Лиззи не отпускала его руки. Мёртвой хваткой она держалась за Джо, как за надёжнейший якорь — как за то, что удержало бы её, не позволив сорваться в водоворот безумия. — Но как? Кто? С кем? Джо поглядел на неё слегка озадаченно, словно бы в его глазах подобный вопрос казался в высшей степени неуместным. — А какая разница? — спросил он. — Но… я не понимаю… совсем не понимаю, что происходит! — Лиззи отчаянно вцепилась ему в плечи, подпрыгнула и прокричала в самое ухо. Джо поставил её на место, и его лицо снова тронула та самая беспечная цыганистая улыбка. Если бы Джо не рассказывал ей о своих родителях, Лиззи с готовностью посчитала бы, что в его жилах нет ни капли ни английской, ни ирландской крови. — Лиззи, — сказал Джо, — тут не надо думать и понимать! Просто нужно двигаться! Лиззи не почувствовала после его слов никакого облегчения. Она держалась за Джо так же крепко, как и тогда, когда он привёл её сюда, и испуганно осматривалась в поисках своего провожатого. Ни его, ни краснощёкого мистера Палмера, ни Бетти она не заметила. Всех троих съела взволнованная, румяная, непрестанно бормочущая и движущаяся толпа. Музыканты, наконец, приладились друг к другу, и зал огласила первая протяжная фраза мелодии. Быстрыми переливами в разговор вступило банджо. Глаза Джо разгорелись жарким воодушевлением, и он схватил руку Лиззи так крепко, что у неё похолодели пальцы. — Давай! — крикнул Джо и повлёк её за собой сквозь стайки взволнованно шумящих пассажиров. Девушки, мимо которых они пробивались, уже почувствовали телом мелодию; они начали подтанцовывать — пока неуверенно и мягко, но в каждом их шаге и каждом движении их рук чувствовались гибкость, лёгкость, очарование. Они походили на резвящихся граций. Лиззи неаккуратно пригнулась, пробегая у девушек под воздетыми руками, и случайно пихнула одну так, что та покачнулась и едва не сбилась с фигуры танца. — Куда ты меня ведёшь?! — прокричала Лиззи. Кругом было так шумно, что ей приходилось вопить, едва ли не срывая голос. Там, куда стремился Джо, безумно грохотали инструменты и умолкало всё остальное. Голоса танцоров казались не громче шороха молодой древесной листвы, а бойраны, напротив, грохотали, как валуны во время обвала. Весёлыми трелями к их равномерному бормотанию присоединились бойкие фиддлы: они брали верхнюю ноту, нижнюю, ещё одну верхнюю, выше, выше и снова спускались, и возвращались, как будто бы бегали по бесконечной лестнице по кругу. Волынки усердно вносили свою лепту в мелодию, изредка поддакивало, словно подчёркивая значимость фразы, звонкое банджо. Люди, столпившиеся вблизи музыкантов, совсем обезумели. Со сверкающими от счастья глазами, с разрумянившимися лицами, свободные и обо всем позабывшие, они чётко отстукивали каблуками бодрый ритм. Парни то и дело подхватывали под локти девушек и описывали с ними круги, подскакивая, как козы с подбитыми ногами. Совершив пару кругов, в наиболее высоком прыжке они подхватывали партнёршу под другой локоть или вовсе оставляли её и присоединялись к другой девушке, и танец продолжался. Постепенно эти круги выстраивались в ровные линии: по три пары в каждой, — к одной линии прибавлялась другая, третья — и вот уже вышло так, что на свободном пятачке подле музыкантов приплясывала целая коробка радостных молодых людей и их ловких гибких подружек. Пол подпрыгивал и трясся одновременно с их скачками; казалось, каждая доска пропитана глухой отдачей бесконечного перестука каблуков. Чуть поодаль бешеным хороводом носились дети: как обезумевшие слонята, они топали, подскакивали, отпускали руки друг друга, а затем хоровод воссоединялся и двигался уже в обратную сторону. Дама в безвкусном древнем платье бегала возле хоровода и всякий раз, как он распадался, бросала в центр круга горсть иссохших цветочных лепестков. Это приводило детей в такой восторг, что они с радостным писком кидались за лепестками, хватали их в полёте и снова становились на места, готовые танцевать хоть до следующей ночи, если только эта дама не уйдёт, а её запасы не иссякнут. — Хочешь? — спросил Джо и кивнул в сторону коробки, в которой весело кружились парни и девушки. Между плотно сомкнутыми рядами воздух прокалился и прошивал лёгкие, как умелая игла, жар был таким, что иссушал даже капли пота, выступавшие на лицах танцоров. Лиззи испуганно мотнула головой и отступила. — Я не умею! — крикнула она. — И я неуклюжая! Я ужасно неуклюжая! — Я тоже не особенно умею танцевать, — сказал Джо и пожал плечами, — но это здорово расслабляет. Вот отключишь мозги, и начинаешь отплясывать, как козёл перед милой козочкой. Когда мне бывало тяжко, я приходил в трактирчики и плясал там. Боль снимает надёжно. Лиззи предпочла сделать вид, что не слышит: этому способствовал невообразимый шум и грохот. Казалось, что легион назойливых крошечных существ забрался к ней в уши и весело отбивает чечётку, передразнивая радостных великанов. Уши у Лиззи уже не болели — только слабо покалывало в мочках. Прочая же часть уха совершенно потеряла чувствительность. В голове у неё повис приятный сладковатый дурман. В детском хороводе прибывало: вскоре ребятишек стало так много, что им пришлось отступить в угол, дабы не мешаться коробке более взрослых танцоров. Леди с цветочными лепестками по-прежнему носилась кругом них, а ребята заученно верещали: — Ещё! Ещё! — Ладно, — Джо пожал плечами и отвёл Лиззи в сторону. Он усадил её за грубый, но чистый, полированный стол и сам опустился рядом. — Не хочешь танцевать, давай посмотрим, как танцуют другие. Лиззи опустила взгляд на свои скрещенные руки. Она не могла сказать, что сейчас думает о чём-то конкретном, и всё же в это самое время её голова не была пуста. Скользкая ледяная лапа, которая властно стискивала сердце, по-прежнему была сильна, крепка и вовсе не намеревалась самоустраняться. От жара и скворчания разговоров разум её затуманивался. — А тут можно попить? — спросила Лиззи. — В горле пересохло… Джо горящими глазами глядел вдаль. Её вопрос прозвучал так тихо, что едва ли Джо его услышал, к тому же, в этот миг мысли Джо заняло нечто намного более интересное. К коробке вальяжным шагом приблизились удивительные танцоры: мужчина и женщина, которых даже отъявленный льстец не смог бы назвать молодыми. Абсолютно лысая голова мужчины гордо светилась в лучах тусклого электрического света, женщина с достоинством несла перед собой тяжёлые юбки. Пара гордо прошествовала вперёд, взялась за руки и на миг замерла. Джо приподнялся, как взявшая след гончая, восторженно вытянулся и в сердцах ударил кулаком по столу, так что к ним повернулось несколько потных, разгорячённых голов удивлённых соседей. На губах Джо играла гордая улыбка. — Да! — крикнул он. — Да, это мой па! Узнаю старика! Лиззи была настолько потрясена, что даже подняла руку и медленно показала на лысого мужчину, который лихо отплясывал в последнем ряду коробки, искусно вращая неповоротливую женщину в тяжёлом платье. — Это — твой папа? — Конечно же! Кто тут ещё мог бы с тупости налысо постричься? — воскликнул Джо и радостно замолотил по столу кулаками. — Ну давай, давай, па, покажи им всем! Лиззи неотрывно следила за танцующими. Если вначале на лысого мужчину и его партнёршу окружающие посмотрели с насмешкой и удивлением, в особенности — молодёжь, — то сейчас прикованные к ним взгляды можно было назвать только восхищёнными. Мистер Дойл двигался с изяществом, неведомым большинству юношей, а когда он подпрыгивал и менял руку, наблюдатели только прижимали ладони к лицу и разражались восторженным свистом. Миссис Дойл крутилась, точно балерина, и пышные юбки ей нисколько не мешали. Напротив, они так изящно развевались, что это добавляло красоты и загадочности её танцу. Хотя мистер и миссис Дойл уже не единожды могли поменяться партнёрами, они по-прежнему танцевали вместе, и толпа наблюдателей поддерживала их гиканьем и аплодисментами. Лиззи медленно моргнула. — Твой папа так хорошо танцует… где он этому научился? — А, — Джо махнул рукой, — тут много ума не надо. Кабаки, таверны, улицы… у него никогда не было других учителей, кроме девчонок, а девчонок он сменил много. Вот и полюбуйся теперь, как танцует — обзавидуешься! Лиззи аккуратно глянула на Джо и тихо спросила: — А ты, значит, вообще не умеешь танцевать? Джо скроил задумчивую физиономию. — Ну-у, — загадочно протянул он, — если только совсем немного и если хорошо попросят. В сердце Лиззи разгорелся огонь, и склизкая холодная лапа медленно разжалась. Её лёд не отступал, он караулил Лиззи, угрожая наброситься в любое мгновение, но она знала, как противостоять этому. Тело её горело, призывая двигаться, и Лиззи ни в коем случае не стала бы противиться этому зову. — Джо, — она настойчиво протянула руку, — а я прошу и очень хорошо! Джо поднял на неё испытующий косой взгляд и приложил ладонь к губам. Лиззи склонилась ближе. — А ты не испугаешься? — Нет! — храбро пискнула Лиззи, хотя сердце её так и трепетало. Джо пристально смотрел на неё. — Но ты ведь не умеешь? — Научусь! Джо прищурился, и в его глазах скакнула искоркой хитринка. — Ты уверена? Лиззи молча схватила его за руки и подняла из-за стола. Она не замечала этого, но всё её тело трепетало от волнения. Спотыкаясь, Лиззи поволокла Джо сквозь толпу танцующих, к коробке, которая заметно подросла после появления мистера и миссис Дойл. Танцы в семье Джеймс не приветствовались. Танцевать должны были богатые леди, а плясать — бестолковые простолюдинки. Дочери врача Джеймса были намного выше этих пустых забав. Мэри, как старшую и основную претендентку на счастливую, вполне традиционную, спокойную семейную жизнь, обучили нескольким скромным танцам, Лиззи же не умела совершенно ничего. Отец, как говорила их бедная ныне сумасшедшая матушка, слишком проникся современными идеями и загорелся желанием воспитать из Лиззи человека нового времени, поэтому до его смерти она зубрила науки, которые, как положено было считать, поддавались только мальчикам. Развитием женственности в Лиззи, увы, не озаботился никто в семье: миссис Джеймс пыталась переспорить мужа, но тот был до крайности упрям, а Мэри хватало своих девичьих проблем. В те годы она ещё не выучилась сухости и строгости и предпочитала общаться не с Лиззи, а с мисс Мэйд и беспечными юными подружками, у которых в прелестных головках не было иных мыслей, кроме как о браке и красивых платьях. Лиззи не была неуклюжа, но сама мысль о том, что ей придётся танцевать, вызывала в ней ужас. — Когда танцуют, — сказала Лиззи, сжимая руку Джо и внутренне напрягаясь, — кажется, что рук и ног у человека не по две, как полагается, а по четыре или вовсе по шесть. Я боюсь, что запутаюсь и упаду. Джо ободряюще сверкнул глазами, и его пальцы крепче сжали её похолодевшую ладонь. — Тогда отключи разум, — сказал он, — твоё тело само знает, что тебе нужно. — Отключить? — с сомнением прокричала Лиззи. Гудение музыки становилось всё навязчивее и громче. Джо молча кивнул и отступил на шаг в сторону. Теперь их руки едва соприкасались, и Лиззи не могла избавиться от страха, что Джо её сейчас бросит. Она неуверенно скользнула подушечками пальцев ниже, к его ладони, но тут он сжал кулак и подпрыгнул. Джо был выше, и Лиззи, чтобы её рука не выскользнула из его руки, пришлось прыгнуть следом. Её каблуки глухо загрохотали по дереву. — Просто не волнуйся! — крикнул Джо. — Слушай музыку и считай! — Слушать? — поразилась Лиззи. Вблизи от музыкантов царил такой грохот, что она не могла сказать, какую мелодию играют. Любой звук, издаваемый стройным многообразием инструментов, был для неё как рокот землетрясения. Джо подмигнул ей и снова подпрыгнул, и Лиззи пришлось подскочить вслед за ним. — Считай! — крикнул он. — Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре! Лиззи склонила голову. Глухие неразборчивые удары инструментов отзывались на слова Джо податливым эхом. Джо не останавливался: подпрыгивая, как заведённый, он потащил Лиззи кругом, и двигался он так легко, словно он родился в стихии танца. Лиззи неуклюже скакала за ним и никак не могла попасть в такт. Со всех сторон наваливались чужие горячие локти и бока, в уши врывался неразборчивый смех и весёлое повизгивание девушек, а среди густого сероватого тумана проблескивали, как огни маяка в ночи, задорные улыбки. — Раз-два! — крикнул Джо. — Хоп! Когда я говорю «хоп», ты прыгаешь, понятно? Лиззи растерянно потрясла головой. В лёгких у неё поселилась иссушающая жара. — Д-да, — сказала она, — кажется, понимаю! — Тогда давай! — Джо озорно подхватил её под другой локоть и ловко закружился на месте. — Раз-два — хоп! Ноги Лиззи сами оторвались от пола, и она грузно и неуклюже ударилась каблуками о дерево. Джо весело подбодрил её: — Да, вот так, всё ты правильно делаешь! Раз-два — хоп! Три-четыре — хоп! Лиззи покорно подпрыгнула снова, и Джо разразился потоком похвал: — Умница, Лиззи! Всё ты правильно делаешь! А теперь, когда я говорю «четыре-хоп», мы с тобой меняемся местами! — Что ты говоришь? В ушах у Лиззи гудело: то ли это кровь слишком громко колотилась в жилах, то ли тяжеловесное буханье музыки успело её утомить. Джо легко подскочил снова (Лиззи последовала его примеру) и как-то совершенно неожиданно очутился с другого бока от неё, словно бы перенёсся туда по воздуху. Джо надёжно сжал другой локоть Лиззи и проскрипел ей на ухо — громко и отчётливо: