– Как это, черт подери, мы можем уцелеть? – Трудно сказать. Возможно, удар будет таков, что часть команды погибнет. Ответственные люди, которых жаль потерять… ведь пятьдесят человек – это очень мало. – Реймонт замолчал и задумался. Звук шагов заглушало дрожание переборок. – В целом реакция была достойная, – признал констебль. – Пока что все повели себя мужественно, разумно и интеллигентно. Но невозможно рассчитывать на такую реакцию во всех случаях. Представьте себе, что мы станем, мягко говоря, инвалидами. Как долго продержатся моральные установки, да и само благоразумие? Я хочу быть готовым к тому, что придется поддерживать дисциплину. – В этой связи, – снова взяв холодный тон, отозвался Теландер, – прошу вас помнить о том, что вы действуете на корабле в соответствии с моими приказами и подчиняетесь корабельному уставу. – Проклятье! – не сдержался Реймонт. – За кого вы меня принимаете? За какого-нибудь новоявленного Мао? Я прошу у вас разрешения на то, чтобы отобрать несколько надежных людей и тихо-спокойно подготовить их к действиям на случай экстренной ситуации. Я выдам им оружие, безусловно, исключительно парализующего действия. Если ничего не случится… ну, пусть случится, но при этом все будут вести себя как положено, что мы теряем? – Взаимное доверие, – ответил капитан. Они добрались до мостика. Реймонт вошел в рубку, продолжая аргументировать свою точку зрения. Теландер отмахнулся от него как от назойливой мухи и поспешил к пульту управления. – Есть что-нибудь новенькое? – спросил он. – Да. Приборы приступили к формированию карты плотности туманности, – отозвалась Линдгрен. Увидев Реймонта, она вздрогнула, но продолжала докладывать автоматически, не глядя на него: – Получены следующие рекомендации… – и указала на ленту, выползшую из щели принтера. Теландер просмотрел распечатки. – Похоже, нам удастся проскочить сквозь наименее плотную область туманности, если мы выработаем боковой вектор за счет активации декселераторов номер три и четыре в сочетании с системой акселерации… Процедура сама по себе опасная. Это нужно обсудить. – Капитан нажал клавиши интеркома и быстро переговорил с Федоровым и Будро. – В штурманской. Срочно! Он повернулся и был готов уйти, но Реймонт попытался остановить его. – Не сейчас, – отрезал Теландер и размашисто зашагал к двери. – Но… – Я сказал «нет»! Реймонт застыл, глядя ему вслед, опустив голову, пригнувшись, словно приготовился бежать. Но это было бесполезно. Ингрид Линдгрен минуту (за которую по космическим часам минуло пятнадцать минут) молча смотрела на него и наконец негромко спросила: – Чего ты от него хочешь? – А? – Реймонт выпрямился. – Чтобы он отдал приказ об организации небольшого полицейского формирования. А он мне наговорил какой-то ерунды насчет того, что я не доверяю, дескать, своим товарищам. Их взгляды встретились. – И не хочешь оставить их в покое на те последние часы, что им, возможно, суждено прожить, – закончила фразу Линдгрен. Они впервые встретились после ссоры и говорили без подчеркнутой формальности. – Знаю! – пылко воскликнул Реймонт. – Они думают, что делать нечего, только ждать, и все! И как они проведут это время, спрашивается? Что будут делать в итоге? Трепаться, читать любимые стишки, жрать любимую еду с удвоенным винным пайком – вино земное, безусловно, – слушать музычку, пялиться на видеозаписи спектаклей и балетов, а кто-то вовсю займется любовью. Уж это обязательно. – Разве это так уж ужасно? Преступно? – возмутилась Линдгрен. – Если нам суждено погибнуть, разве не лучше, если мы покинем эту жизнь, продолжая любить ее? Разве мы не цивилизованные люди? – Если бы мы стали хоть чуточку менее цивилизованными, наши шансы не погибнуть увеличились бы. – Ты боишься умереть? – Нет. Я просто люблю жизнь. – Забавно… – проговорила Линдгрен. – Наверное, ты ничего не можешь поделать со своей грубостью, жесткостью. Таков уж ты есть. Но почему так упорно не желаешь от нее избавиться? – Если честно, – ответил Реймонт, – то я так нагляделся на то, что делает с людьми образование и культура, что меня все меньше и меньше тянет их приобретать. Линдгрен не сдержалась. С покрасневшими глазами она бросилась к Реймонту и воскликнула, схватив его за руку: – О, Карл, неужели стоит опять приниматься за старые споры, когда нам жить-то осталось, может быть, всего один день? Я… Я любила тебя, Карл, – продолжала она пылко, не обращая внимания на то, что Реймонт холоден как лед. – Я хотела, чтобы мы прожили с тобой всю жизнь, чтобы ты стал отцом моих детей, где бы это ни произошло – на бете Девы или на Земле. Но… мы все так одиноки, все до одного – здесь, посреди звезд. Мы обязаны делиться с другими всей добротой, на какую только способны, и принимать эту доброту, иначе… иначе жить хуже, чем умереть. – Если только не уметь сдерживать эмоции. – Неужели ты думаешь, что у меня были какие-то еще эмоции… кроме чисто дружеских, кроме желания помочь ему перебороть тоску, кроме желания убедиться в том, что он не влюблен в меня по-настоящему, – я говорю о Борисе. А в уставе сказано ясно и четко: во время полета мы не имеем права вступать в официальные браки, поскольку тут для этого нет соответствующих условий, мы лишены… – Короче говоря, мы с тобой прервали отношения, являющиеся нежелательными по уставу. – У тебя было полно женщин после этого! – возмущенно воскликнула она. – Некоторое время – да. Пока я не нашел Айлинь. А ты снова спишь с кем попало. – Имею право. Нормальные человеческие потребности… Я не ставлю на себе крест… – Она запнулась и выпалила: – Как ты! – Я тоже не ставлю, – возразил Реймонт, – за исключением тех случаев, когда… словом, я считаю, что бросать партнера, когда дела плохи, – это свинство. – Пожав плечами, Реймонт добавил: – Какая разница? Ты же сама сказала – мы свободные люди. Мне было нелегко, но я в конце концов убедил себя в том, что несправедливо осуждать тебя и Федорова за то, что вы наслаждались этой самой свободой. Не хочу портить тебе настроение после вахты. – Взаимно! – отрезала Линдгрен и яростно вытерла заплаканные глаза. – Что касается меня, то я буду занят по уши практически до последней минуты. Раз мне не позволили сделать это по приказу, я сам объявлю набор добровольцев. – Ты не посмеешь! – Но ведь мне этого не запретили. Соберу несколько человек в частном порядке – тех, кто согласится. Сформируем маленький оперативный отряд, готовый, когда будет нужно, сделать все, что в наших силах. Собираешься доложить капитану? Она отвернулась. – Нет. Уходи, прошу тебя. Подошвами ботинок Реймонт прогрохотал по коридору. Глава 8 Сделано было все, что только можно было сделать. Теперь члены экипажа, облаченные в скафандры, пристегнувшись к койкам, снабженным спасательными коконами, ждали мига столкновения. Кое-кто переговаривался по встроенному в шлем радио с соседями по каютам, другие предпочитали молчать. Конструкция шлемов не позволяла смотреть друг на друга – виден был только потолок над лицевым стеклом. Каюта Реймонта и Чиюань выглядела совсем не так весело и нарядно, как обычно. Китаянка сняла шелковые драпировки, закрывающие переборки, убрала низенький столик, на котором раньше стояла ваза эпохи Хань и лежал плоский камень, на котором был нарисован горный пейзаж и тончайшей каллиграфией, рукой ее отца, было написано стихотворение, сложила в шкаф наряды, набор для рукоделия, бамбуковую флейту. Голые стены озарял мертвенный флуоресцентный свет. Они долго лежали молча, хотя радионаушники были включены. Реймонт слышал дыхание Айлинь и стук собственного сердца. – Чарльз, – позвала она его наконец. – Да, – отозвался он негромко и спокойно. – Мне было хорошо с тобой. Как бы мне хотелось прикоснуться к тебе… – Мне тоже. – Можно попробовать. Позволь мне коснуться твоей души. – Реймонт так растерялся, что не сумел ответить. Она продолжала: – Ты никогда не раскрывался полностью. Думаю, я не первая женщина, кто говорит тебе такое. – Ты права, – ответил он, и она по его голосу поняла, что ему непросто было в этом признаться. – Уверен ли ты в том, что ты вел себя правильно? – Что тут объяснять? Мне не по душе типчики, которых только то и занимает, что их собственные маленькие неврозы. Вселенная так громадна. – Например, ты никогда не рассказывал о своем детстве, – сказала она. – Я тебе о своем все выложила. – Считай, что я тебя пощадил, – фыркнул Реймонт. – Ничего хорошего на нижних уровнях Полиюгорска не было. – Я слыхала о том, какие там были условия. Но никогда не могла понять, как могли допустить такое. – Власти Надзора были беспомощны. Никакого вмешательства во внутренние дела. Местные людишки оставались чересчур нужными, для того чтобы их можно было просто взять и скинуть. Что-то вроде военных диктаторов в твоей стране, пожалуй, или «Леопардов» на Марсе, до того как там началась буча. Из Антарктики еще можно было выкачать уйму денег – так думали те, кому было наплевать, что запасы ископаемых истощены до предела, что того гляди погибнет окончательно местная фауна и флора, будет безвозвратно утеряна сама ледяная первозданность материка… – Реймонт запнулся, почувствовав, что повысил голос. – Ну, что об этом теперь говорить! Все позади. Интересно, удастся ли людям повести себя иначе на бете Девы? Сильно сомневаюсь. – А с каких пор тебя стали волновать подобные вещи? – спросила Чиюань. – Ну, во-первых, я должен сказать спасибо моему учителю. Отца моего убили, когда я был еще совсем маленький, а когда мне исполнилось двенадцать, мать уже просто изнемогла в борьбе за жизнь. Но был там у нас один человек, мистер Меликот, абиссинец, – не знаю, долго ли он протянул в нашей треклятой школе, – но он жил ради нас и ради того, чему нас учил, и мы чувствовали это, и наш разум мало-помалу просыпался… Не знаю, был ли я его любимчиком, выделял ли он меня. Но я стал много думать и читать, а потом – говорить и делать и из-за этого угодил в беду, и пришлось мне уматывать на Марс… не будем говорить, как именно… Да, пожалуй, я таки был его любимчиком, если уж на то пошло. – Вот видишь, – проговорила Чиюань, улыбаясь под стеклом шлема. – Не так уж трудно сорвать с себя маску. – Это ты о чем? – удивленно спросил Реймонт. – Я просто пытался честно ответить на твой вопрос, вот и все. – Очень скоро мы все можем умереть. Может быть, ты и согласился ответить мне именно поэтому. Как это похоже на тебя, Чарльз. Я начинаю многое понимать, начинаю видеть человека за ответами на вопросы, на бесчисленные «почему». Почему про тебя говорят, что ты честен и небогат, например. Почему ты так часто угрюм, почему не любишь красиво одеваться, хотя выглядел бы просто великолепно в модной одежде, почему ты так старательно прячешь свое настоящее лицо за принципом: «Идите своей дорогой, если не хотите идти моей», отчего просто мурашки по спине бегут, честное слово, и…