— Дома тебе спать ложиться, сокол ясный, — напевно произнесла я, подражая деревенскому говорку, — Хочь слева, хочь — справа. — Злая ты. Мне через весь город мотылять. А время позднее. — Ничего, с ветерком покатаешься. Слышала я, как твои дружки ночами по городу гоняют — мосты серебряные качаются. Монстру свою автомобильную больше у ворот не ставь. Там журналисты. — Точно! Поцарапают еще! — Да мне твою зверюгу не жалко. Мне репортеров жаль, — объяснила я. — Дышат выхлопами, брехуны неразумные, понапрасну здоровьичко нежное губят. — Ты их только кормить не вздумай. Угадал? Ага! По глазам вижу — собиралась. — Ну и что? — я вызывающе пожала плечами. — Они тут только время теряют. Ничего им здесь интересного не перепадет. Пусть хоть поедят. — А вот и ошибаешься, перепадет, — Еся встал и кинул на прощанье: — Думаешь, мы с тобой все сто дней в доме прибираться станем, пыль глотать, калории поглощать углеводные? Завтра в ночной клуб идем. Ты уж постарайся, красавишна, приоденься в шелка заморские, в стыд меня не вгоняй. — Зачем? Куда? Какой еще клуб?! А подвал разгрести?!Какие клубы еще! У меня работы невпроворот! Эй! Ушел?! Ушел. А рабочие еще раньше уехали, с темнотой. Я вышла во двор, села на любимый камень, еще хранящий тепло солнца. Думала, сменю монотонную жизнь в родительской пекарне на еще более скучную, в шумном городе, где никому ни до кого нет дела и можно потеряться, раствориться в толпе безликой, словно и нет тебя. А вышло иначе. В кустах что-то зашуршало, захлопала крыльями какая-то ночная птица. Вспорхнула на яблоню, невидимая в темноте, и запела. Розоклюв? Значит, еще один в саду завелся. Добрая примета. *** — Что она делает? — раздраженно спросила Марья. — На камушке сидит. Птичек слушает. Лепота, — умиленно проговорил Дух Зеркала. — Розоклювы. Очень редкие птицы, исчезающие. — Почему она здорова? Что пошло не так? — Лебедь покусала губы. — Магия моя при мне. И сильна я, как прежде. Покажи мне эту, Катарину, нимфу-актриску. — Так вот она, — Зеркало вздохнуло, продемонстрировав больничную плату с пикающими приборами, и бледную девушку на койке. — В клинике, в коме, под аппаратом. Любимый ваш фокус, госпожа, — кома. Медсестры шепчутся, овощ, мол. Жених, — Дух вздохнул еще горше, — уже засомневался. — Все они рано или поздно предают, — фыркнула Марья. — Вы потому ведьмака молодого решили со свету сжить? Заранее? Предусмотрительно, — задумчиво протянул Дух. — Да нет же! — рявкнула Марья. — Свидетель он! Знает многое! — А зачем, вообще, кандидатуру его… хм… рассматривали? — Потому что, — Лебедь усилием воли озвучила сокровенное, страшное: — Отец мой беспокоится. Мне рано или поздно… быть Навью поглощенной, там… в царстве Кощеевом, в избе на курьих ножках, что стоит посреди тропы лесной, одной ногой в Смерти, другой в Жизни. Зеркало многозначительно крякнуло: — Н-да, судьба незавидная. Так сами знали, на что идете. Знала. И Дух в курсе, что ее ждет, просто опять в игры словесные играет. А Марье… вдруг выговориться захотелось, хоть одной живой душе, пусть даже такой. — Ведьмак, коли полюбит меня, хоть правдой, хоть кривдой, и мужем моим станет, обязан будет жену любимую, — Лебедь горько засмеялась, — от нечисти защищать. Когда придет за мной Рать Навья, мне с ней не совладать — она в своем праве будет. А ведьмак совладает — сильный он, очень, сам силы своей не знает. Я под его защитой время бы выгадала. И, кто знает, мы с отцом успели бы найти треклятый Источник Воды Мертвой и Живой! Лишь бы ничто не помешало! Может, отец и прав: поспешила я, не стоило мне Елисея подставлять. Замену ему найти нелегко, перевелись в Сильверграде ведьмаки с горячим сердцем. Но ведь как хорош план был! И Есю бы проучила, и оборотней против ведьмаков настроила! Начался бы хаос, а мы бы усилили поиски! Дух, ты нашел того, кто Тень мою видел? — Никак нет. Я по красавицам специалист. Свою работу знаю, чужую не навешивайте. — Переплавлю! — А и переплавляйте, — меланхолично отозвалось Зеркало. — Надоело души живые губить. Где ты, свободушка? Вечность, жди меня, я иду. — Отпущу на волю, — неохотно выдавила Лебедь сквозь зубы. — Обещаю. Ипостась человеческую найду. Станешь опять живым. Хочешь ведь. Дух долго молчал. Затем отозвался тихо: — Посмотрю, что сделать можно. Клятву дашь, Навья Дева? — Дам, — Марья облегченно выдохнула. Обещать — не сделать. На то она и Навья Лебедь, что ее клятва ничего не стоит. Глава 7 Глава 7 Вид у Беляны, когда ведьмак явился в лавку на закате, был удрученным. Елисей заметил на столе раскрытый альбом с фотографиями. Ну, понятно. Вспоминала — слезу пускала. Теперь глаза на мокром месте. Нашла время. Первый вариант «шелков заморских» Еся забраковал. Красиво, элегантно даже, но… — Ты в клуб собралась или в театр? — Уж лучше бы в театр, — девица кисло улыбнулась. — Чего я там не видела, в клубах ваших? — Можно подумать, ты в своей деревне только и делала, что тусовалась, — буркнул Елисей. — Не тусовалась. Некогда было. Бывала пару раз в столице. Один клуб видел — считай, все видел. — Вот и проверим. Это элитное место, наше, ведь-магов. Будешь еще детям рассказывать. Попроще есть что? И покороче. Беляна кивнула, спустилась в другом платье, черном, узком и до колен. Тоже не огонь, но хоть видно, что девушка не из прошлого века в этот забрела. С кем это она в столице по клубам шарилась, интересно. В «Серебре» как всегда было шумно, кумарно и разнузданно. Изя помахал им из-за столика. Беляна обрадовалась, сразу глазки загорелись, даже в щечку лепрекона чмокнула. И когда только скорешились? Кто то посадил в прозрачный контейнер из анти-навьего стекла мруна, тварь-метаморфа. Такие сродни суккубам, только тупее. Но и у них смекалки хватает в природе человеческой лазейку найти, небольшую, но чтоб на пожрать хватало. А сколько такой твари в год крови человечьей нужно? Парочка выпивох, после заката на берегу реки встреченных и с пьяных глаз не понявших, кто перед ними, а вернее, что. Тварь металась по кубу, билась о стенки, присасывалась к стеклу беззубым ртом. Мруну зубы во рту не нужны, они у него в другом… месте. А вот и трансформация: обнаженная девица, все при ней, но видно, что бедняжка немного не в себе: то ли перепила, то ли другим чем-то… догналась. Забрела на бережок ножки в прохладной воде помочить, а одежку в кустах бросила, не иначе. Глаза горят, влажный язык облизывает пересохшие губы, а взгляд призывный-призывный. Чего тебе, девица, надобно? А ты догадайся, добрый молодец, чего мне сейчас желается… в таком виде. И ведь так эволюционировала, навья монстра, что немногие из выживших затем описывали, что с ней разговаривали. Но не то чтобы задушевно очень — не до того было. Мрун изогнулся, принял позу пособлазнительней. Елисей чертыхнулся, выгоняя из сознания гадкое ощущение. Магия навья на него не действовала, но он мог слышать ее отголоски в голове. Странно, раньше идея посадить навью в куб с полигона Есе бы понравилась, а сегодня… муторно что-то на душе, тревожно. — Вот же! — Еся пнул ногой контейнер. — Кто додумался? Навья восприняла это как призыв к более близкому знакомству: подвинулась ближе, отклячила аппетитный зад. Еся показал ей медвежьи клыки. «Обиделась» — огромные глаза слезами наполнила. Действительно, адаптация вида налицо. Еще немного — и навьи заговорят. Пару раз встречались Есе старые ведьмаки, которые клялись: есть в Нави разумная нечисть. Не дай Правь такую в Дозоре встретить. И шепотом приговаривали: а ведь встречалась им мерзость говорящая. И замолкали. О чем ведьмаки и навьи «беседовали»? Не о погоде, уж точно. Есю по плечу хлопнул Веремей. Осклабился, кивнув на мруна, подошел к кубу, сделал бедрами несколько неприличных движений. Тварь обратилась в монстру, ударилась о стекло, чавкая ртом. Еся ухмыльнулся, пожал приятелю руку: — Веря, тебя даже такие девушки не любят. — Зато я их люблю. Веремей из рода Нефарьевых, родич дальний южным гоблинам, действительно был некрасив: носат и тщедушен. Харизму заменял деньгами, дежурство в Дозоре — тем же и связями. — Видал, какую штуку у Охотников выкупили? — похвастался приятель. — А говорили: редкие они, мруны, редкие! Эх, жаль, к шесту красотку не поставишь, попкой повилять. Еся представил себе мруна у шеста для стриптиза и содрогнулся. — А ты с кем тут? — полюбопытствовал Веремей. — Чего к нам не идешь? Будучи представленным Беляне, Веря засуетился, подсел поближе. И остальные подтянулись: Олег, Джефри, Береника. По лицам их Елисей понял: знают, ждали. Поступок его по всему Сильверграду прозвучал. На лицах любопытство: что это было? Влипос очередной? И как? Выкрутился? Береника первой взгляд от Беляны оторвала. Есе почудилась в нем свирепая злоба. Вот ведь странно: никогда ей ничего не обещал, запросто при ней с девчонками по углам зажимался, но никогда такой ярости в глазах не видел. Ника протянула прямо при Беляне, скривив губы: — И ты это типа серьезно? На клуше этой жениться собрался? Сбрендил, Веденеев? Беляна подняла взгляд, посмотрела спокойно внимательно, голову набок наклонив, как будто вывод какой сделала… и отвернулась к Изе, Елисея даже взмахом ресниц не одарила. Олег напротив, смотрел пристально, даже прищурился. Подумал, руку через стол протянул: — Олег Ступин, друг Еси. Сяду? Веремею, который вернулся с коктейлями, Ступин показал глазами: место занято. Тот помрачнел, но спорить не стал — Олега боялись. Он лучше всех из компании помнил, кто он — ведьмак, из древнего рода правьих берсерков. Никогда ни перед кем не отчитывался. Сорил деньгами. Менял автомобили каждые полгода, девушек — чаще, полицменов со всех Кварталов знал поименно, а они его и подавно. Записывался на дежурство в Дозор, когда начинал скучать, и на охоте бешено уходил в отрыв. Старшины не любили брать его в свои дюжины, но против Ступиных идти им было себе дороже. Взгляд Олега, брошенный на Беляну, Елисею не понравился. А на Веденеева Ступин посмотрел с ухмылкой, мол, что за игру затеял, братан? Не ту ли, в которую можно играть втроем? И зачем Еся вообще девчонку в клуб притащил? Плохая была идея. Береника не успокаивалась. Заявила при всех: — Как же так? Еся, я думала, я твоя девушка! Губы у нее дрожали непритворно. И браслеты на руках, сдерживающие трансмагию, унаследованную Никой от мамы, наливались нехорошим серебристым свечением. Елисей был даже благодарен болтуну Веремею, когда тот лениво бросил Нике: — Если так рассуждать, ты тут каждому третьему девушка. Береника взвилась, кинулась на Веремея, выставив трансформированные стальные когти. Дрянь дело.