, продиктуйте телефонные номера – и я вас найду. – А записать есть чем? – озабоченно спросил Лещенко. – Я запомню. У меня абсолютная память. Я ничего не забываю – ответил я, и мне начали называть цифры. Глава 7.