— Я не хочу умирать! — Пожалуйста! Тьма и холод поглощали корабль. Если бы Мэри могла перегнуться через борт и взглянуть на нижние палубы, она с удивлением и ужасом увидела бы чуть пенящееся светлое одеяло, неспешно ползущее по прогулочной палубе для третьего класса. Отчаявшиеся люди лезли на борт, многие прыгали через него и ухали в бесстрастные атлантические глубины. Их фигурки одна за другой сливались с безмятежной холодностью ночи. — Помогите! Над морем волнующихся голов поднимались руки. Мэри опять бросили в сторону, прижали к незнакомому человеку, который в остервенелом безумии без устали работал мощными локтями. Через несколько мгновений этот человек смог прорваться вперёд. Толпа потянулась за ним, и мощный напор кучи разгорячённых тел увлёк Мэри следом. Напрасно она пыталась хоть за что-нибудь уцепиться, приподняться и найти среди обеспокоенных пассажиров офицера Муди или Джо с его отцом. Здесь остались лишь неузнаваемые лица, обезображенные ужасом и жаждой жизни, и Мэри не находила поблизости никого знакомого. Безликая масса давила на неё, угрожая перемолоть, раздавить, как муху. — Пожалуйста, пустите и нас! — Пустите! — Пустите, я не хочу умирать! Толпа гудела, как разорённое осиное гнездо, но больше не двигалась. Какое-то пугающее оцепенение снизошло на неё. Мэри неловко покрутила плечами: со всех сторон на неё напирали так, что она даже не могла пошевелить рукой. Рёбра её протестующе стонали, и грудь затапливал жар. — Господи, — вдруг заговорила женщина рядом с Мэри. В её выпученных стеклянных глазах не было совсем никаких чувств. Она напоминала уродливую куклу на витрине диковинного магазинчика. — Господи, не оставь нас в этот тяжкий час, не бросай своё стадо, помоги нам… господи, спаси и помилуй… Мэри аккуратно развернулась полубоком. Кто-то рядом отчаянно взвизгнул и едва было не отдавил Мэри ногу — по счастью, этого столкновения ей удалось избегнуть, чудом не потеряв равновесие. Пассажиров становилось всё больше: теперь Мэри стало ещё сложнее двигаться. Казалось, она навеки останется замурованной в этом лабиринте. В душе её от таких мыслей зарождалась паника, её сбивчивое, горячечное дыхание перехватывало. — Помогите! Помогите! Толпа взревела. Что-то пронеслось в воздухе — наверняка предчувствие скорой погибели, — и все, кого Мэри только могла обнять взглядом, казалось, сошли с ума. Пассажиры дружно взревели, как загнанные слоны, руки начали подниматься над головами, кто-то выразительно, крепко заругался, и Мэри, если бы это случилось в любое иное время, разумеется, добропорядочно закрыла бы уши ладонями и оставила бы грубияна, но сейчас она даже не обратила на это внимания. Толпа ринулась вперёд, и Мэри задохнулась. Её швырнуло вместе с остальными, едва не сбив с ног. Мэри закружило и завертело в жарком водовороте тел, рук и голов, перед глазами у неё, как огни сигнальной ракеты, рассыпались белые искры, когда её снова обо что-то (или о кого-то) ударило грудью, она сложилась пополам, наклоняясь так низко, как только смогла. Кто-то сзади вцепился ей в волосы, и голову её опоясала горячая боль. Мэри не смогла сдержать обезумевшего вопля— но даже сама она себя не услышала. Её крик был лишь одним из многих, он был очередным переходом, полутоном в грозно звенящей симфонии, где собрались все октавы: от глухих и низких до отчаянных и высоких. Толпа выплюнула Мэри, как ничтожную мелочь, как мусор, на открытую часть палубы. Она неловко проплелась несколько шагов, и силы ей изменили. Мэри упала на колени и прижала ладони ко рту. Холодный свежий воздух Атлантики пьянил её, он как будто собирался разорвать ей грудь. Слабо шевельнувшись, Мэри попробовала подняться. Её ноги точно кололи тысячами раскалённых игл. — Женщины и дети — больше никого! — надрывался рядом знакомый хриплый голос. Мэри тут же подняла голову. Она не могла не узнать этот голос. Каждая нотка, каждый неуловимый оттенок в нём вселяли в неё и силы, и надежду. Мэри вскочила и бросилась на звук. Толпа встретила её яростным сопротивлением, ощерилась, как голодный и одичавший пёс. — Нет! Нет! Мы стояли тут раньше! — Мы тоже хотим жить! — Убирайся отсюда! Но Мэри ничто не смогло бы остановить — ни ругательства и мольбы, ни пинки, ни тычки, ни выставленные, как барьер, руки, ни холод, ни теснота, ни ужас — ничто, потому что сейчас она была сильнее нескольких мужчин. — Мистер Уайльд! — выкрикнула Мэри, продравшись сквозь толпу. У шлюпки бдительно дежурили несколько матросов. Они обводили притихшую толпу расчётливыми, подозрительными взглядами, словно бы пытались вычислить, кто именно из этой обезличенной массы первым отважится броситься на борт. Возле самой шлюпки суетились два человека: капитан, что аккуратно помогал усесться дрожащим детям, у которых на троих была всего одна шаль, и его старший помощник. Уайльд казался измученным; его лицо было залито бледностью. — Мистер Уайльд! — Мэри метнулась к нему, не подумав ни на мгновение, как он к этому отнесётся, не спросив себя, не неприлично ли это (ведь это было неприлично), не нагло ли (и, разумеется, это было и нагло!). Но Уайльд отреагировал совсем не так, как полагалось бы, если бы они по-прежнему плыли в Америку, если бы не было ни столкновения, ни эвакуации, ни страшной паники. Уайльд повернулся к Мэри, и его бледное лицо дрогнуло. Мэри рванулась к нему — в глубине его глаз она увидела тот свет, который был ей нужен. Даже если бы на пути у неё встало несколько десятков возмущённых пассажиров, если бы все воды Атлантики устремились сюда, она не оставила бы Уайльда. Мэри добежала до него так быстро, словно бы усталости она вовсе не знала. Не было ей и холодно, хоть и руками ей удавалось шевелить с большим трудом. Уайльд шагнул к ней навстречу и схватил за запястья. Мэри склонила голову. Она должна была что-нибудь сказать (скорее всего, благовоспитанное «Что вы делаете, немедленно отпустите меня, мистер!»), но вместо этого она надрывно всхлипнула, подалась вперёд и уткнулась носом Уайльду в грудь. Рыдания сотрясали её тело. — Господи, мистер Уайльд, — прошептала Мэри, — мистер… Уайльд, я… я… господи, слава богу, слава богу, я нашла вас, мистер Уайльд… — Мисс Джеймс! — Уайльд решительно встряхнул её за плечи, и Мэри подавилась холодным режущим воздухом. — Почему вы до сих пор не в шлюпке? — Ми… мистер Уайльд! — отчаянно забормотала Мэри. Слова и слёзы душили её. — Мистер… я… я… я не могу… я так… я так о вас волновалась… — Садитесь в шлюпку, мисс, скорее. — Уайльд подхватил её под руку, — их осталось очень мало! Мэри вцепилась в него с безумием отчаяния. Покинуть Уайльда, ничего ему не сказав, было для неё невозможно. Пусть бы скорее корабль разломился у неё под ногами пополам, пусть бы их обоих смыло в океан и умертвило холодом — она предпочла бы это, нежели бросить его здесь одного. И Мэри совершила самый глупый и самый бестактный поступок в жизни, который, однако, не заставил её устыдиться ни на миг. Всё, что она могла сейчас чувствовать, заполняло её сердце до краёв, и это было кипящее, бурлящее, безумное и слепое желание остаться с Уайльдом навсегда — даже если он сам будет против. — Я не оставлю вас! — крикнула Мэри и обвила его руку своими — трепещущими и жалкими, слабыми, но налившимися безумной силой в этот момент. Уайльд повернул к ней голову, его бледное лицо исказила страшная мука. — Мисс Джеймс, прошу вас, — и он потащил Мэри к шлюпке. Её каблуки чиркали по палубе с монотонным унынием, и эту вибрацию она ощущала утомлёнными мускулами, всеми костями, — скорее же, садитесь! — Только вместе с вами! — отрезала Мэри и прижалась к его руке. — Мисс Джеймс… — Я не могу вас оставить! Не могу! — крикнула Мэри и подавилась ледяным воздухом. — Я останусь с вами, что вы ни пытались бы сделать… потому что именно для этого я и родилась… я точно знаю, я должна была однажды вас встретить, я всю жизнь прожила как во тьме, и я не уйду… не уйду туда снова… я не хочу вас оставлять… я… я боюсь за вас… я не хочу, чтобы с вами что-то случилось, мистер Уайльд, пожалуйста, не заставляйте меня вас покидать! — Мисс Джеймс, вы даже не понимаете, насколько всё серьёзно: корабль тонет! — увещевал её Уайльд, подталкивая к шлюпке. — Вы должны садиться, спасаться, прошу вас, вы должны… — А вы? Вы сядете в эту шлюпку? — Я не могу в неё сесть, мисс Джеймс, мой долг — спасать пассажиров, в том числе и вас, поэтому, мисс Джеймс… — Я туда не сяду! — Садитесь же! — Без вас — никогда! — Почему вам так это необходимо? Мэри повисла у Уайльда на руке и отчаянно потянула назад. Уайльд замер. На глазах у них капитан переправил в шлюпку дрожащую даму, которая так и не удосужилась ни надеть нагрудник, ни хотя бы утеплиться. Следом за нею через борт перевалилась ещё одна леди — грузная и мрачная. Лицо Уайльда накрыла тень. — Подумайте о своей сестре, мисс Джеймс, — укоризненно обратился он к Мэри. — Разве вы можете бросить её так необдуманно… ради меня? — Я знаю, что о Лиззи позаботятся, — отрезала Мэри. — А сама Лиззи говорила, что ненавидит меня, мистер Уайльд. Пусть бы это были только слова, пусть бы и оказалось, что на самом деле ненависти нет места в её сердце, я знаю, что заслужила бы ненависть, если бы сбежала. — Мисс Джеймс, вы можете спастись. В этом нет ничего постыдного. Это не ваша вина и не ваша ошибка. Садитесь, — хватка Уайльда на её запястье стала мягче. Но Мэри и тут не уступила ему. — Нет, мистер Уайльд, — она покачала головой, — прошу вас, не заставляйте меня покидать вас. Я вас так долго искала… я так беспокоилась о вас… я не уйду сейчас, не уйду до тех пор, пока не увижу вас в шлюпке. — Мисс Джеймс, я не буду знать покоя, если вы не сядете у меня на глазах. Я искал вас всё это время, всё это время я надеялся, что увижу вас в безопасности… Мэри прикрыла глаза и мягко прислонилась лбом к его плечу. Больше ей ничего не было нужно. Когда она услышала эти слова, даже ледяная, суровая атлантическая ночь стала ласковой и тёплой. — Только это мне и нужно было услышать, — мирно сказала Мэри, — но и теперь я никуда не пойду. Не пойду без вас. Я останусь с вами — спасаться или умирать. Уайльд опустил на неё усталый, тяжёлый обречённый взгляд и вздохнул. — Мисс Джеймс… — начал он и тут же осёкся. — Если таково ваше решение, оставайтесь и знайте, что мужества в вас больше, чем здравого смысла. Мэри пристально заглянула ему в глаза. Уайльд смотрел на неё тяжёлым, нечитаемым взглядом, и на его бледном лице она ясно читала страдание — скрытое, замаскированное — но она узнавала его. И она не могла понять его неправильно, ведь сейчас, когда она доверительно вложила пальцы в его ладонь, он не отнял руки — лишь сам схватил её и быстро пожал. Жёсткая и твёрдая рука Уайльда полыхала, словно он горел в лихорадке, растрепавшиеся манжеты были намного холоднее кожи. Шлюпка отошла полупустой. Мэри смотрела, как та медленно ползёт вдоль борта, не отрывая взора, и на душе у неё царствовало такое спокойствие, какого она не знала уже давно. Справа её грело надёжное тепло: мистер Уайльд никуда не уходил: он пристально следил за спуском шлюпки. Десятки жизней уносились прочь по волнам, оставляя гигантский пароход тонуть, медленно уходить в воду, отдаваться во власть холода атлантических вод и надеяться, что хотя бы кто-нибудь из них, оставшихся на борту, переживёт эту страшную чёрную ночь. «Пресвятая Дева-заступница, — мысленно зашептала Мэри. — пощади и охрани этого человека. Пресвятая Дева Мария, прошу, не оставь его, не дай ему умереть сегодня. Пресвятая Дева Мария, даруй ему долгую и счастливую жизнь, которую он заслужил, и не лиши его своего покровительства, озари ему его дорогу». Вода неудержимо надвигалась на корабль. * * * Вне всяких сомнений, дела у «Титаника» шли куда как плохо. Отчаянно цепляясь за ограждение, Джо мог видеть, что к корме приливает ещё больше испуганных и растерянных людей. Они молотили воздух кулаками, кричали, они вырывали волосы себе и друг другу и молили о помощи — но помощь, разумеется, не могла прийти иначе, чем с воды, а Джо, как он ни крутил бы головой, которая едва ли не на кусочки разлеталась от шума, не мог углядеть поблизости даже самой завалящей лодки, если не считать их шлюпок, которые одна за другой трусливо отплывали прочь. Джо не обладал особенными мореходными познаниями, но уж кое-что он мог предположить с достаточно впечатляющей долей точности: например, «Титанику» явно оставалось жить не больше часа. Слишком уж быстро они погружались под воду — и слишком медленно к ним шла, если, конечно, шла, помощь. Джо стиснул ограждение покрепче. Он не мог ответить, сколько времени уже висит здесь. Казалось, что прошла целая вечность. По крайней мере, руки у него затекли и ныли, нога, на которую так любезно навалились в давке, полностью потеряла чувствительность. Джо это немало беспокоило. Корабль зарывался носом в океан, шлюпок, кажется, больше не было, а, если бы они и были, едва бы Джо туда взяли. Право на спасение с «Титаника» имели только богатые мужчины — а теперь, когда всё стало на самом деле плохо и лайнер стремительно пошёл ко дну, у Джо не осталось сомнений, что ни происхождение, ни богатство, ни связи уже никого не спасут. Теперь их жизни были во власти стихии — выжить суждено было самым проворным и сильным. Джо обеспокоенно поглядел на ногу. Ноги носили и кормили его все эти двенадцать лет, и Джо хорошо себе уяснил, что самое худшее из всех его возможных несчастий — это перелом или вывих. Что именно случилось с ногой сейчас, он сказать не мог. Пугало то, что та его не слушалась — а вода подступала всё ближе. Джо отлично умел плавать, только вот в ледяной воде, с обездвиженной ногой его шансы на выживание заметно сокращались — и ему не требовалось прыгать за борт, чтобы это проверить. Джо отчаянно прошипел сквозь зубы: — Давай, милая, нам ещё в океане барахтаться… давай же, дорогуша, ты должна прийти в себя!