Она еще не успела что-либо понять, как извозчик при виде открывшейся его глазам картины, не желая ехать дальше, сразу направил лошадь ко мне. – Что здесь случилось? – голос ее звучал взволнованно и тревожно. – Вам надо быстро отсюда уезжать. – Погодите! А выступление? – По дороге объясню, – быстро сказал я, забираясь в коляску. Вслед за мной залез в пролетку Воскобойников и вежливо поздоровался: – Здравствуйте, барышня. – Езжайте туда, откуда приехали! – скомандовал я извозчику, который повернул к нам в этот момент свое бородатое лицо. Извозчик, похоже, не только оценил наше благосостояние, но и классовую принадлежность, поэтому ответил соответственно: – Как скажете, господин. Не успел извозчик развернуться, как Катя решительно сказала: – Я хочу знать! Извольте объясниться! – Барышня, разве вам мало было той картины, что вы только что видели, – стал успокаивать ее Воскобойников. – На мостовой трупы. Чекисты вяжут бандитов. Что тут еще объяснять? – Вы забыли самое главное сказать, Иван Николаевич. Это были бандиты из банды Сашки Окаянного, – дополнил я его слова. – Вы уверены? – теперь голос девушки звучал уже не так напористо. – Более чем уверен, – уже ответил я девушке. – А мои музыканты? – Думаю, что им на вечер хватит пятидесяти рублей, которые я им дал. – Не понимаю. – Как только стало понятно, что эти бандиты приехали за вами, я оставил вашим музыкантам деньги, после чего мы стали ожидать вас на улице. – Откуда у вас такая забота обо мне? Кто вы вообще такие, господа?! – Вам не нравится, что вам дважды спасли если не жизнь, то честь?! Так мы можем расстаться. Только скажите извозчику, куда вас отвезти. – Извините. Сказала, совсем не подумав. И не смотрите на меня так! – в ее голосе звенело раздражение. – Я не знал, что на вас запрещено смотреть. Извините, – и я стал демонстративно смотреть поверх ее головы. – Так куда вас отвезти? – Не знаю! Я уже совсем ничего не знаю! – сейчас в голосе девушки слышались отголоски истерики. – Иван Николаевич, где тут поблизости можно спокойно посидеть? Вдруг неожиданно на мой вопрос ответил извозчик: – Ежели господа не побрезгуют, то тут сразу за биржей на Суконной, на спуске, есть трактирчик. Мы, когда при деньгах, завсегда там кушаем. Разносолов там нет, но готовят вкусно. Савелий Степанович, хозяин заведения, очень хороший человек. Уважение к людям имеет. – Вы как? – и я посмотрел на девушку. – Я согласна. – Поехали. С меня ужин, господин извозчик, – так шутливо назвал я «водителя кобылы». Извозчик обернулся: – Не шутите, господин? – Не шучу. – Эй, залетная, пошла! Иван Николаевич заказал себе зеленых щей и жареной рыбы с картошкой, а мы с Катей ограничились мясным рагу с лапшой. К водочке, в качестве закуски, мы с Воскобойниковым взяли себе селедочки, а Кате половой принес лафитничек вишневой настойки. Сначала все ели молча. Когда мы с Иваном Николаевичем сменили трехсотграммовый графинчик на второй, а у Кати закончилась настойка, разговор завязался сам собой. Человеку, который носит свои беды с собой, рано или поздно надо выговориться. История девушки была проста. Жила одна дворянская семья. Отец, мать и дочь. Поместье – одно название. Отец был монархистом до мозга костей. Когда началась война, ходила вместе с отцом на патриотические собрания, потом неожиданно даже для нее самой записалась на четырехмесячные курсы медицинских сестер, после чего провела два с половиной года на германском фронте. Грязь, кровь, человеческие страдания. Как-то группа артистов, дававших концерты на фронте, выступала перед ранеными. Она тоже спела. Профессиональная певица высоко оценила ее голос и сказала, что талант надо развивать. Потом произошла революция, и почти сразу за ней – нелепая и страшная смерть родителей. К сожалению, до нее бабушкино письмо дошло уже поздно, родителей давно похоронили. Приехала она в Москву год тому назад, устроилась на работу в госпитале, ухаживала за бабушкой. Вот только спустя полгода пришлось уйти. Слишком уж нагло к ней приставали. Потом похоронила бабушку. Стала искать работу и чисто случайно наткнулась на ребят-музыкантов. В кафе «Бом» пела уже два месяца, до того как случился вчерашний налет. – Только начала думать, что жизнь хоть немножко наладилась, и вот на тебе! Опять без работы, – девушка тяжело вздохнула. – Да еще эти бандиты. – Екатерина Дмитриевна, вы сказали, что учились в институте благородных девиц, перед тем как уйти на фронт. Там разве не дают знания иностранных языков? – Относительно неплохо знаю немецкий и французский языки, но на службу к большевикам не пойду. Умирать от голода буду, все равно не пойду! Мне до сих пор неизвестно, как умерли мои родители, но нет сомнений в том, что это рук пособников новой власти. – Хм. Вам удобно принять от меня деньги? Не смотрите на меня так. Скажем так: вы берете в долг у хорошего приятеля, а отдадите, когда сможете. Она с минуту внимательно смотрела на меня, потом спросила: – Зачем вы мне помогаете, Вадим Андреевич? – Вы красивая девушка, а я питаю необъяснимую страсть к таким, как вы, молоденьким прелестницам, – шутливо объяснил я причину. Катя тихо засмеялась: – Кто же так говорит, Вадим Андреевич? Без малейшего выражения в голосе, без томного придыхания и безумного огня в глазах. Вы должны были сказать… вот так! Пламя любовного пожара вспыхнуло в моем сердце, разлюбезная моя, Екатерина Дмитриевна! При этом вы стоите, склонив голову, тяжело дыша, а правую руку прижимаете к сердцу. Иван Николаевич негромко засмеялся: – Ха-ха-ха. Извините меня, я просто представил Вадима Андреевича в этой сцене, так очень смешно вышло. Девушка удивленно посмотрела на меня. – Вадим Андреевич, вы что, не любите женский пол? – Люблю. Вот только я человек довольно циничный, так что в качестве ухажера-любовника, как вы описали этот тип, себя не представляю. – Не верьте. Он наговаривает на себя, – влез в разговор Воскобойников, который явно симпатизировал девушке. – Вы бы видели, как он за юнкера вступился, когда на того толпа собиралась наброситься. Пролетарии, как трусливые шавки, поджав хвосты, разбежались. – Поступок настоящего рыцаря. А подробности… – Вы мне лучше скажите, Екатерина Дмитриевна, почему к вам липнет этот Сашка Окаянный? – перебил я ее вопросом. – Это Александр Вероев, мой бывший жених. Красивый и отчаянный лейб-гусар его величества. Когда мама тяжело заболела, отец подумал, что она умирает, и сразу вызвал меня. Я тогда в тыловом госпитале работала, поэтому смогла довольно быстро приехать. Добралась до Москвы и тут узнала, что болезнь отступила и маме стало намного легче. Я ухаживала за ней, но при этом у меня появилось время для себя. Встретила его. Полюбила и вышла бы замуж, да только мне пора было обратно возвращаться. При прощании он мне сказал, что подал прошение для перевода его в нашу часть, но я его так и не дождалась, а спустя три месяца получила от подруги письмо, что мой гусар женится на купеческой дочке. – Грустная история. И что дальше? – поинтересовался Иван Николаевич. – Ничего. Как видите, пережила наш разрыв. Уже здесь узнала, что его женитьба на купчихе являлась способом вернуть карточные долги. Встретились мы три месяца тому назад чисто случайно, объяснились и разошлись в разные стороны. В сердцах хотела уехать из города, да за бабушкой надо было ухаживать. Три недели назад я ее похоронила. Все деньги, что я зарабатывала, уходили на лекарства и продукты. Господи! Зачем я вам это рассказываю?! На глазах у девушки навернулись слезы. Мы виновато переглянулись с Иваном Николаевичем: чем тут поможешь? Спустя несколько минут вытерев слезы кружевным платочком, Катя виновато улыбнулась и сказала: – Извините меня, пожалуйста. Просто мне надо было высказаться. Копила в душе, копила… Вот и… – Все будет хорошо, Екатерина Дмитриевна, – попытался я ее успокоить. – Будут вам деньги, и уедете вы куда хотите. – Мне очень неловко. Мы совершенно незнакомы, а брать деньги у едва знакомых людей, это… неприлично. – Так вы хотите уехать или нет? – спросил я ее. – Хочу. Для меня этот город стал чудовищем, которое пожирает людей. У меня есть дальние родственники в Ярославле, но там произошло восстание… Наверно, поеду на юг, только сейчас, говорят, что железная дорога представляет собой нечто подобное девяти кругам ада Данте. – Тогда, милая Екатерина Дмитриевна, держитесь Вадима Андреевича, он тоже собирался уехать из Москвы, – неожиданно посоветовал ей Воскобойников. – Правда? Если не стану для вас обузой, то я действительно хотела бы поехать с вами. – Вы даже не спросили, куда я собираюсь ехать, Екатерина Дмитриевна. Да и сказать куда толком даже не могу. У меня есть в Москве кое-какие дела, которые думаю завершить в ближайшие дни, и только после этого мы сможем поговорить насчет отъезда. Если вас устроит такой вариант, то считайте, что мы договорились, – я залез в карман и достал деньги. – Возьмите. Здесь три тысячи, больше с собою ничего нет. Также дам совет: съезжайте со своей квартиры прямо сейчас. – Но Вероев не знает, где квартира бабушки! Он никогда у нее не был. – Вадим Андреевич вам правду говорит, голубушка вы наша. Тряханет он ваших музыкантов и все. Они-то знают, где вы живете? – Знают. Как-то об этом я не подумала, – девушка задумалась, глядя куда-то в пространство, а я с удовольствием изредка бросал на нее взгляды, удивляясь, как может сочетаться в ней женское обаяние и детская непосредственность. – Решила! Я перееду к Машеньке Растопчиной. У нее мать недавно умерла, ей одиноко, вот она и приглашала меня у нее пожить.