Млечный Путь опоясывал небеса серебристо-ледяной лентой Магеллановы Облака, с Земли туманные, мерцающие, отсюда выглядели густыми и ярко светились. Туманность Андромеды отчетливо горела на расстоянии больше миллиона световых лет… и казалось, что душа тонет в бездонных глубинах Вселенной, и хотелось перевести взгляд на что-то более привычное и менее пугающее – хотя бы на интерьер кабины челнока. Ингрид Линдгрен вошла на капитанский мостик, ухватилась за скобу и, повиснув в воздухе, доложила: – Готова приступить к выполнению обязанностей, господин капитан. Ларе Теландер обернулся, чтобы поприветствовать ее. Забавно было наблюдать за его тощей фигурой, ставшей такой нескладной в условиях невесомости – капитан напоминал не то плывущую рыбу, не то парящего ястреба. В обычной жизни капитан был ничем не примечательным седым пятидесятилетним мужчиной. Ни на его форме, ни на форме Ингрид не было никаких погон и нашивок – никаких военных условностей, которых строго придерживаются на обычных космических кораблях. – Добрый день, – поздоровался с Ингрид капитан. – Надеюсь, прощание с Землей прошло не слишком печально? – Все хорошо, – ответила она и немного покраснела. – А у вас как? – О… все в порядке. Я большей частью разыгрывал из себя туриста, колесил по Земле от края до края. Просто удивительно – сколько же всего я раньше не видел! Линдгрен смотрела на капитана немного сочувственно. А капитан проплыл по рубке к креслу пилота – одному из трех, стоявших около пульта управления и приемно-передающего устройства. Шкалы, считывающие экраны, индикаторы и прочие приборы уже вовсю работали – мигали, покачивали стрелочками, выводили на экранах кривые. Но почему-то их обилие только подчеркивало одиночество капитана. Пока не зашла Линдгрен, в рубке царила тишина, которую нарушало только негромкое урчание кондиционеров да редкое пощелкивание реле. – Значит, у вас на Земле никого не осталось? – спросила она. – Никого из близких, – ответил Теландер, и его длинное, сухое лицо озарила неловкая улыбка. – Не забывайте, по стандартам Солнечной системы я уже почти сто лет прожил. Когда я в последний раз навестил родину – деревеньку Даларна, внук моего брата уже был гордым папашей двух сорванцов. Им трудно считать меня близким родственником. Теландер родился за три года до старта первой Экспедиции к альфе Центавра. Пошел в детский сад за два года до того, как первые мизерные сообщения от экспедиции долетели до станции на обратной стороне Луны. Рос замкнутым, мечтательным ребенком. В возрасте двадцати пяти лет окончил Академию, имея выдающиеся успехи в области межпланетных полетов, и был зачислен в первый состав экспедиции на эпсилон Эридана. Экспедиция вернулась на Землю через двадцать пять лет, но из-за временного сдвига для ее участников прошло всего одиннадцать, шесть из которых они провели на разных планетах. Сделанные членами команды открытия увенчали их неувядаемой славой. Ко времени их возвращения уже был готов корабль, предназначенный для полета к тау Кита. Теландер мог полететь на нем в должности первого помощника, если бы согласился стартовать меньше чем через год. Он согласился. На этот раз он вернулся на Землю через тринадцать лет, по его часам, в должности командира корабля, заменив на этом посту капитана, погибшего на жестокой незнакомой планете. А на Земле прошел тридцать один год. В это время на орбите уже полным ходом шла сборка «Леоноры Кристин». Разве можно было найти для нее лучшего командира? Теландер растерялся. Согласись он, все те три года, что оставались до старта новой экспедиции, только и придется, что думать об отлете и готовиться к нему… Но отказаться было немыслимо: И потом, на Земле он стал чужим, здесь все ему было незнакомо. – Давайте займемся делами, – сказал капитан. – Видимо, Борис Федоров и его инженеры прибыли вместе с вами? Она кивнула: – Он с вами свяжется по интеркому, как только обоснуется и все наладит, он так мне сказал. – Хм. Мог бы оказать мне любезность и сообщить о своем прибытии. – Он не в настроении. Всю дорогу от Земли надутый сидел. Это имеет значение? – Нам в этой скорлупе придется довольно долго пробыть вместе, Ингрид, – усмехнулся Теландер. – И конечно, наше настроение и поведение имеют значение. – О, Борис скоро придет в себя. Может быть, он выпил лишнего, а может быть, какая-нибудь девица отказала ему прошлой ночью, ну или еще что-нибудь в таком духе. На тренировках он мне показался очень мягкосердечным человечком. – Данные психопрофилирования говорят об этом. И все же есть нечто такое в каждом из нас, чего не выявишь никаким тестированием. Всякие потенциальные качества. И нужно следить за тем, – сказал Теландер, махнув рукой в сторону закрытого колпаком оптического перископа, словно это и был тот самый прибор, с помощью которого можно было замерить эти самые качества, – чтобы их проявление не застало тебя врасплох, – как хороших черт, так и дурных. А они проявляются. Всегда проявляются. Ну ладно, – прокашлявшись, проговорил Теландер. – Научный персонал прибывает по графику? – Да. Двумя рейсами. Первый – в тринадцать сорок, второй – в пятнадцать ровно. Теландер сверился с графиком прибытия членов команды, пришпиленным к рабочему столу. Время совпадало с расчетным. – Сомневаюсь, что нужен был такой большой интервал между рейсами, – добавила Линдгрен. – Требования безопасности, – равнодушно отозвался Теландер. – Ну и потом, тренировки, конечно, дело хорошее, но все равно надо дать сухопутным крысам время освоиться с невесомостью. – Карл с ними управится, – сказала Линдгрен. – Если понадобится, он всех перетащит поодиночке и быстрее, чем может показаться на первый взгляд. – Реймонт? Наш констебль? – уточнил Теландер, глядя на Линдгрен, ресницы которой подозрительно вздрагивали. – Я знаю, он не новичок в невесомости и он прибудет с первым челноком, но что, он и правда такой удалец? – Мы с ним побывали на L’Etoile de Plaisir[11]. – Где-где? – Это спутник-курорт. – А-а-а, вот вы о чем. Играли в невесомость? Ингрид отвела взгляд и кивнула. Капитан снова улыбнулся: – Как я понимаю, это вы чередовали с другими играми? – Он будет жить у меня. В моей каюте. – Гм-м-м… – пробормотал Теландер и смущенно потер подбородок. – Я бы, честно говоря, предпочел, чтобы он находился на посту, в боевой готовности на случай беспорядков среди… гм-м-м… пассажиров. Собственно говоря, он для того и зачислен в команду. – Что ж, я могу уйти в его каюту, – предложила Линдгрен. Теландер покачал головой. – Нет. Офицеры должны жить, что называется, в офицерской стране, на своей половине. И то, что их каюты располагаются на ближайшей к капитанскому мостику палубе, это не пустая прихоть. Ингрид, в ближайшие пять лет вы усвоите, как важны в нашем деле символы. Ну… – сказал капитан, пожав плечами, – в конце концов, остальные каюты – на следующей палубе. Пожалуй, он в случае чего сможет быстро дотуда добраться. В общем, если ваш приятель не возражает, пусть переезжает, я не против. – Спасибо, – негромко поблагодарила Линдгрен. – Вы уж простите, но я все-таки несколько удивлен, – извинился капитан. – Никак не думал, что вы его выберете. Думаете, ваши отношения – это надолго? – Надеюсь. Он говорит, что тоже хочет этого, – ответила Ингрид и, справившись со смущением, пошла в атаку: – Ну, а вы? Завели знакомства? – Нет. Попозже. Безусловно, но попозже. Поначалу я буду слишком занят. В моем возрасте с такими делами не торопятся, – рассмеялся Теландер, но тут же стал серьезен. – Что касается времени, то терять его нам не следует. Прошу вас, принесите результаты проверки и… Челнок подлетел к кораблю и состыковался с ним с помощью специальных якорей – маленькое тупоносое суденышко в сравнении с величественной, стройной «Леонорой Кристин». Корабельные роботы – сенсорно-компьютерно-эффекторные устройства – осуществили процедуру стыковки: челнок, так сказать, поцеловался с кораблем. В будущем роботов ждала куда более сложная работа, чем эта. Из шлюзовых камер откачали воздух, открылись их внешние клапаны, и камеры соединились одна с другой с помощью плотного пластикового воздухонепроницаемого кольца. Потом в шлюзы снова накачали воздух, проверили, нет ли хоть малейшей утечки, и когда стало ясно, что все в порядке, открылись внутренние клапаны. Реймонт отстегнул привязные ремни и плавно поднялся в воздух, глядя на ряд пассажирских кресел. Американский химик Норберт Вильямс тоже возился с пряжкой ремня. – Не отстегивайтесь, – скомандовал ему Реймонт по-английски. Шведский знали все, но не все достаточно хорошо. В ученой среде главными языками общения сделались английский и русский. – Оставайтесь на местах. Я же вам сказал еще в порту: я всех провожу в каюты по одному. – Насчет меня можете не волноваться, – заверил Вильямс. – Я в невесомости отлично передвигаюсь. Вильямс был краснощеким коротышкой с соломенно-желтыми волосами, обожал яркую одежду и говорил оглушительно громко. – Да, вы все более или менее имеете об этом понятие, – согласился Реймонт. – Вы тренировались, но все равно – это далеко от тех рефлексов, которые приобретаются только долгим опытом. – Ну, побарахтаемся немного. Что с того? – А то, что возможны несчастные случаи. Не обязательно, но возможны. Мой долг – предотвратить их. Я обязан препроводить всех до одного в каюты, где вы будете находиться в ожидании дальнейших распоряжений. Вильямс покраснел. – Послушайте, Реймонт… Серые глаза констебля в упор уставились на него. – Это приказ, – четко выговорил Реймонт. – Я имею право приказывать. Давайте не будем начинать полет с перепалок. Вильямс защелкнул пряжку ремня. Он явно злился – руки дрожали, губы плотно сжались, на лбу выступили капельки пота и струйками стекали по щекам, сверкая в лучах флуоресцентного светильника над его головой. Реймонт обратился к пилоту челнока по интеркому. Пилот не должен был переходить на «Леонору Кристин» – ему предстояла отстыковка и возвращение на Землю, как только члены команды перейдут в корабль. – Вы не возражаете, если мы начнем переход? Это займет некоторое время, так что пусть народ пока отдохнет, отвлечется. – Можете топать, – ответил голос пилота. – Все в норме, опасности никакой. Только… ну да, дело понятное, они же Землю теперь не увидят чертовски долго, а? Реймонт объявил о разрешении отстегнуть ремни. Все, как один, только успев отстегнуться, торопились к глассиловым иллюминаторам. Реймонт занялся препровождением ученых в каюты. Четвертой он должен был проводить Чиюань Айлинь. Реймонт долго не решался оторвать ее от иллюминатора – она просто прилипла к стеклу. – Теперь вы, пожалуйста, – сказал Реймонт. Она не отвечала. – Мисс Чиюань, – позвал он и коснулся ее плеча. – Прошу вас, ваша очередь. – О! – воскликнула она, словно очнулась ото сна. В глазах ее стояли слезы. – Я… простите меня… Я совсем забылась… Корабль и состыкованный с ним челнок приближались к очередному рассветному зареву. Величественный горизонт Земли был залит светом и играл тысячами красок – от рубиново-красной, как осенние кленовые листья, до темно-синей, как круги на перьях павлина. Одно мгновение был виден зодиакальный свет, словно гало вокруг поднимающегося огненного диска. Выше – звезды и ущербная луна. А внизу – планета… искрящиеся, переливающиеся просторы океанов, облака, таящие в себе ливни и гром, зелено-коричнево-снежные материки и города, похожие на шкатулки с драгоценностями. Каждый видел, каждый чувствовал, что планета живая. Чиюань никак не могла расстегнуть пряжку ремня. Ее тоненькие пальчики не могли с ней справиться. – Оторваться невозможно, – пробормотала она по-французски. – Спи крепко, Жак, отдохни без меня… – Вы сможете на корабле в иллюминатор смотреть сколько угодно, как только закончатся перегрузки, – успокоил ее Реймонт, тоже по-французски. Его голос вернул женщину к реальности. – Значит, мы все-таки улетаем, – вымученно улыбнулась она. Настроение у нее явно было не элегическое – скорее это был экстаз. Она была маленькая, хрупкая, похожая на мальчишку, в рубашке с высоким воротником и широких брюках, сшитых по новомодному восточному фасону. Мужчины, однако, были единогласны в своем мнении о том, что личико у нее чуть ли не самое очаровательное из всего дамского состава экспедиции. Волосы у Чиюань были прямые, длинные, иссиня-черные. Когда она говорила по-шведски, легкий китайский акцент превращал ее речь в подобие песенки. Реймонт помог женщине отстегнуться и обнял за талию. На нем не было ботинок с тяжелой подошвой, облегчающих передвижение в невесомости. Реймонт оттолкнулся одной ногой от кресла и поплыл по проходу. Около люка он ухватился за скобу, снова оттолкнулся и, проплыв через шлюз, оказался внутри корабля. Как правило, его клиенты расслаблялись, и ему было легче препровождать их – неуклюжие попытки помочь только мешали ему. С Чиюань все было по-другому. Она знала, как себя вести. Ну и, в конце концов, она была планетологом, ей не занимать опыта передвижения в условиях невесомости. Поэтому они продвигались вперед легко и быстро.