– Привели? Похоже, что сегодняшний день меня таки доконает. Адъютант кивает: – Да, привели. Лошадей. О господи! Я чуть не выматерился. Мне вот только лошадей не хватало! Тем более сейчас! Выглянув в окно, я скривился, увидев делегацию. Вот за что мне это наказание? – Евстратий! Неси… – Тут я, государь. Несу! Придется переодеваться. Мало мне забот было сегодня. Что за гадская у меня работа. Бросаю последний взгляд на разбитый бокал. А вот сейчас я бы тебя выпил. Не судьба. Не судьба… И вот я уже спускаюсь по ступеням дома навстречу дюжине «диких». Те встретили меня не как обычно встречают высочайшую особу почтительные верноподданные, а криками восторга и приветственными поднятиями рук. Они и пальбу наверняка устроили бы, по своему обыкновению, но генерал Климович никого не пропускал во внутренний круг безопасности с оружием. Кинжалы им, конечно, оставили, ибо будет это кровная обида. Впрочем, стоило мне приблизиться, и прибывшие стихли в почтительном молчании. Стараюсь говорить спокойно и уверенно: – Ас-саляму алейкум, мои верные воины. Что привело вас ко мне? Вышел вперед старший горец и с глубоким уважением произнес слова встречного приветствия: – Ва алейкум ас-салям тебе, наш великий командир и государь. Привели мы тебе подарок от всей твоей верной дивизии. Прими и не прогневайся на самых верных воинов своих. По всему Кавказу искали достойного тебя коня. Конь был и вправду хорош. Наверное. Кавказец же меж тем продолжал: – Настоящий чистокровный кабардинец! Горячий, стремительный, своенравный, недоверчивый к чужакам и верный до самой смерти тем, кого признает своим. Как и все горцы! Глаза вороного коня горели злобным огнем. Воистину исчадие. Хмуро интересуюсь: – Кусается? Джигит радостно закивал: – Обязательно, великий командир! И кусается, и лягнуть может. И убить. Все как ты любишь! О да. Сегодня это именно то, что я люблю. Вот только объезжать таких вот красавцев любил мой прадед. На его такие шоу собиралась чуть ли не вся Дикая дивизия. Но вот только я – не он. Я вообще лошадей не люблю, да и, как и всякий горожанин, не имевший с ними дела, даже побаиваюсь. И знаю точно, что вот этот вот красавец точно чувствует мою неуверенность. И слабину он мне ох как не простит. А учитывая мое внутреннее состояние сейчас, ситуация решительно превращалась в серьезную проблему. Передо мной отнюдь не мирная лошадка, на которых катают детей и барышень, а боевой конь, настоящий зверь, который, судя по всему, еще и отличается весьма крутым нравом. Под уздцы крепко держали его двое, не давая ему возможности даже мотнуть головой. И я не могу не сесть в седло, которое добрые горцы заранее затянули ремнями на его спине, не оставляя мне другого выхода. Они ждали. А я представлял себе, как я сейчас пулей вылечу из этого седла прямо им под ноги. И это уже будет настоящий несмываемый позор, а не какой-нибудь там «слегка оконфузился»! Пытаясь выиграть время и уповая на то, что случится что-нибудь такое, что избавит меня от этого кошмара, я обращаю внимание на второй «подарок». Ко мне тут же подводят прекрасную кобылу, белую как снег. – Джигиты верной тебе Дикой дивизии почтенно просят тебя, наш великий командир и государь, передать эту кобылу итальянской принцессе Иоланде, когда она наконец прибудет в Москву. Мы смиренно надеемся, что ей понравится лучшая лошадь Кавказа, белая, словно снега наших гор! Гм… Мы с Иоландой лишь обмениваемся письмами, полными намеков и многозначий. Письмами довольно теплыми и искренними, но такими, которые в случае перехвата и утечки на сторону не вызовут новый виток международного скандала. Да я ее даже по имени в письме ни разу не назвал! И в это самое время эти самые горцы ищут ей кобылу по всему Кавказу! Ну не смешно ли? Я бы, наверно, рассмеялся, вот только не было на то ни сил, ни желания. Впрочем, удивляться нечему. Министерство господина Суворина планомерно готовило общественное мнение к появлению в России новой императрицы, всячески создавая ей благоприятный имидж в империи. Сложить два и два могут не только в высшем обществе, не только в дипломатических и разведывательных кругах. То, что было ясно Евстратию и даже моему сыну Георгию, наверняка было очевидным и для воинов Дикой дивизии, один из полков которых не только постоянно находится в Москве, но и входит в число моих самых доверенных войск, охраняющих Кремль, Петровский Путевой дворец и само «Марфино». Тенденцию приметили. Выводы сделали. Лошадь начали искать. Причем я не удивлюсь, что мне самому коня искали, так сказать, заодно. Для комплекта с кобылой. Пока я размышлял, ко мне подвели того самого злобного коня. – Как зовут этого красавца? Я спросил это в тщетной попытке оттянуть момент своего ужасного позора. На кону мой авторитет командира. Мой авторитет императора. На кону моя власть не только над дивизией, но и по факту над целым Кавказом. Возможно, я преувеличиваю. А может, и нет. Может, и над всей Россией. – Всадник должен сам дать имя своему боевому коню, государь. Сказано было так просто, что стало совершенно ясно – время вышло. Больше никаких отговорок, никаких оправданий и никаких откладываний. Момент истины настал. Только я и этот жуткий черный зверь с горящими яростью глазами. Зверь – явно собирающийся меня убить. Кто ты, живое воплощение всех моих ужасов и кошмаров? Прибыл ли ты ко мне волей слепого случая или же ты часть большой игры? А может, у меня просто крыша едет? Молчишь? Ну, молчи. Может, и к лучшему все. Я знал, что вокруг собрались зеваки. Подтянулись даже пионеры из лагеря. И наверняка где-то среди них следит за моими действиями Георгий. Господи, спаси, сохрани и помилуй меня грешного. Господи, минуй чаша сия… Но не грянул гром, не ударила молния, не налетел ураган и не встала дыбом земля. Видимо, и Ему было интересно, чем все закончится. «Посылает Господь нам лишь те испытания, которые нам по силам преодолеть». Ага. И тут не отшутишься фразой типа: «А если мы не смогли их преодолеть, тогда это были не наши испытания». Нет, брат, вот оно твое испытание, косится на тебя, примеряясь, словно тот палач, что хладнокровно примеряется мечом к шее казнимого. В корне неправильно вот так устанавливать контакт со своим будущим конем. Требуется много времени, постепенное привыкание. Нужно заслужить доверие лошади. Сначала убедить его в том, что от тебя не стоит ждать угрозы, потом уж расположить к себе. На это требовались многие дни, лишь после которых можно было рискнуть подняться в седло. Да и то, даже после этого требуются еще долгие совместные выездки, кормления, чистки и прочее, что делает лошадь продолжением своего наездника. Ничего этого у меня сейчас не было. Даже наоборот – все это было против меня. Разумеется, конь явно не совсем дикий, и его объездили. Вон и седло с прочей сбруей на месте. Но меня он видит впервые, и нрав у него не дай бог. Горяч, злобен, недоверчив. И явно коварен до вероломства. Все как я люблю, не правда ли? Ох, горцы мои горцы, откуда вы взялись на мою голову… Поглаживаю ладонью шею коня. Тот нервно вздрагивает, но два джигита, прикладывая серьезные усилия, держат его под уздцы. Стараюсь быть все время в поле зрения лошади, дабы не волновать его еще и своим исчезновением. Иначе и двое горцев его не удержат. После нескольких минут поглаживаний и успокаивающего шепота ему на ухо, я все же решаюсь. Чему быть, того явно уже не миновать. Я вдруг почувствовал себя в Риме. Но не в том, где Иоланда. В Древнем Риме. На арене Колизея. Все смотрели на меня. Кто настороженно, кто в предвосхищении зрелища, а кто и злорадно. Наверняка есть и те, кто желал бы увидеть, как я рухну в пыль у ног своих подданных. В грязь. Даже не из князей… Дед бы справился. Но я – не он. Не он. Ведь меня не расстреляют в пермском лесу. Тренированное тело и мышечная память не подвели, и я легко взлетел в седло. Конь немедленно взбрыкнул, пытаясь скинуть меня со своей спины. Да хрен тебе, ежик кучерявый! Я крепко сжимал бока лошади ногами, вцепившись до мертвенной белизны пальцев в луку седла, одновременно стараясь выдерживать корпус в правильной позиции. Все вокруг пошло вверх дном, земля и небо менялись местами, стена леса, дом, строения, люди вокруг, все завертелось перед моими глазами, и мне оставалось лишь упрямо держаться, крепко сжав зубы, дабы не откусить язык. Но вот конь, видимо, поняв, что сбросить меня таким образом не получится, притих, явно отложив мое убийство на более удобный момент. – Отпуска-ай! Джигиты кинулись в разные стороны, словно от прилетевшей гранаты. И конец света настал! Лошадь взвилась на дыбы, затем сильно взбрыкнула. Потом процесс принял оборот хаотичного сбрасывания, и я уже не мог ничего разглядеть в той катавасии, которая воцарилась вокруг меня. Какие-то крики, шум, что-то мелькает, меня швыряет вперед-назад, и лишь злобный храп коня подо мной становился все более яростным. Зверь прыгал, брыкался, становился на дыбы, скакал вперед и резко поворачивал, изо всех сил пытаясь сбросить с себя этот мешок с переломанными в труху костями. Я уже потерял счет времени и потерял свое место в пространстве. Лишь я и он. И я не сдамся. Я не отступлю. Я. Здесь. Хозяин. Вдруг конь рванул вперед, летя на такой скорости, что позавидовал бы и ветер. Больше не было брыканий, не было всего того, что я пережил в эти адские… Секунды? Минуты? Часы? Мы летели прочь от всей этой толпы, от всех страхов и проблем, от всего, что осталось у нас за спинами. Летели единым целым, слившись в единый организм, послушный и управляемый одним моим движением или желанием. Ледяной ветер в лицо. Черные тучи над головой. Но разве они могут сравниться с жаром моего коня и адской чернотой его гривы, которая развивается передо мной? Господи, спасибо Тебе. Мудрость Твоя безгранична, ибо послал Ты мне именно то, что было мне нужно в этот страшный момент жизни. Какой велосипед может сравниться с этой горой мускулов и уверенной стремительностью движений? Я и мой боевой конь. Мой.