Федоров развернулся к нему. – Да! – крикнул он. – Хорошо! Я скажу! Да, мы были вместе несколько раз. Она тебе не жена! – Я этого и не утверждал, – возразил Реймонт, не сводя глаз с Линдгрен. Но я собирался сделать ей предложение, когда мы доберемся до цели. – Карл… – прошептала Линдгрен. – Я люблю тебя. – Я понимаю, один партнер может прискучить, – словно не расслышав ее признания, продолжал Реймонт ледяным тоном. – Тебе захотелось развлечься. Твое право. Только я думал, ты все-таки выше того, чтобы делать это тайком. – Оставь ее в покое! – крикнул Федоров и бросился к Реймонту. Констебль уклонился от удара и выставил руку. Инженер отлетел, в ярости глотая воздух, опустился на край кровати и принялся потирать ушибленную руку. – Перелома нет, – успокоил его Реймонт. – Но если ты тронешься с места, пока я здесь, я тебе его обеспечу. Только, – добавил он, словно извиняясь, – не считай это ударом по своему мужскому достоинству. Я просто-напросто, в отличие от тебя, специалист по рукопашному бою, вот и все. Мы же цивилизованные люди, так давай ими и останемся. Тем более что драться незачем. Она, насколько я понимаю, твоя. – Карл… Линдгрен робко шагнула к Реймонту. По ее щекам текли слезы. Реймонт отвесил ей театральный поклон. – Вещи из твоей каюты заберу, как только разыщу свободную койку. – Нет, Карл… Карл… – Она схватила его за рубашку. – Я никогда не думала… Послушай… Я была нужна Борису. Да, я признаюсь, мне было с ним хорошо, но дальше дружбы у нас не заходило, и… я должна была ему помочь, а с тобой… – Почему же ты мне ничего не рассказывала? Или ты считала, что это не мое дело? – Нет-нет, я так не думала, но я боялась… ты мог такое сказать… ты ведь так ревнив… а тут ревность ни при чем, потому что мне нужен только ты, только ты один! – Всю жизнь я был беден, – сказал Реймонт, глядя ей в глаза. – И до сих пор у меня примитивная мораль бедняка – в частности в том, что касается собственности. На Земле еще можно было хоть что-то с этим поделать. Сразиться с соперником, развеять тоску долгим путешествием или нам с тобой куда-нибудь вместе перебраться. А здесь это невозможно – ни то, ни другое, ни третье. – Как ты не понимаешь?! – воскликнула она. – А ты? – спросил он, снова до боли сжав кулаки. – Нет, – сказал Реймонт, покачав головой, – ты совершенно искренне считаешь, что не сделала мне ничего плохого. Будем считать – искренне. Мне будет очень тяжело без тебя. Реймонт оторвал от себя руки Линдгрен. – Прекрати хныкать! – рявкнул он. Она вздрогнула, ссутулилась, замерла. Федоров злобно взревел и сделал попытку встать. Ингрид махнула рукой, веля ему сидеть. – Так-то лучше, – кивнул Реймонт и шагнул к двери. Обернувшись, он посмотрел на парочку. – Никаких сцен, интриг и жалоб, – твердо заявил он. – Когда пятьдесят человек заперты в одной скорлупке, все либо ведут себя как подобает, либо все погибают. Мистер инженер Федоров, капитан Теландер и я хотели бы получить от вас сведения по интересующему нас вопросу как можно скорее. Вы можете посоветоваться со старшим помощником Линдгрен, не забывая о том, что предмет разговора желательно не разглашать до того дня, когда мы будем готовы сделать официальное объявление. – И вдруг на один только миг боль и обида взяли верх, и Реймонт процедил сквозь зубы: – Главное для нас – корабль, черт бы вас подрал! – Но, тут же взяв себя в руки, он пробормотал, щелкнув каблуками: – Мои извинения. Желаю приятно провести вечер. И вышел. Федоров встал, подошел к Линдгрен и обнял ее. – Мне… очень жаль… – проговорил он смущенно и неуклюже. – Если бы я думал, что вот так выйдет, я бы ни за что… – Ты не виноват, Борис, – с трудом шевеля губами, проговорила Ингрид. – Если бы ты согласилась перебраться ко мне, я был бы рад. – Нет, спасибо, – холодно отказалась она. – Пока мне лучше в эти игры не играть. Я, пожалуй, пойду, – сказала Ингрид и освободилась из объятий Федорова. – Спокойной ночи. Дверь за ней закрылась, и Федоров остался один, не считая сандвичей и вина. Дитя святое Вифлеема, Сойди к нам поскорей! — лился из динамика светлый мотив псалма. После внесения соответствующих изменений в программу полета «Леонора Кристин» была переведена в режим движения с высоким ускорением – сразу же после праздника Крещения Господня[21]. В масштабах Вселенной мало что изменилось. Ведь корабль уже давно летел со скоростью, близкой к скорости света. Но при более быстром уменьшении показателей тау, при том, что его средняя величина становилась все меньше, время на корабле, естественно, начинало течь медленнее. Раскинув шире паутину ловушек водорода, раскалив сильнее термоядерную горелку, от которой работал двигатель Буссарда, корабль увеличил силу тяжести до трех g. Произойди такое при низкой скорости, она возросла бы почти на тридцать метров в секунду. При теперешней же скорости корабля увеличение ее было едва заметным, и чем дальше – тем меньше. Это – снаружи. Внутри корабля сила тяжести возросла втрое, и показатели эти были ощутимы и вполне реальны. Вряд ли бы сумели люди выдержать такую перегрузку и остаться в живых. Слишком велика была бы такая стрессовая нагрузка для сердца, легких, а в особенности – для жидкостного баланса в человеческом организме. Бороться с перегрузкой, в принципе, можно было бы с помощью лекарств. Но был и другой способ – намного лучше. Силы, которые приближали скорость корабля вплотную к скорости света, были не просто грандиозны. При необходимости они могли быть подвергнуты точнейшей корректировке. Настолько точной, что их взаимодействие с космосом – его материей и его собственными силовыми полями – могло поддерживаться почти что на постоянном уровне, несмотря ни на какие перемены во внешних условиях. Точно так же и толкающая корабль вперед энергия могла быть соответствующим образом трансформирована в более слабые поля внутри обшивки. Затем этой установившейся взаимосвязью можно было оперировать на основе асимметрии атомов и молекул, и в итоге величина ускорения приравнивалась бы к той, которую продуцировал внутренний генератор. Правда, на практике все было не так уж идеально и компенсация нормальной силы тяжести не достигалась полностью. И все-таки сила тяжести внутри корабля оставалась близкой к той, что наблюдалась бы на поверхности Земли, независимо от того, какую скорость набирал корабль. Подобное смягчение эффекта перегрузок достигалось только при релятивистских скоростях. При передвижении с умеренной скоростью и, соответственно, при высоких параметрах тау атомы недостаточно массивны, слишком капризны и непослушны, чтобы их можно было успешно улавливать. При приближении к скорости света атомы становятся тяжелее – не сами по себе, а по отношению ко всему, что находится за бортом корабля, – до тех пор, пока взаимодействие полей между кораблем и космосом не примет устойчивую конфигурацию. Сила тяжести, увеличенная втрое, – это не предел. При условии того, что паутина ловушек расправлена полностью, в таких участках, где материя менее рассеяна – например в туманностях, – сила тяжести могла быть увеличена еще сильнее. Сейчас же, при условии высокой рассеянности атомов водорода, мало было только выигрывать во времени – поскольку формула имеет вид гиперболической функции, – для того чтобы понизить предел безопасности. При компьютерной разработке программы полета были учтены и другие факторы, такие как оптимизация приращений массы по отношению к минимизации преодоленного расстояния. Таким образом, тау не возрастало бесконечно. Это был динамичный показатель. Его воздействие на массу, пространство и время можно было рассматривать как фундаментальное явление, создававшее совершенно новые взаимоотношения между человеком и Вселенной, по которой он летел. На корабельном календаре значился апрель, а на часах – утро. Просыпаясь, Реймонт не потягивался, не зевал, как большинство мужчин. Он по обыкновению сразу и резко садился. Чиюань Айлинь проснулась раньше. Она совсем по-азиатски сидела на коленях на полу около кровати и смотрела на Реймонта удивительно серьезно – совсем не похожая на ту игривую и возбужденную женщину, что провела с ним ночь. – Что-нибудь случилось? – встревоженно спросил Реймонт. Она только шире открыла глаза и вздрогнула. Потом медленно улыбнулась. – Знаешь, – задумчиво проговорила она, – я видела когда-то ручного ястреба. Ну, то есть не такого, какими бывают домашние собаки, – он охотился со своим хозяином и, полетав, садился на его плечо. Просыпаешься ты в точности как тот ястреб. – Пф-ф-ф, – фыркнул Реймонт. – У тебя вид встревоженный, я про это спросил. – Я не встревожена, Чарльз. Я задумалась. Реймонт невольно залюбовался ею. Когда она была раздета, в ее облике не оставалось ничего мальчишеского. Грудь у китаянки, правда, была маленькая, но ее очертания в сочетании с тонкой талией делали фигурку Чиюань гармоничной. А смуглая нежная кожа цветом напоминала песчаные дюны на берегу залива Сан-Франциско, согретые летним солнцем. Черные блестящие волосы Чиюань пахли этим солнцем – казалось, они вобрали в себя все тепло Земли. Ночь они провели в каюте Реймонта, вернее, на его половине, шторой отделенной от половины соседа – Фоксе-Джемисона. Обстановка тут явно не отвечала присутствию такой красавицы. В ее каюте царила красота. – О чем? – спросил Реймонт. – О тебе. О нас. – Волшебная была ночь, – улыбнулся Реймонт и, наклонившись, погладил шею Чиюань. Она тоже улыбнулась и замурлыкала. – Хочешь, чтобы она продлилась? Она снова стала серьезна. – Знаешь, о чем я думала? – проговорила она, и Реймонт нахмурился. – О понимании между нами. У нас обоих были романы. По крайней мере, у тебя-то точно, за последние несколько месяцев. – Реймонт помрачнел. – У меня, конечно, ничего такого серьезного не было. Так, кратковременные интрижки, – торопливо продолжала Чиюань. – И честно тебе скажу, никакой охоты у меня нет продолжать в том же духе. Как минимум, все это кокетство, заигрывание бесконечное… словом, это отвлекает меня от работы. А я сейчас разрабатываю серьезные гипотезы о строении коры планет. Для этого нужно как следует сосредоточиться. Тут помогла бы долгая, прочная связь. – Мне не хотелось бы заключать никаких контрактов, – буркнул Реймонт. Она обняла его за плечи. – Я все понимаю. Я не об этом. И не прошу и не предлагаю ничего подобного. Просто… чем больше времени мы проводим вместе – говорим, танцуем и все остальное… ты мне все больше нравишься. Ты спокойный, сильный, нежный, по крайней мере со мной. Я бы могла быть счастлива с тобой – пусть не будет ничего официального, но пусть будет некий альянс, о котором бы знали все на корабле, и пусть это продолжается ровно столько, сколько мы оба будем этого хотеть. – Идет! – воскликнул Реймонт и поцеловал ее. – Так быстро соглашаешься? – удивилась китаянка. – Ну так ведь я тоже об этом думал. И я подустал от флирта. С тобой мне будет легко… – проговорил он и нежно коснулся ее талии и бедра. – Очень легко. – Много ли в этих словах исходит от сердца? – шутливо спросила Чиюань и рассмеялась. – О нет, прошу прощения, такие вопросы под запретом… Не перебраться ли нам ко мне в каюту? Я точно знаю, что Мария Тооманен не откажется поменяться с тобой местами. Тем более что она тоже держит свою половину каюты закрытой. – Отлично, – кивнул Реймонт. – Милая, а ведь у нас еще целый час до завтрака… Третий год полета «Леоноры Кристин» близился к концу, десятый – по звездным часам, когда случилось несчастье.