— Прошу прощения, мистер Уайльд, — отчаянно извинялась Мэри. Щёки у неё стали красными от смущения. — Я… я не хотела доставлять вам неприятности. Прошу прощения… я… я не допущу повторения такой ситуации. Теперь… я сделаю ей строгий выговор, сэр, как только она проснётся… простите, — Мэри потупилась и засеменила в сторону спящей сестры. — Должно быть, вы… простите, сейчас, подождите немного, пожалуйста, я верну вам ваши вещи… Мэри попыталась вытянуть из-под головы у Лиззи рукав, но Уайльд остановил её негромким замечанием: — В этом нет нужды. Не беспокойте девочку, пусть спит. Мэри тут же отпрянула. Теперь всё её лицо полыхало, и у неё дрожали руки — она даже не смогла соединить пальцы «домиком», чтобы успокоиться, как она привыкла делать. — Простите за беспокойство, — повторила она. — Вы спасли мою сестру, мистер Уайльд, я не знаю, как мне вас отблагодарить… — Благодарности здесь ни к чему, — спокойно ответил тот, — главное, что с Элизабет всё в порядке. Тем не менее, когда она проснётся, я порекомендовал бы вам отвести её в медицинский кабинет. Такое приключение могло неблагоприятно повлиять на её здоровье. — Да, сэр, конечно, сэр, я так и сделаю, — тут же закивала Мэри и неловко закрутила в пальцах носовой платок. — Доброй вам ночи. — Доброй ночи, мисс Джеймс. Когда Уайльд покинул каюту, Мэри обессиленно опустилась в кресло напротив того, где спала Лиззи, и подпёрла отяжелевшую голову кулаком. Лиззи безвинно, словно это не она подняла такой шум, спала, закутавшись в огромный бушлат мистера Уайльда, и сопела носом. На её губах застыла спокойная улыбка. Мэри отчаянно покачала головой и закусила губу. Из её горла рвались судорожные всхлипы. Она резко поднялась из кресла, прошлась по каюте от двери до комода и застыла напротив зеркала. Она была бледна, волосы её пребывали в беспорядке, а губы она закусила до крови. Мэри стремительно, резко утёрла кровь носовым платком, взглянула на него, торопливо скомкала и затолкала в карман. Она обвела отражение быстрым взглядом, сухо вздохнула и похлопала себя по щекам. — Милая Мадлен, спи, когда тебе песню поют… — срывающимся голосом прошептала Мэри. — Милая Мадлен, засыпай в добрых снов краю… Тут её голос дал откровенного петуха, и Мэри рванулась назад. У кресла Лиззи она упала на колени, но от этого шума девочка даже не вздрогнула. Мэри взяла тонкую бледную руку Лиззи в свою. На коже отчётливо выделялись багровые следы, которые, как змея, опоясывали локоть. Мэри осторожно провела пальцем по этому следу, и Лиззи засопела носом, ворочаясь. Мэри торопливо перевернула руку Лиззи ладонью вверх и просунула между её пальцев свои. Лиззи раскрыла ладонь сама — та была ободрана до крови, куда Мэри ни глядела бы, она видела застывшие багряные капельки крови, красноту, чуть заметные беловатые лоскуточки разодранной кожи. — Лиззи, Лиззи, Лиззи… — прошептала Мэри бессильным голосом и снова сжала ладонь девочки в кулак. Одной рукой придвинув Лиззи к себе ближе, другой она обхватила сестру за голову, прижалась своим пылающим лбом к её — холодному, сжала Лиззи крепче и притихла. И так Мэри простояла на коленях, сама не зная, сколько, пока Лиззи не начала шевелиться и не засопела носом энергичнее и злее. Тогда Мэри торопливо пересела в кресло, опять подпёрла кулаками голову — и больше уже не двигалась. Не смыкая глаз, она следила за беспечно посапывающей сестрой, пока не наступило утро. * * * Едва занялся новый день, едва заработал общий для пассажиров первого и второго классов медпункт, который располагался на палубе С, как Мэри принялась расталкивать сестру. Лиззи поднялась неохотно и отправляться на осмотр отказалась категорически. — Я не больна! — утверждала она. — Со мной всё хорошо! Я даже не кашляю! Но Мэри было сложно переубедить. Наверное, впервые в жизни она позволила себе схватить сестру за плечо с грубостью плохой воспитательницы, вытащить из кресла и скомандовать: — Элизабет Джейн Джеймс, одевайся! Мы идём на осмотр, хочешь ты этого или нет! Лиззи сообразила, что спорить бессмысленно. Она угрюмо выпуталась из гигантского бушлата, поднялась и направилась переодеваться. Туфли, которые Лиззи потеряла вчера, любезно доставила супруга врача. Она робко поскреблась в дверь, когда Лиззи была уже почти готова к выходу, и протянула Мэри обувь. — Вот, вчера ребёнок потерял туфельки, мисс Джеймс, — напевным ласковым тоном пояснила супруга врача, — я доставила их сюда. Их подобрала мисс Мэйд. При упоминании мисс Мэйд Мэри выпрямилась и холодно спросила: — Так почему же сама Симона не пришла передать их мне? Супруга врача развела руками с тактичностью дипломата, не желающего отвечать на неудобный вопрос. — Мисс Мэйд нынче дурно, — доверительно сказала она, — у мисс Мэйд вчера случилось ужасное нервное потрясение. Моему мужу срочно пришлось выдать ей успокоительные капли. Наверное, сейчас Симона в медпункте… во всяком случае, я настоятельно рекомендовала ей туда сходить. — Это очень интересное известие, — в голосе Мэри по-прежнему хрустел лёд, — поскольку мы идём туда же. Элизабет! Ты готова? И, хотя Лиззи не дала утвердительного ответа, сестра всё же вытянула её из каюты, бесцеремонно прошагав мимо остолбеневшей жены врача. Та стояла, не шевелясь, и задумчиво глядела обеим сёстрам вслед ещё с несколько мгновений. Теперь она могла быть уверена, что её миротворческая миссия, выданная мисс Мэйд, которая сейчас мучилась угрызениями совести у себя в каюте, потерпела крах. А сёстры Джеймс тем временем успешно спустились на палубу С, прошагали по роскошной парадной лестнице, которую уже заполонили суетливые, как всегда, стюарды, и постучались в белёные тяжёлые двери медпункта. Лиззи мрачно позволила себя осмотреть, ощупать, с доскональной точностью изучить ободранные руки и ноги, не говоря ни слова. Мэри напряжённо ожидала врачебного вердикта чуть поодаль. Одновременно с этим она разглядывала книги, корешки которых тускло поблескивали в шкафчике у принимающей сестры за спиной. Сейчас, в этом просто, но со вкусом обставленном светлом кабинетике, совсем не ощущалась качка, и поэтому казалось, будто бы ни она, ни Лиззи и не покидали землю. — С ребёнком всё в порядке, мисс Джеймс, — вырывая её из раздумий, известила медсестра, — возможно, имело место быть небольшое нервное потрясение; в таком случае, я бы порекомендовала вам употреблять вот эту настойку, — и она передала Мэри рецепт, — дважды в день: утром и перед сном. Пожалуйста, проследите, чтобы девочка следовала всем рекомендациям. — Да, мэм, — согласилась Мэри. — Кожное раздражение уменьшится через несколько дней, — продолжала медсестра, — в целях профилактики я продезинфицировала пострадавшие места. Впрочем, вы можете не беспокоиться: заживут эти повреждения очень быстро. В ближайшие пару дней, вероятно, будет небольшая боль, усиливающаяся при воздействии на оцарапанные участки. Поэтому, чтобы восстановление прошло как можно быстрее и комфортнее, в течение пары дней нежелательны физические нагрузки. — Я прослежу за этим, мэм, — привычно ответила Мэри, — я вас поняла, мэм. Благодарю за помощь. — Была рада оказать своё содействие, мисс, — улыбнулась медсестра и обернулась к Лиззи. — В следующий раз будь поаккуратнее! О твоём вечернем путешествии уже говорит весь корабль: больше интересных новостей всё равно пока нет. Лиззи шмыгнула носом и молча соскочила со стула. Всё утро она была мрачной и не реагировала ни на какие попытки её дозваться. Она даже не притронулась к булочкам, которые для неё заказала Мэри, и на кофе посмотрела так, словно ей подсовывали яд. Мэри нервно сверилась с часами: рабочий день её начинался, как только просыпались дети Флэнаганов, а они могли подхватиться с постелей как в восемь, так и в одиннадцать утра. Мэри не переставала мрачно коситься на тяжёлый бушлат мистер Уайльда: тот неловкой грудой лежал в кресле, куда его бросила Лиззи, выпуклые пуговицы беспечно посверкивали. Мэри не могла представить, как ей вернуть бушлат и где искать мистера Уайльда. Обычно офицеры находились на корабельном мостике, но туда пассажиров не допускали. Кроме того, Мэри краснела, стоило ей лишь подумать, что она вынуждена будет шагать по многолюдным палубам с бушлатом в руках и слышать зловещие шепотки, несущиеся в спину. Конечно же, уже весь корабль знал о том, что Лиззи Джеймс едва было не свалилась за борт, а Генри Уайльд ее героически спас и закутал в свой бушлат, но это не помешало бы кумушкам вдоволь позлословить на счет Мэри, бесстыдно бредущей у всего благовоспитанного общества на глазах с вещами чужого мужчины. Мэри закусила губу и отвернулась от проклятого бушлата. Как она была бы рада, если бы вчера ей удалось настоять на своём и отдать мистеру Уайльду его вещи! Но перед ним Мэри терялась и робела. Она даже подумала было с тоской, что с бушлатом должна отправиться Лиззи: как спасённая, та должна была хотя бы поблагодарить мистера Уайльда за его самоотверженность. Но сейчас Мэри скорее решилась бы прогуляться по палубам в неглиже, чем выпустить Лиззи из-под контроля. Пока Мэри ломала голову над тем, как выразить свою благодарность в последний раз и не стать объектом насмешек, Лиззи сурово изучала еду, к которой ни разу не притронулась. Это вызывало у Мэри болезненное раздражение, как от застарелого комариного укуса. — Элизабет, — процедила она, — возьми столовые приборы и приступай к завтраку. Лиззи показательно отложила нож и вилку. — Я не хочу, — сказала она. — У меня нет аппетита. Мэри устало взглянула на сестру исподлобья. Лиззи сидела, отодвинувшись от стола, со скрещенными на груди руками. Её нос смотрел в высокий светлый потолок. — Элизабет, — настойчиво повторила Мэри, — ешь. Вчера ты пережила ужасное потрясение. Ты должна восстановить силы. Лиззи дёрнулась. Её ноги не доставали до пола. — Я не хочу! — взвизгнула она, и со стола с оглушительным скрежетом слетел нож. — Я ничего не хочу! Мне не нужен этот гадкий «Титаник»! Я не хочу плыть в эту глупую Америку! Я не хочу всегда делать то, что ты мне приказываешь, я хочу домой, я хочу увидеть маму! Мэри тяжело вздохнула. Лиззи соскочила со стула и воинственно скрестила руки на груди. Её ноздри раздувались, а глаза сверкали дедушкиным упрямством. Мэри сжала вилку до побеления костяшек: у неё тоже совершенно неожиданно пропал аппетит. Её даже затошнило. Несколько человек, обедавших за соседним столом, отложили приборы и удивлённо поглядели на них. Благодаря тому, что час ещё был очень ранний, в столовой собралось немного пассажиров, но именно поэтому каждый громкий звук разносился, словно гулкий бой колокола. Солнечный свет, робко стучащийся в окошки, высветлял красную обивку пустых кресел — она казалась алой, как молодой рассвет. В дальнем углу какая-то леди покончила с завтраком и решительно поднялась. Мэри перевела на Лиззи упрямый взгляд. Лиззи стояла напротив, по-прежнему в воинственной позе, и садиться не торопилась. — Вернись за стол, Элизабет, — сухо приказала Мэри, — я прошу тебя, сделай это. — Я не буду, — процедила Лиззи отстранённым голосом, — я не хочу есть. — Сядь за стол. Все смотрят на нас. — Вчера на меня тоже все смотрели! — огрызнулась Лиззи и метнула через плечо нервный взгляд. — И я тут никому не… Мэри прострелила Лиззи ледяным убивающим взглядом. — Сядь на место, Элизабет. — Да пожалуйста! Лиззи шумно бухнулась в кресло, и оно быстро закачалось, словно бы тоже выражая недовольство. Мэри с трудом разжала кулак. Пальцы её побелели и едва гнулись. — Я знаю, — с трудом выдохнула Мэри, — ты не понимаешь, что сейчас происходит в твоей жизни. Ты обижаешься на меня и боишься, и ты думаешь, что я поступаю неправильно, поскольку забираю тебя от мамы… но пойми, Элизабет: мама согласилась, чтобы я занялась твоим воспитанием. — Почему? — буркнула Лиззи куда-то за плечо. Джентльмены, с любопытством следившие за сёстрами, вернулись к завтраку. Мэри наконец-то смогла отвести от них скованный, тревожный взгляд и сосредоточить всё внимание на надувшейся мрачной Лиззи. Та рассматривала Мэри с недоверчивым презрением бывалого полицейского, выслушивающего лживые рассказы кокни об их нелёгкой жизни. — Элизабет, мама не молодеет. Она никогда не работала, а после смерти папы и дедушки обеспечивать нас некому. Если бы я оставила тебя с ней, вам обеим пришлось бы очень тяжело. Мы договорились, что я возьму на себя все расходы по твоему содержанию и по содержанию мамы, что я буду воспитывать тебя, поскольку не дам тебе воли: чрезмерное попустительство может испортить человека. А ты, Элизабет, оставалась для мамы единственной радостью… она понимала, что неправильно было бы оставить тебя с ней. — Мама меня любит, — угрюмо проскрипела Лиззи. — Как люблю тебя и я. Как все мы тебя любим. Как мы любим друг друга — понимаешь? — Мэри безнадёжно всмотрелась в мрачное лицо сестры. Лиззи отвернулась от неё и скрючилась, как согбенная годами старуха. — Я пообещала, что воспитаю тебя так, чтобы ты взяла лучшие манеры от матушки, а умение держаться на плаву — от меня. — То есть, ты хотела сделать из меня гувернантку? — агрессивно выплюнула Лиззи. Мэри оторопела: злость так и клокотала в этом голосе. — Я хотела сделать из тебя человека, который будет счастлив прожить жизнь достойно, — сказала она. — А я не хочу быть гувернанткой, — упрямо пробурчала Лиззи. — Тебя не заставляют становиться гувернанткой, Элизабет. В мире существует множество различных профессий, более того, ты могла бы выйти замуж и ни в чем больше не знать нужды. Вот чего мы обе, я и матушка, хотели бы больше всего. — Но я не хочу становиться гувернанткой! — вскричала Лиззи и съёжилась. — Кем ещё вы хотели бы меня видеть? Только гувернанткой… или учительницей… А я не хочу делать то, чего ты хочешь от меня! — Элизабет, Лиззи, — зашептала Мэри и вскинула руки.