«А теперь просто возьми с собой все свои вещи снова», — повторяла я про себя. Он спросил, доставая мою сумку из багажника: — Но тебе же есть где прожить эти три дня? — Это больше не твое дело. Тебе всё еще нравится Лео?) Еще? Он не любил мои знаменитые платья сложного кроя «мешок». «Я хочу, чтобы мы шли и на тебя все смотрели», — говорил он. Помнишь, он выбирал мне одежду? Я хохотала! Это была самая нелепая одежда в мире: малиновая кофта с открытыми плечами и воланами, обтягивающая полосатая юбка, шляпа. Красный декольтированный топ на шнуровке. Леопардовое платье. Лучшее, что я тогда нашла, — очень короткое черное (но это уже сама, позже, на барахолке). Так вот — я тебе не говорила, но я сама заплатила за ту дурацкую одежду. Он вышел покурить и не возвращался к кассе, ждал снаружи. Я тогда на мгновение засомневалась, надо ли всё же мне это всё покупать — или ну его? Ну и ответила себе: «Эй. Это твой мужчина. Он выбрал тебе одежду, в которой ты ему нравишься». С тех пор как расстались, я не надела всё это ни разу. Еще? Привычка формируется 28 дней. Он ест под телик. Я прикинула: успею. В первый же вечер сказала: или едим в ресторане, или без телика (я сервирую еду: приборы, салфетки, свечи). Я люблю красивую посуду, люблю собеседника за столом. Тут нужно отметить — он сразу принял мой ультиматум. Смотри-ка, я пишу — и мне жалко, ты представляешь? Одумалась я довольно скоро, на третий день: я с ним всего на месяц, зачем, зачем я вмешиваюсь? Если он выключит телик, что он будет слушать, когда меня не станет? Позвякивание приборов? Как нож задевает тарелку? Тишину? За следующим обедом я сказала: «Если хочешь, включай». Он включил. Еще? Я разобрала с ним все шкафы, включая кухонные, балкон и кладовку. Мы выбросили тонну вещей, потом поехали в «Икею» и купили две тонны: новые занавески, посуду, скатерть, даже постельное белье и покрывало. Я видела на фото: всё это до сих пор там. Даже свечи из музея Hamburger Bahnhof (желтый заяц, голова сгорела) там же стоят. Я купила цветы на балкон. Он тогда не понимал зачем. Я поливала их каждый день, выходила босиком. Он кричал: «Тапки!» Имея в виду: не замерзни. Месяц назад Лео прислал фотографию розы и написал: «Она выжила — твоя роза». Вчера она распустилась. Еще? Если работа физическая, он надевает грязную одежду. Например, нужно помочь другу достроить дом. Ну, не грязную, а, например, в краске или мятую. Я здесь только на месяц, привычка формируется 28 дней. Я сказала: «Снимай» — чтобы выдать чистую футболку и джинсы. Еще? Когда я подумала, что беременна (были и основания, и признаки), то написала два сообщения — «отцу» и лучшему другу (два разных человека). Лео взял меня за лицо и сказал: «Poslushai. Ты сошла с ума. Ты меня вообще не знаешь, ты не можешь от меня родить». Я хотела сказать ему: «А ты что, не знал, что от этого бывают дети?» Но просто засмеялась (так бывает, когда истерика). Друг ответил: «Ничего не бойся. Воспитаем как родного». Я ничего не боюсь — но рожать, конечно же, теперь хочу только от второго. Смотри. Это Roosisaare sild bridge — мост, который построил Лео. Он попросил меня взять его в книгу, и я беру. Это мост, благодаря которому у него появился сын. Я смотрела фотографии в сети: вот строительство. Половина готова, а дальше — мост уходит в воду. Вот зима, вот весна, вот снова стройка. Вот мост готов. Вот по мосту идут люди. Вот у моста фотографируются молодожены и подростки на кортах. На мосту стоят девушки в платьях, волосы по ветру. Под мостом плывут лебеди и лодки. На перилах кроссовка — кто-то потерял. За мостом на берегу — двое: она сидит в палатке, он меняет колесо. Кевен (это сын Лео) уже такой взрослый. На 18-летие он хочет машину. Но Лео (Лео, который не строит планов, а только мосты, Лео, который не подписывает долгосрочных контрактов) до сих пор помнит тот мост — он никогда не забудет его. — Но откуда ты знала, откуда ты могла знать, что я не смогу тебя забыть? — спросил он вчера. — Люди запоминают то, что их изменило. Обычно это то, что далось им с большим трудом — как тебе этот мост. Или не далось, несмотря ни на что — как я. 123. Из интервью «Афиша Daily» Еще был эксперимент: я влюбилась в Берлине в человека, который сказал, что не хочет семью. Я недоумевала: «Ну а чего же ты хочешь? Просто одноразовую встречу?» — «Почему одноразовую! Я хочу отношений, просто не на всю жизнь». Меня возмутило это, я подумала: ок, чувак, ок — посмотрим. Мы стали торговаться — серьезно — и договорились, что будем вместе месяц. Весь этот месяц я прожила с ним так, как будто я буду жить с ним всю жизнь, но мы оба знали, что это всего лишь месяц. Мы всё делали вместе, вели общий быт, путешествовали, я познакомилась с его близкими и друзьями, с его сыном. Когда срок кончался (и моя виза тоже символично кончалась), друзья говорили ему: «Ты что, идиот? Она уедет в Израиль, там таких Лео складывать некуда. Она не вернется к тебе ни-ког-да. Сделай ей визу невесты — пусть она останется». В итоге расставание было очень болезненным, и Лео потом дважды делал попытки возобновить наши отношения. Так я поняла, как это устроено: они боятся ответственности, а если освободить их от нее — влюбляются. Мне хотелось бы встретить человека, который не боится ответственности, который хочет семью, который хочет длинных, крепких, хороших отношений, как и я. 124. Запомни это У нее вена пульсирует на руке. Я трогаю и говорю: «Смотри. Странно, да? Внутри этой штуки – ты». Оля опаздывает (эта фраза будет в каждом письме из Берлина), я подхожу к фейсконтролю одна. Мимо идут парни в венках и рогах (огромных, закрученных), парни в мантиях, парни в подтяжках, лесные звери, нимфы и феи, девушки в шелке, девушки в золоте, девушки в кружеве и совершенно голая девушка на каблуках. Передо мной — девушка в черном с бездонными светлыми (сейчас я увижу это) глазами, она оборачивается (вот я увидела) и сообщает: — Хочет, чтобы я расстегнула жакет. — Их волнует, готовы ли мы раздеться, а не как мы одеты, — киваю я. Мы заклеиваем камеры на айфонах и входим в коридор. — Я Ирина, — она протягивает руку. Я отвечаю на рукопожатие — больше мы не расстаемся (примерно до сих пор). Люди в серебре, крыльях, перьях, цилиндрах, морские твари, небесные жители, люди всех возрастов и национальностей, ориентаций и взглядов, русалка, азиатка в белом шифоне на качелях. Кто с кем пришел, в каких они отношениях, кто с кем уйдет, сколько им осталось — неизвестно и не имеет никакого значения. Ночной Берлин — демонстрационная версия уровня свободы 10, срез всех видов связей между людьми на земле. У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн. Двенадцать. *** Мы проходим один коридор, другой, третий, второй этаж — дым, музыка, свет, воздух подсвечен. Всё оглушительно легкое, все очень разные, ты любой. Девушка в перламутровых латексных шортах с красивым прессом подходит и говорит: — Так приятно услышать русскую речь. Я смеюсь — потому что думаю, это — шутка. — Я Радмила. — Я знаю, — отвечает она, — dates live! (Узнала и подошла.) Мы говорим об открытых отношениях, о жизни в Берлине и не в Берлине. — О чем ты! Даже самые продвинутые из моих московских подруг не понимают меня, — говорит она, и добавляет тише: — К тому же, у меня ребенок. — Смотри скорей, — одергивает меня Ирина, — сейчас замерцает! И воздух дрожит под музыку, будто это она толкнула его и включила этот эффект. Она смеется. Я вижу, как вена пульсирует у нее на руке. Я трогаю: кожа мягкая здесь, и более плотная здесь, и чуть более тонкая прямо здесь, у вены. Я говорю: — Смотри, — и Ирина смотрит. — Внутри этой штуки — ты. *** — Это запрещено! — кричит Ханес (потому что в баре громко), имея в виду видеосъемку, которую я начала в гей-баре (слала тебе в Телеграм). Он представляет нам с Олей двух здоровенных парней в обтягивающих белых майках: «Мои друзья!» Я улыбаюсь и показываю им сердечко пальцами, и они тоже показывают мне сердечко пальцами. — Нет, нет! — кричит Ханес и смеется. — Они натуралы! — Мне всё равно! — отвечаю я. У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн. Девять.