Вместе с официальным письмом направляю тебе мои соображения относительно предстоящего брака. Верю, что многие мои доводы будут приняты тобой благосклонно. Этот брак нужен нашим странам, нашим народам и нашим домам для усиления веса в делах Европы и мира. Надеюсь, что все, о чем было условлено ранее, остается в силе и мы вскоре сможем официально объявить о предстоящей помолвке. Князь Волконский передаст тебе мои бумаги на сей счет. Твой друг, МИХАИЛ P.S. Я взял на себя смелость узнать отношение к этому браку самой принцессы. Иоланда ответила согласием. Надеюсь на твой скорейший ответ и верю в то, что он будет положительным. МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 11 (24) июля 1917 года – И что британцы? Генерал Палицын ткнул указкой в карту. – Британцы, ваше величество, спешно отходят, оставляя на позициях все тяжелое вооружение. Фактически можно сказать, что путь на Абвиль для германцев открыт. Министр обороны продолжал свой доклад, указывая на карте движение войск противоборствующих сторон, а также возможные варианты развития событий. – Таким образом, государь, в случае если британский Флот метрополии не сможет остановить своими снарядами продвижение немцев, то германцы в ближайшие сутки-двое могут выйти непосредственно к побережью Ла-Маша, отрезав таким образом британо-бельгийско-португальскую группировку в Дюнкерке от основных сил во Франции. Я хмуро смотрел на карту. – Что ж, я ожидал чего-то подобного. Слишком уж англичане растянули свои порядки, слишком попытались объять необъятное, ввязавшись еще и в контроль Нормандии, имея за спиной пылающую Ирландию. Да и вывод основных сил Хоум-Флита в Атлантику не мог не сказаться на общей обороноспособности. И «Левиафан» не спасли, и свои позиции подставили. Помолчав, задаю вопрос, который прямо лежал на поверхности. – Можем ли этот удар германцев считать тем самым генеральным наступлением, которого мы все так ждем? – Трудно сказать, государь. Скорее нет, чем да. Задействованные силы не столь уж велики. Скорее можно предположить, что это операция местного значения, выполняемая силами 6-й и 7-й немецких армий. Для нас она важна тем, что отвлекает германцев от Парижа, облегчая тем самым положение нашего 6-го Иоланды Савойской полка. Отметив про себя, что генерал сократил наименование полка, но не счел возможным сократить само имя принцессы, я кивнул. – То есть мы можем ожидать удар именно в сторону Риги? Палицын покачал головой. – У нас нет никаких оснований для таких предположений, государь. Немцы могут ударить в любом месте. Тем более что они должны понимать, что Рижский укрепрайон весьма крепкий орешек, и штурм его в лоб станет весьма опрометчивым решением. На планы германского Генштаба может также повлиять ситуация в Галиции, где, как известно вашему величеству, наши войска сегодня заняли Холм. – Что докладывает разведка? – Немцы имитируют активность на всем протяжении фронта от Риги до Молодечно. Наши аналитики на основании данных разведки полагают, что, скорее всего, следует ожидать удар южнее Риги, где-то в районе действия нашей 1-й армии, с целью охвата Рижского укрепрайона для принуждения к его оставлению. В настоящее время все силы армии генерала Одишелидзе усиленно готовятся к отражению возможного удара германца. – Возможно, следует ожидать удар еще южнее? Где-то в районе Двинска или Молодечно? – Этого нельзя полностью исключать, государь. Но против этого слишком большая протяженность фронта от Риги. Если такой удар и состоится, то не в поддержку рижской операции. В этом случае саму попытку наступления под Ригой следует считать отвлекающим маневром. Разумеется, такие варианты Ставкой также прорабатываются, а Министерство обороны осуществляет соответствующее обеспечение войск на угрожаемых направлениях. – А как насчет попытки отвлечь наши силы от Галицийского наступления? – Судя по тому, что нам удался прорыв, наше наступление стало полной неожиданностью не только для австро-венгерской армии, но и для немцев. Вряд ли за эти дни германцы могли организовать контрудар. Если такой удар и состоится, то не ранее чем дней через десять-пятнадцать, а к тому моменту конфигурация фронта может измениться самым радикальным образом. Так что можно полагать, что ожидаемое в ближайшие дни наступление германцев не будет как-то связано с нашим ударом в Галиции. Я отпил остывший чай и попытался собрать разбегающиеся мысли. – Что с «Планом Б»? – Полковник Слащев ожидает сигнала к началу операции. Его люди полностью готовы. Это касается и отряда, прибывшего на место ранее. – Хорошо. Что еще у нас? Палицын с готовностью продолжил доклад. – Сегодня пришло сообщение о мятеже в словацком полку Гонведа. – 67-й полк? – Не только, государь. Только что пришло сообщение, что при попытке разоружения поднял мятеж еще и 71-й пехотный полк, который, войдя в отношения с итальянским командованием, согласился сдаться на условиях сохранения оружия и включения этого полка в состав Словацкого корпуса, который формируется на нашем фронте. – Интересно. И что итальянцы? – Насколько я могу судить, такой поворот стал для них полной неожиданностью, и они сейчас решают, что с этим делать. Войска на этом участке фронта к наступлению не готовы, и максимум, что они могут сделать, это попытаться занять оставляемые словаками позиции. Но там, ясное дело, конфигурация обороны предусматривает совсем иное направление, а значит, потребуется перестройка всей системы. – Я правильно понимаю, что путь на Истрию открыт? Палицын кивнул. – Да, можно и так сказать, государь. Но сил у итальянцев нет. Все, что только возможно, задействовано во Франции. Да еще и итальянские территории в Швейцарии потребовали дополнительных войск. Так что без ослабления на других участках фронта Италия в данный момент наступать не способна. – Прелестно. Мы можем организовать взаимодействие этого полка со Словацким корпусом? – Это возможно, государь. Но все же я бы не рассчитывал на то, что этот полк пойдет в наступление на Истрию. – А нам этого и не нужно, генерал. Своими новыми землями итальянцы пусть занимаются сами, мы не будем для них таскать каштаны из огня. Но иметь там силу, на которую мы, пусть и косвенно, но имеем некоторое влияние, как мне представляется, будет совершенно не лишним. Особенно в преддверии вступления корпуса в дело. – Да, государь. ПАРИЖ. ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСУДАРСТВО. Ночь на 12 (25) июля 1917 года Мостовский смотрел во тьму Парижа. Лишь кое-где что-то догорало, что не успело выгореть с момента окончания вечернего обстрела. Вообще эти обстрелы уже превратились в некий ритуал, не имеющий конкретной цели и ведущийся лишь потому, что так уж сложилось. Утром и вечером германская артиллерия укладывала в западную часть города, который оставался под контролем союзников, снаряд за снарядом, вообще не ставя перед собой каких-то задач, кроме причинения Парижу максимального ущерба и тотальных разрушений. Вот так, два раза в день, квартал за кварталом. Несколько снарядов попало даже в Эйфелеву башню, причинив ей явные повреждения, но, к счастью, металлический символ города все еще стоял. Существенный ущерб понесли также Лувр и Елисейский дворец. Так что в целом было понятно, что если такое положение дел продлится еще пару-тройку недель, то центр и западную часть Парижа будет проще снести и отстроить заново, чем восстанавливать. Разумеется, удары по подконтрольной немцам восточной части города также наносились, но понятно, что французские и британские артиллеристы старались избегать лишних разрушений, пытаясь поразить конкретные цели, которые были засечены воздушной разведкой и наблюдателями на крышах высоких зданий. Впрочем, таковых оставалось все меньше и меньше, поскольку германцы прекрасно понимали все их стратегическое значение и старались разрушить в первую очередь. Каким-то чудом руины Собора Парижской Богоматери после разрушительного первого обстрела и огромного пожара как-то оставались вне зоны интересов германских бомбардиров. Может, решили не гневить лишний раз мировое общественное мнение полным разрушением тысячелетнего собора, а может, немцы полагали, что, кроме черных внешних стен, тут уже ничего остаться не могло. Однако это было не совсем так. Огонь пощадил одну из башен, которая уцелела и при обстреле, и при пожаре. К счастью, внешне она, закопченная дымом и пеплом, ничем не выделялась на фоне черных руин. Но внутри нее все еще сохранились лестницы, хотя и не без зияющих провалов. Обнаружив сие, французские наблюдатели под покровом ночи протянули в собор телефонную линию и вот уже который день сменяли друг друга на наблюдательном пункте. И сидели здесь скрытно, соблюдая всяческую маскировку, стараясь ничем не привлечь внимание немцев к этому месту. Поэтому французы не слишком обрадовались, когда русский имперский комиссар возжелал посетить этот НП. Но спорить с Мостовским не стали, прекрасно понимая, каким объемом влияния и власти тот обладает. А без русского полка положение дел становилось бы весьма непростым. Да, части Единой Франции потихоньку подтягивались, но одновременно британцы выводили из города «лишние» подразделения, пытаясь компенсировать острую нехватку войск на линии фронта вдоль побережья Ла-Манша. Ожидавшееся прибытие американцев в связи с гибелью «Левиафана» откладывалось на непонятную перспективу, а держать позиции нужно было здесь и сейчас. Потому и стоял сейчас Мостовский в полной темноте, поскольку даже слабый отсвет спички в окнах и пробоинах башни мог навести немцев на идею присмотреться повнимательнее к одиноко стоявшим на острове руинам. Конечно, имперский комиссар прибыл сюда не ради каких-то наблюдений за позициями германцев или для какой-то там рекогносцировки. Для этого всего хватало специалистов во всех союзных армиях. Он пришел подумать. И лучшего места, где никто не будет его отвлекать, придумать было сложно. Да, уже совершенно очевидно, что в ближайшее время штурма Парижа ожидать не приходится. Причем ни с одной из сторон. Немцы все силы бросили на захват Абвиля, и свободных ресурсов для боев за столицу Франции у них попросту нет. Союзники же лишь укрепляли свои позиции на занятых ранее или отвоеванных в последние дни рубежах, не имея сил не только для наступления, но и для полноценной обороны города, ударь германцы в полную силу. Все силы союзников, как, впрочем, и силы германцев, словно тот кусок масла, были размазаны по огромным территориям, и размазаны очень тонким слоем. Опасно тонким слоем. Поход на Бордо и попытка быстрого охвата Окситании съели последние резервы. И пусть дни инсургентов сочтены, но черная цена этого была сейчас вокруг Мостовского. Ошибся ли Петен, гоняясь за золотым запасом Банка Франции? Или он знал нечто большее? Что-то такое, что стоит разрушенного Парижа? Александр Петрович не исключал и последний вариант. Слишком уж много странных событий происходило вокруг. То государь буквально наизнанку выворачивает своими телеграммами, требуя вспомнить мельчайшие детали последних разговоров с генералом Петеном. То требует подробно описать выражение лица баронессы Беатрисы Эфрусси де Ротшильд, с которой Мостовский давеча столкнулся в дверях приемной Петена. То… А впрочем, что гадать-то? Смотри в оба и делай выводы. Вообще известие о попытке покушения на Иоланду произвело разный эффект в Париже. Солдаты 6-го Иоланды Савойской полка всерьез рассвирепели и решительным ударом выбили германские войска с вокзала Аустерлиц, буквально сбросив немцев в Сену. Французские союзники отреагировали спокойнее, ограничившись дежурными выражениями осуждения и сочувствия. Впрочем, что им Иоланда? Вот покушались бы, к примеру, на принцессу Изабеллу Орлеанскую, они наверняка гневались бы куда больше. Мостовский усмехнулся. Да, такова жизнь. Своя рубашка ближе к телу. И тут ничего не попишешь. Как и не попишешь ничего с тем, как повернулась вся история. Повернись она как-то иначе, и на месте Иоланды была бы его невестка Ольга Кирилловна Мостовская, а место графа Брасова занял бы ее с императором сын Михаил. Впрочем, Ольга вполне могла занять место графини Брасовой, сраженной пулями того безумца – унтера Кирпичникова, расстрелявшего графиню в Гатчинском дворце на глазах ее сына. Равно как и вряд ли бы это что-то изменило, ведь, так или иначе Михаилу Второму нужен был законный престолонаследник, а значит, развод в интересах империи был бы неизбежен. Хотя, возможно, Ольга и предпочла бы такой поворот событий, чем жизнь с опостылевшим и явно нелюбимым мужем – со старшим братом Александра Петровича Мостовского. И уж в случае развода император бы не пожалел Ольге и Михаилу ни титулов, ни содержания. А так… ИЗ СООБЩЕНИЯ РОССИЙСКОГО ТЕЛЕГРАФНОГО АГЕНТСТВА (РОСТА) от 12 июня 1917 года