Она тоже посмотрела по сторонам и, убедившись, что никого нет, точно так же тихо ответила: – Если ты можешь валять дурака, то почему мне нельзя? Шепчу ей на ухо: – А вот и нет. Ты не можешь валять дурака! Горячий шепот в ответ: – Почему это? Прикладываю палец к губам и отвечаю еще тише: – Потому что ты можешь валять только дурочку! Тигрица делано насупились и буркнула: – Будешь обзываться, я тебя укушу. – Кусай. Когда наши губы освободились от сладкого, я спросил: – Дальше рассказывать? – Да, только сказочку ты мне на ночь дорасскажешь, серьезный разговор отложим на утро, а пока можешь продолжать меня развлекать. – Может, поговорим лучше о свадебном путешествии? – Ах, это о том, в которое нам непременно нужно было отправиться после срочной коронации и венчания? – Именно о нем, любимая моя. Только представь! Два дня в комфортном поезде. Потом прекрасный дворец неподалеку от командного пункта. Крым, море, природа! Отличная яхта, императорская, между прочим. Чудесная погода, Черное море и легендарная Византия! Император и императрица. Я и ты. И перед нами – завоеванный Константинополь, именуемый в России Царьградом. Будет неправильно, если царь и царица не посетят Царьград, не так ли? Кстати, счастье мое, а почему ты совсем не пьешь вино? Она обернулась на окна. – А тут точно сквозь ставни ничего не видно? – Точно, я проверял. – Тогда пойдем, дорасскажешь мне сказку на ночь. Нам пора подумать о наследнике престола Всероссийского, ведь у царя и царицы должен быть и царевич, верно? МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОХОТНИЧИЙ ДОМИК «У ТРЕХГЛАВОГО ДУБА». 26 июля (8 августа) 1917 года Я разбирал очередные бумаги, когда в комнату мягко вплыла Маша. – Я не дождалась кофе в постель и решила отправиться на розыски мужа. Ее губы мягко коснулись моих. – Доброе утро, любимый. – Доброе, счастье мое. Я не знал, во сколько ты проснешься, а будить не хотел. Приготовить тебе кофе? – Ну, поскольку из постели я уже выбралась, то кофе в постель можно и отменить. Могу забрать твой. – Забирай. Он все равно уже остыл. – Ой, можно подумать! Обойдя кресло, она обняла меня сзади и бросила взгляд на бумаги. – Ты вновь в государственных делах? – Увы, моя радость, дела требуют внимания. А я, к сожалению, несколько более в делах, чем обыкновенный помещик. Мария фыркнула. – Не хотела бы быть женой помещика. – А графа? – И графа. Только твоей. – Тут я с тобой полностью согласен. Только моей. Никому тебя не отдам. Нежно целую ее руку. Та в ответ смачно чмокает меня в макушку и перебирается в кресло напротив. – Дорогой муж, можем ли мы серьезно поговорить? Откладываю бумаги и бормочу себе под нос: – Серьезное начало дня… Я весь внимание, радость моя! – Спасибо, Миша. На самом деле я очень волнуюсь. Я сердцем чувствую твое напряжение, и историю про августейших гостей и сказочных генералов расскажешь мне при случае в другой раз. Никакие гости и никакие лавры победителя не заставили бы тебя так нервничать. Я вижу, как ты постоянно изучаешь доклады ситуационного центра. Как ты во время самого развеселого праздника ищешь глазами Кутепова, Винекена или одного из своих адъютантов, словно страшишься какой-то новости. Ты почти полгода обходился без коронации и вдруг так резко заторопился. Все так плохо? Только не рассказывай мне о том, что это лишь для того, чтобы я скорее стала императрицей. Я твоя жена, и мне этого достаточно. Великой княгиней я готова быть годами, если это создает какие-то проблемы. Так какие у нас проблемы? Я хочу понять, что происходит и к чему мне быть готовой. В конце концов, меня это тоже касается. Я невольно крякнул от досады и задумался. Маша терпеливо ждала, и было ясно, что отвечать придется обязательно. – Хорошо, мое солнышко. Если серьезно, то все действительно нервно. События завертелись значительно быстрее, чем я рассчитывал. И я не уверен, что они так завертелись сами по себе. Слишком многое стоит на кону. И визит «старых семей» в Россию лишь часть большой игры, равно как и покушение на тебя в Таранто. – И такая легкость получения согласия на мой полет в Россию. – Да, умница, и это тоже. Причем таких неожиданных совпадений и даже удач вдруг стало слишком много. Так не бывает. Годами Болгария била в хвост и гриву Антанту, а тут неожиданно перешла на нашу сторону… – Но ведь это Слащев… – Любовь моя, Слащеву честь и хвала, но без каких-то глубинных решений он бы ничего не сделал. Болгария должна была еще год, а то и полтора сражаться. А тут – раз, и готово! Повезло? Возможно. Впрочем, это пустые рассуждения. Я вырулил, явно сболтнув лишнего. Хорошо, вовремя спохватился. – Да, я действительно хочу скорее выехать в Севастополь. Вчера в действие вступил Южный фронт генерала Брусилова, который начал свой марш на Болгарию. К его войскам присоединилась и болгарская армия. Если все будет хорошо, то завтра-послезавтра наши войска возьмут Констанцу и соединятся с болгарами, отрезав Австро-Венгрию от Черного моря. Конечная цель наступления – Константинополь. Проливы. Ради них Россия вступила в эту войну, и взятие их простит мне многое. В ходе войны мы потеряли обширные территории. И господин Суворин может сколь угодно красноречиво описывать доблесть русской армии, но пока она наступать на немцев совершенно не способна. Даже обороняется с трудом. Тот же Двинск мы героически потеряли, а деблокировать 38-ю дивизию не в состоянии. Тем более я совершенно не уверен, что нашей армии удастся отбить у немцев, к примеру, ту же Польшу. Значит, нужно что-то такое явить народу, что затмит Польшу и все остальные потери и что господину Суворину можно будет объявить главной победой. Именно по причине грядущей битвы за Проливы я действительно должен быть на императорском командном пункте в Севастополе. Взглянув в глаза жене, я кивнул. – Да, ты права, это лишь часть правды. Я не могу допустить того, чтобы слава победителей досталась лишь моим генералам. – Ты опасаешься, что набравшие популярность генералы могут тебя свергнуть? Да, она умна. Этого у нее не отнять. Киваю: – Опасаюсь. Только за этот год в России дважды пытались свергнуть императора, не считая заговоров и покушений. Я знаю о существовании еще нескольких заговоров или как минимум о том, что определенные люди прощупывают почву, ведя осторожные консультации. Я и наступление в этом году начал во многом только потому, что если бы я не направил энергию моих генералов на цели вне империи, то они бы нашли себе интересные цели внутри нее. И такой целью почти наверняка стал бы я. Разговоры о том, что я своим показным миролюбием пытаюсь украсть у России и армии победу, начинали звучать все громче. И если сто дней генералы были готовы мириться с этим, понимая, что нужно укрепить армию и восстановить дисциплину, то к июлю я должен был спустить с цепи псов войны, иначе бы они загрызли меня самого. – Псы войны… Маша задумчиво повторила эти слова, словно смакуя их вкус. – Да, радость моя. И сейчас в глазах армии и народа главным триумфатором и героем победы должен стать император, а не Гурко, Брусилов или еще кто-то. Иначе возникнет огромный соблазн обратить популярность генерала в реальную власть. Мне хватает проблем и с Маниковским, а тут еще и такое. – С Маниковским? Это твой премьер-министр? – Да. И уже дважды он всерьез рассматривался заговорщиками на роль военного диктатора. Один раз при Николае, а второй уже при мне, когда мой трон зашатался. – Тогда почему ты его не уберешь? – Пока не могу. Более того, я дал ему во многом чрезвычайные полномочия для наведения порядка в экономике и управлении империей. И то, что Россия сейчас значительно лучше стоит на ногах, чем полгода назад, во многом его заслуга. – Но он опасен? – Очень. И не только он. – Ты уезжаешь в Севастополь, а он остается в Москве… Я склонился и нежно поцеловал ее ладошку. – У меня очень умная жена. Да, ты правильно поняла суть момента. Я не могу уехать и не могу не уехать. Император должен стать во главе победы, но когда свергали Николая, он тоже оставил столицу и уехал в Ставку. Ты наверняка знаешь историю моего воцарения и события, которые этому предшествовали.