Юля спрашивает: — Он не утонет, как думаете? Я кричу собеседнику пловца: — Как бы ваш друг не утонул! Собеседник уходит с травы на дорогу и через минуту возвращается к береговой линии на машине, развернув ее фарами к воде, поперек. Ему сигналит проезжающий (желающий проехать) автомобиль: — Эй! Проехать можно? — Нет. В лучах фар, как в лунном свете, видно Гладких: в черной воде он заметен — белый, сияющий, как пупсик, и течение несет его (в Татарстан). — Греби, бля! — кричит ему друг. Ксюша смеется и снимает на айфон, мы с Юлей напряжены. Я говорю: — А потом меня спрашивают, выдумываю ли я свои истории. Как тревожный друг, освещающий фарами ночной несанкционированный заплыв Гладких, я хочу закричать: — Греби на свет! Греби, если обнаружил себя ночью пьяным посередине озера или в ситуэйшеншип (между дружбой и любовью, где один надеется на развитие, а второй не догадывается об этом). ГРЕБИ, если ты нашел себя не в той стране, если ты очнулся в крепких плохих отношениях, если не знаешь, где ты, и вокруг темно и холодно, — ГРЕБИ, Гладких! Как только он выходит на берег, друг говорит ему довольным, успокоенным голосом: — Долбоеб. Мы с Юлей молча идем вдоль воды, на нас одинаковые плащи. Перед тем как мы сядем в разные машины, она говорит: — Мне за тебя… больно. Я как будто чувствую твою… недооцененность. 108. Столько просьб у любимой Я была замужем, и мне всё время чего-то хотелось. Например, дорогостоящий тренч Burberry. Бывший муж мой Иван — человек практичный, к деньгам относится уважительно, — для баланса ему досталась суперрасточительная жена. Мне всегда чего-то хотелось («столько просьб у любимой всегда, у разлюбленной просьб не бывает»). Когда я первый раз попросила у Вани купить мне что-то, он сказал: «Даже не знаю, нравится мне это или нет», но через год (каких-нибудь 365 дней — и он мой!) Ваня решил купить мне тренч. Так как человек он, повторюсь, практичный, то к вопросу подошел ответственно: рынок был промониторен, покупка запланирована — в Лондоне, в аутлете — нашел, купил и привез. Только не классический бежевый, как я мечтала, а ярко-синий (Ваня — дальтоник). Всем остальным тренч был гож, пошит превосходно и, несмотря на то что был мне немного велик (я закатывала рукава), пришелся к лицу. Учитывая обстоятельства, тренч считался трофеем и высоко мною ценился. Позапрошлым маем я, как обычно, съезжала с очередной московской квартиры на лето в Никола-Ленивец. Мы были уже разведены, жили отдельно, но по инерции я иногда просила Ваню помочь мне с чем-нибудь. Я собрала вещи, упаковала, кроме прочего, два мешка одежды — и попросила Ваню забрать их у меня. Один — на хранение, с вещами не по сезону (в нем был тот самый тренч и всякие сапоги красивые, несколько шерстяных платьев, кашемировые свитеры). Второй — тоже с хорошими вещами, которые больше не ношу, — в церковь, где их отсортируют и раздадут нуждающимся. Мешки ездили в багажнике месяца два (он занятой человек). К тому моменту в памяти произошла дефрагментация диска, и добрый человек отдал в церковь оба мешка. Какое-то время я надеялась, что тренч оказался чудом забыт мной в гостях и висит на вешалке в доме любых друзей и что кто-то однажды напишет мне: «ЭЙ, РАДМИЛА, ЗАБЕРИ УЖЕ ОБРАТНО СВОЙ СИНИЙ ТРЕНЧ Burberry, ВЕДЬ ДОЖДИ», — но годы шли. Иногда к случаю я вспоминаю об этом и представляю, как в нем проходит мимо Курского вокзала пьющая женщина с отекшим лицом, и начинаю болезненно смеяться вслух. 109. Вы никому не обязаны сообщать о своем разводе — это необязательно, и бывает по-разному, и было. День стоял солнечный, и я тоже стояла — на светофоре у Тверского ЗАГСа. В кабинете нужно было ждать, пока заполнят бумаги, и он закрыл глаза, будто спит. Я запомнила это: он в голубой рубашке сидит с закрытыми глазами. Я хотела сказать: открой глаза. Я хотела сказать: смотри на меня. Я подписала свидетельство о разводе, дальше — не помню, а вечером не смогла остаться дома одна и вышла, и до утра ходила — быстрым шагом, просто по улицам. Я никуда не шла намеренно, я просто хотела идти — но ночью как-то вышла снова к Тверскому ЗАГСу, постояла, подумала: сейчас тут расплачусь, чтобы отпустило — но не было слез, не дали. Рассвело рано, и я продолжала ходить, потом позавтракала в «Макдоналдсе», потом пошла в баню, где была единственным посетителем, и там сначала долго не могла согреться, потом — отмыться. Потом опустилась в чан с холодной водой и проснулась. Потом выпила чаю с медом и на работу поехала. Работа меня не то чтобы отвлекала — занимала (потому, что О — ответственность). Свободное от работы время я проводила на полу в новой квартире на «Краснопресненской» — огромной, с высокими потолками, ненавистной съемной квартире. Я могла лежать на полу шесть часов и смотреть вперед — не в будущее, а просто — вперед, перед собой. Я лежала, часы тикали, будущее становилось настоящим и тут же — прошлым. Самое ужасное в те дни было вот что — сомнения. Я думала так: вдруг я совершила ошибку. Вдруг мы должны были стараться лучше, бороться дальше (друг с другом, с собой). Ко мне постоянно приходили в гости друзья — ложились со мной на пол, лежали, потом говорили: «Вставай, поедим». Они приносили продукты, готовили еду, выносили мусор, мыли пол, открывали окно. Друзья появились будто из ниоткуда и окружили меня со всех сторон («и плотно сжимали кольцо») — где бы я ни падала, всюду меня ловил мягко на руки какой-нибудь друг-человек. Это поразило меня: я никого ни о чем не просила, но мне постоянно кто-нибудь помогал. Я никогда в жизни не думала, что это так действенно — то есть для меня довольно органично помогать другим, но ты никогда не рассуждаешь так: надо откачать Катьку, иначе умрет. Просто покупаешь макароны, рыбу, масло, вино, открываешь окно, ложишься с ней на пол — но до этого момента сама я никогда не нуждалась в помощи (я имею в виду не переезд или там простуду, но вот это состояние, когда вообще не чувствуешь себя живым). Если кто-то из вас сейчас переживает развод, я хочу сказать: сначала эта боль станет глуше — тише, будто вас обложили подушками со всех сторон мягкие люди-друзья. Дайте им сделать это; дайте близким право себя жалеть — они имеют право за вас болеть, вы имеете право получить эту поддержку. Не зря одним из обязательных условий в определении счастья называется способность обратиться за помощью и получить ее. Если вы переживаете развод сейчас, пожалуйста, знайте: эта боль пройдет. Пожалуйста, знайте: там, дальше, есть обыкновенная (и необыкновенная) жизнь, которую стоит жить. Сегодня, когда прошло три года, я уже знаю, что решение, принятое тогда, было правильным для нас — и для меня, и для него. Я не жалею, что мы поженились, и я не жалею, что мы развелись. 110. На лекции про творческую карьеру в пятницу меня спросили: – Кем вы видите себя через пять лет? Я ответила: – Домохозяйкой. Все засмеялись, но я не пошутила. Я действительно вижу себя домохозяйкой – безотносительно того, встречу я любовь или нет, выйду я замуж или нет: чтобы быть домохозяйкой, не нужен муж, нужен только дом. А дом у меня есть. 111. Так одна и останешься Так и останешься одна, говорили они. Не смешно ли сегодня женщину этим пугать? Меня бы здорово напугало, если: всю жизнь тебе жить во лжи, любить одного, а просыпаться с другим, смотреть на несчастье близкого человека и ничего с этим не сделать. Вот это (я понимаю) кошмар, ад и сатана. А быть одной — нормально. Написала слово и думаю: — А что если одиночество — это новая нормальность? «Новый черный», — сказали мне сегодня в комментариях. Что если я просто самая первая (ну, не самая, ладно — но в нашем круге) стану жить так, предварительно выполнив всё возможное, чтобы нет? Ну правда — зачем? Зачем сегодня пара? Зачем быть с кем-то, если с ним тебе хуже, чем одной? Из любви? Хорошо. А если плохо? Измучить друг друга из любви? Ответ годится — плавали. А если нет любви, тогда зачем? Раньше было необходимо, чтобы выжить: один поддерживает в пещере огонь (допустим, я), а второй (допустим, ты) ходит за мамонтом. Целую вечность (примерно по этот вторник) для некоторых эта причина остается действительной. SORRY NOT SORRY — не для меня. Мне иногда пишут, что я держусь за свое одиночество, — я должна признаться: я держусь. Мне дорого мое одиночество. Быть одной — классно. Составные части целого для меня выглядят так: я здорова, мои близкие здоровы,