– Мое почтение, Петр Иванович. Аферист нервно и резко обернулся, но при виде меня сразу расслабился. – Черт тебя возьми! Что подкрадываешься, словно зверь? Нормально подойти не можешь? – Успокойся. У меня к тебе есть простое, но весьма денежное дело. – Простое. Так я тебе и поверил, – Петя Типография усмехнулся, – но раз пришел – излагай. – Мне нужно знать, когда ваше высокое начальство соберется на какое-нибудь совещание. Тот какое-то время смотрел на меня, потом покачал головой и тихо сказал: – Ты все-таки из офицерского союза или боевой группы заговорщиков. Я так и думал. Есть в вас что-то такое… Пробовал вытащить из Абрама хоть что-то про тебя, но тот молчит, как рыба, и я его очень хорошо понимаю, ведь ты Кистеня вместе с его кодлой прямо на его глазах замочил. По Москве до сих пор слухи ходят… Все! Все, я понял. Послезавтра будет такое совещание. Председательствовать будет заместитель Дзержинского, Яков Петерс. Будет излагать какой-то там план борьбы. Подробностей не знаю, но что соберутся все начальники отделов, это точно. Под это дело даже чекисты из Питера будут. Это устроит? – Пять тысяч рублей. – С тобой приятно иметь дело. Совещание начнется ровно в час дня, в кабинете Петерса. – Мартин Лацис? – Тоже будет. – Сколько всего будет человек? – Семь-восемь. Не больше, но точно не скажу. – Значит, обойма. При этих словах, сказанных будничным тоном, битому жизнью уголовнику стало как-то не по себе. В моих словах не было ни угрозы, ни ненависти или дикой злобы, а только холодное равнодушие и уверенность в том, что всех, кто там будет на этом совещании, я просто расстреляю и уйду. Аферист посмотрел в глаза до сих пор непонятному для него человеку и сразу пожалел об этом, так как во взгляде собеседника он чуть ли не физически ощутил приставленный ко лбу ствол. Ощущение было настолько схоже с реальностью, что заставило его чисто непроизвольно заверить этого страшного человека в своей честности: – Никому ничего не скажу. Зуб даю. – Завтра передам тебе деньги, а ты еще раз уточнишь время, место и количество участников, – я прикоснулся к козырьку фуражки. – Доброй вам ночи, Петр Иванович. Петя Типография какое-то время смотрел вслед своему недавнему собеседнику, потом негромко спросил сам себя: – Знать бы еще, из какого ада вылез этот дьявол? Операция была расписана по минутам. Войдя в здание на Лубянке без пятнадцати час, я направился к дежурному, веснушчатому, рыжему парню с веселыми и быстрыми глазами, который сейчас внимательно проверял документы у мужчины. За спиной дежурного маячил часовой со скучающим лицом и винтовкой за плечом. Проверив документы и объяснив, куда идти посетителю, он сделал шаг ко мне: – Здравствуйте. Вам что, товарищ? – Здравствуйте, товарищ, – и я подал дежурному уже приготовленные документы. Тот развернул удостоверение, внимательно прочитал, после чего вернул мне. – Вы по какому вопросу, товарищ Степанков? – Транспортировка ценностей. Позавчера я уже разговаривал с заместителем начальника транспортного отдела, осталось только кое-что уточнить и отметить командировку. И еще… Сегодня должны были приехать мои товарищи из Петроградской ЧК. Вы не знаете, где я могу их увидеть? – Точно. Приехали. Сейчас находятся у товарища Лациса, но там будет проходить совещание, поэтому вы, товарищ, сначала решайте ваши вопросы, а они, я думаю, к тому времени уже освободятся. Поднявшись на второй этаж, я остановился. Достал из кармана часы, щелкнул крышкой. Без четырех минут час. Еще три минуты. Отошел к висевшему на стене плакату, призывающему рабочего и крестьянина бить дракона о трех головах. Каждая из голов имела свою надпись: белогвардейцы, капиталисты и попы. Снова щелкнул крышкой. Осталась минута. Открыл дверь в приемную. За столом сидел секретарь – мужчина. Он быстро окинул меня внимательным взглядом и сразу насторожился. – Вы кто, товарищ?! Представьтесь! – тон секретаря был резкий и недовольный. – Из питерской ЧК. Вот мое удостоверение. Мне сказали, что здесь товарищи из Питера… – я говорил быстро, отвлекая словами его внимание и одновременно подходя к столу. – Сейчас нельзя! Совещание… – секретарь невольно скосил глаза на мое удостоверение, которое я держал в левой руке, а уже в следующую секунду на его висок обрушился мой кулак. Отчетливо хрустнули кости. Время! Дернув дверь кабинета, я переступил порог и сразу захлопнул за собой дверь. Первое, что я увидел, это висевший в простенке между окнами большой портрет Карла Маркса. Под ним, положив на стол руки, сидел хозяин кабинета Яков Петерс, заместитель Дзержинского. В данную минуту он о чем-то оживленно беседовал с человеком, имевшим лицо аскета. Худое, длинное, костистое. Тот сидел напротив Петерса. Этого человека не было в описаниях начальников отделов. Значит, чекист из Питера. Слева от него сидел начальника отдела по борьбе с контрреволюцией Мартин Лацис, который разговаривал со стоящим рядом с ним невысоким щуплым человечком с тонкими чертами лица интеллигента. Еще один чекист сидел с другой стороны стола. Перед ним лежала деревянная коробка с маузером, а на ней лежала фуражка с красной звездой. Еще двое чекистов сидели на диване. Семь человек, четверо из них были не вооружены. На анализ обстановки ушли две-три секунды, вместе с этим кабинет автоматически был разбит на секторы, в которых находились выделенные по степени опасности люди-мишени. Чувства опасности ни у кого из них еще не возникло, только недоумение, но оно появится через пару секунд, стоит местным чекистам понять, что этот человек прошел в кабинет без предварительного уведомления секретаря. Вот только времени на это у них уже нет. Хозяин кабинета только успел задать вопрос: «Вы кто, товарищ?» – как у меня в руке оказался кольт. Я уже был готов стрелять, когда на улице раздались выстрелы, затем прогремел взрыв, за ним другой. Стоило раздаться первому выстрелу, я нажал на спусковой крючок. Первым умер чекист с худым лицом, из Питера, так как сумел среагировать первым, пытаясь выдернуть оружие из-под пиджака, вторым получил пулю владелец маузера. Пытавшийся достать из ящика стола оружие Яков Петерс следующим рухнул на столешницу с простреленной головой. Два сидевших на мягком диване чекиста сделали попытку вскочить, но одному пуля попала в рот, выбила передние зубы и вышла через затылок, другому оставила отверстие на переносице. Чекист нелепо дернул головой и завалился на диван. Не успел одетый в безукоризненно отглаженный костюм Мартин Лацис вскочить на ноги, как пуля ударила его в глаз, толкнув его обратно на стул. Питерец, стоявший рядом с ним, расширенными от ужаса глазами завороженно наблюдал за тем, как ствол пистолета в руке незнакомца мгновенно сместился в его сторону. Последнее, что он увидел в своей жизни, это была яркая вспышка, блеснувшая у дула. Тело еще заваливалось на пол, когда я метнулся к двери, одновременно выхватывая из-за пояса второй пистолет. Повернул ключ. Я исходил из того, что чекисты, отвлеченные выстрелами и взрывами на улице, не сразу должны были среагировать на стрельбу в кабинете Петерса. Стоило щелкнуть дверному замку, как на улице раздались звуки автомобильного мотора и крики. Началась последняя часть операции. Я подбежал к распахнутому окну в тот момент, когда в дверь начали стучать, причем с каждой секундой все громче и сильнее, но стоило прозвучать очереди из ручного пулемета с улицы, как чекисты за дверью перешли к решительным действиям – принялись стрелять в замок. Я замер, готовый мгновенно начать действовать, но стоило мне услышать с улицы рев двигателя, который стал быстро удаляться – это был своеобразный знак, что улица расчищена, вскочил на подоконник. Прыжок был сделан строго по инструкции: согнув ноги в коленях, при падении завалился на бок. Этот момент в моей операции был самым непредсказуемым, поскольку, как себя поведет мое новое тело, я просто не знал. Если что-то сломаю или порву связку, то мне проще будет застрелиться на месте, но все прошло благополучно. Вскочив на ноги, я изо всех сил побежал по практически пустой улице. Вся операция состояла из трех частей. Ровно в час к входу МЧК должна была подъехать пролетка. Так и случилось. Первым выстрелом офицера, изображающего извозчика, был убит часовой, стоящий у входа, затем двое боевиков, сидящих в пролетке, начали стрелять и бросать гранаты в разбитое дверное стекло. В это время я начал стрелять. Спустя пару минут к зданию ЧК подъехал автомобиль, в котором сидели товарищи в фуражках с красными звездами и возмущенно спрашивали у высыпавших на улицу сотрудников ЧК: – Что случилось, товарищи?! Почему стрельба?! Нервные и возмущенные чекисты кричали в разноголосицу, что произошло нападение белых гадов, которые после своего подлого акта скрылись на пролетке, вон в том направлении. Товарищи в фуражках с красными звездочками, продемонстрировав им легкий пулемет, заверили, что от них никто не уйдет, после чего принялись расстреливать стоящих на мостовой, окончательно растерявшихся чекистов. Подъехавшая к зданию ЧК машина была задумана как своеобразный психологический ход, который должен был легко восприняться чекистами, бывшими до этого простыми людьми – рабочими, ткачами и сапожниками. Как они могли подумать? Кто-то из их товарищей ехал мимо, услышал выстрелы и пришел им на помощь, а сообразить, что это может быть сложный комбинационный ход, тем более в стрессовой ситуации, никому из чекистов и в голову не могло прийти. То, что некоторые были бывалыми фронтовиками и готовы умереть за революцию, не давало им ни специфического опыта, ни знаний. Несколько быстрых очередей вычеркивают из списка живых еще с пяток чекистов, загоняя остальных вовнутрь здания, после чего водитель жмет на газ, и автомобиль исчезает в сплетении улиц. Естественно, что все прохожие, кто проходил мимо, быстро разбежались в разные стороны, стараясь оказаться как можно дальше от стрельбы. Извозчики и шоферы машин старались развернуть свой транспорт или прижать к обочине. Мне нужно было пробежать восемьдесят метров по пустой улице и завернуть за угол, где меня должна ждать пролетка, вот только никогда в моей памяти ни одна из операций не проходила строго по плану. Все время вылезали разные детали, которые заставляли менять его прямо на ходу. В моем случае неучтенным фактором стал автомобиль, вывернувший из-за угла на полном ходу. Человек в кожаной фуражке со звездочкой, сидевший рядом с водителем, сразу начал в меня стрелять. В тот момент, когда я уже сворачивал за угол, мое левое плечо словно прошила огненная игла. С трудом удержав равновесие, я побежал дальше, туда, где в тридцати метрах стояла пролетка с Алексеем, ожидавшим меня. Увидев, что меня ранили, он соскочил с облучка, чтобы помочь мне забраться на сиденье. Остановившись перед пролеткой, я только сейчас увидел, что рукав пиджака залит кровью, а за мной тянется кровавая дорожка. От сильной потери крови меня начало слегка мутить. «Сосуд задет». – Едем… быстрее, – с трудом вытолкнул я из себя, кривясь от боли. Только уселся на сиденье с помощью Алексея, как на скорости, с ревом, из-за угла выскочил автомобиль, и сразу раздался сдвоенный выстрел. Пули просвистели где-то в полуметре от моей головы. Я думал, что офицер-боевик сейчас вскочит на облучок, но вместо этого, словно в тире, широко расставив ноги, он выбросил руку с револьвером вперед, начал стрелять в мчащийся на нас автомобиль. Мгновенно опустошив барабан, он кинул оружие на брусчатку, а уже через несколько секунд стрелял из другого револьвера. Несмотря на режущую боль в плече, я повернулся. Расстрелянный автомобиль вильнул колесами и, перевалив бровку, проехал несколько метров с заглохшим мотором, после чего врезался в стену дома. Разбитое вдребезги ветровое стекло, струйка пара, бьющая из радиатора, и три мертвых тела… Шофер, ткнувшийся головой в руль, стрелок, сидевший рядом с ним, сейчас лежал на боку, свесив руку с оружием через дверцу автомобиля, и был еще кто-то третий, кто сейчас неподвижно полулежал на заднем сиденье. Не успел я зафиксировать в памяти эту картинку, как Алексей уже вскочил на облучок и с ходу погнал лошадей. Несмотря на рессоры, пролетку нещадно трясло, что отдавалось в моем плече взрывами боли. Холодная испарина покрыла лоб, рывки боли становились все более обжигающими, но стиснув зубы, насколько хватало силы духа, я боролся с надвигающимся беспамятством. Спустя час после операции я лежал на кушетке в гостиной и блаженствовал. Сильная ноющая боль в моем плече не шла ни в какое сравнение с той, что мне пришлось испытать при бешеной поездке. За столом, напротив меня, сидел врач и медсестра, помогавшая ему при операции. Оба входили в число членов боевой офицерской организации. Доктор, Иван Севастьянович Чернышев, с густыми курчавыми волосами, тронутыми сединой, и с бородкой клинышком, выглядел лет на сорок пять. Очки в золотистой оправе и доброе выражение полного лица делали его в моем воображении похожим на доктора Айболита. Медсестра Надежда Николаевна, миловидная женщина лет тридцати, с живыми, веселыми глазами, глядела на меня с радостно-заботливой улыбкой, совсем как мать смотрит на выздоравливающего малыша. Усталые, но довольные собой и успешно проведенной операцией, они пили чай и говорили о том, какие бедствия России принесла власть большевиков. Продуктов нет, лекарств нет, керосина нет. – Представляете, бутылка спирта на рынке стоит сто шестьдесят рублей! – возмущался доктор. – А взять тот же трактир! Самое дешевое блюдо сейчас от пятнадцати рублей идет! – Полностью с вами согласна, Иван Севастьянович, – поддакивала ему медсестра. – Мыла, самого простого, сейчас днем с огнем не найдешь! Под их разговор я незаметно для себя заснул. Разбудили меня звуки и чьи-то голоса, идущие из прихожей. Еще толком не проснувшись, только сделал движение рукой, по привычке потянувшись к пистолету под подушкой, как плечо рванула резкая боль, которая сразу дала мне понять, где я нахожусь. Стиснув зубы, я сел на кушетке, и в эту самую секунду в гостиную вошли Алексей и Николай, сопровождаемые врачом и медсестрой. Все четверо были веселы и возбуждены. – Как чувствует себя наш раненый? – сразу поинтересовался у меня Алексей. Не успел я что-то ответить, как раздался заботливый голос врача: – Голубчик! Зачем вы встали? Вам лежать и лежать надо! – Спасибо, доктор. Мне уже намного лучше. – Лучше не лучше, а вашему плечу покой нужен. Неделю, не меньше. – Хорошо, Иван Севастьянович, но я устал лежать и с вашего разрешения посижу. – Голова не кружится? – на вопрос доктора я отрицательно покачал головой. – Ну, хорошо. Посидите. – У нас сегодня большой день, Вадим, – торжественно произнес Алексей, подходя ко мне. – Нет, это даже праздник! День начала освобождения России-матушки от красной нечисти! – Спасибо вам, Вадим! – поблагодарил меня в свою очередь явно возбужденный Николай. – Свершилась святая месть! Мне даже стало немного неловко от их высокопарных слов. – Может, мне кто-нибудь расскажет, как все прошло? – Знаете, кто был третьим в машине? – вдруг вместо ответа на вопрос неожиданно спросил меня Алексей. – Откуда я могу знать? – уже чуть раздраженно спросил я. – В той машине ехал главный палач красных! Сам Дзержинский! Из Кремля ехал к себе на Лубянку! – Так это вы его… Повезло! – Это все благодаря вам, Вадим! – Вы бы видели, что сейчас на Лубянке делается! – подхватил разговор Николай. – Солдаты кругом стоят. Не меньше роты. Только что они там сейчас охраняют, совершенно непонятно. Шесть или семь машин стоит. Какое-то начальство приехало. Все кругом бегают, суетятся. Когда я уже уходил, в грузовую машину трупы начали складывать. – Как у нас с потерями? – резко спросил я Алексея, потому что видел, что у здешних боевиков от неожиданного успеха скоро начнется звездная болезнь. – Есть. Погиб подпоручик Дмитрий Потапов, – тихо и печально сообщил Алексей. – Светлая ему память. – Его смерть не была напрасна. Мы жестко отомстили комиссарам. За Долматовых, за Дашеньку, за Потапова, – победно и негромко сказал Николай. – За всех. В гостиной на какое-то время воцарилось торжественное молчание. Прервал его врач: – Господа, давайте выпьем за нашу святую Русь! Только сейчас я обратил внимание, что на столе стоит графинчик, бутылка вина и закуска. Потом был долгий разговор об обустройстве России, о ее будущем, после чего начались споры о том, как все лучше устроить. Даже сейчас у сидящих за одним столом и делающих по сути одно дело, не было единства, не было общих, прямых целей. Съев тарелку супа и выпив за процветание новой России стаканчик разведенного спирта, я снова прилег и незаметно для себя уснул. Наутро я проснулся почти здоровым, ноющая боль в плече была не в счет, и очень голодным. В комнате пахло чем-то вкусным.