Рэндольф Картер остановился в почти кромешной тьме и потер глаза, пытаясь скинуть оцепенение. Что-то странное. Похоже, он умудрился заблудиться и припоздниться. Интересно, который теперь час? Отсюда было не разглядеть время на часах башни Кингспорта, но маленькая подзорная труба в кармане могла помочь в этом. Картер осознал, что его блуждание допоздна связано с чем-то очень странным и необычным. Наконец он сунул руку в карман за подзорной трубой, но ее там не оказалось – а был лишь серебряный ключ, найденный в шкатулке. Дядя Крис однажды рассказал ему загадочную историю о старой запертой шкатулке, но тетя Марта оборвала его, заявив, что нечего забивать такими вещами голову мальчику, который и без того слишком много фантазирует. Рэндольф попытался вспомнить, где именно взял этот ключ, но в его сознании все перепуталось. Ему казалось, что шкатулка хранилась на чердаке его дома в Бостоне, и он пообещал Парксу выплатить половину его недельного жалованья, если тот поможет ему открыть замок и будет держать язык за зубами; однако когда он вспоминал об этом, то увидел Паркса мысленным взором и был поражен, как годы сказались на прежде расторопном и бодром кокни. – Рэн-ди! Рэн-ди!.. Эй, эй, Рэнди! Из-за темного поворота появился раскачивающийся фонарь, и старый Бениджа бросился к молчаливому и растерянному путешественнику. – Ага, мальчик, вот вы где! Я вас полчаса выкрикиваю, обыскался уже. Почему же молчите? Язык к горлу прилип? Тетя Марта вся извелась от беспокойства. Где вы пропадали? Вот расскажу все дяде Крису, он вас по головке не погладит! Вас не раз предупреждали, негодный мальчишка, что по лесу вечером гулять нельзя! В нем полно всякой нечисти. Мне об этом еще дед рассказывал. Идемте скорее, мистер Рэнди, а то Ханна не даст вам ужин. Рэндольф Картер продолжил идти по дороге; сквозь осенние ветки просвечивали звезды, вдали громко лаяли собаки, из окон дома лился ярко-желтый свет, и Плеяды тускло мерцали на западе за большой двускатной крышей. Тетя Марта ждала на пороге, но, вопреки ожиданиям, не набросилась на Рэнди с руганью, а лишь добродушно поворчала. Она слишком хорошо знала дядю Криса и понимала, что все Картеры с чудинкой – это у них в крови. Рэндольф не стал показывать свой ключ, молча поужинал и заупрямился лишь когда его стали укладывать спать. Иногда он предпочитал грезить наяву, и ему хотелось поскорее воспользоваться ключом. Он проснулся рано утром и уже собирался бежать в лес на горе, но дядя Крис перехватил его по дороге и усадил в кресло в столовой. Мальчик обвел тревожным взглядом комнату с низким потолком, лоскутные половики на полу, солнечные зайчики в углах и улыбнулся, когда ветки застучали в окна задней части дома. Деревья и холмы теперь были совсем рядом, они и образовывали ворота в ту вневременную реальность, что была его настоящей родиной. Вырвавшись спустя некоторое время на свободу, Рэндольф пощупал ключ в кармане, приободрился и вприпрыжку пробежал по саду, затем стал взбираться к вершине горы. Под ногами у него стлался мох, покрытые лишайниками скалы смутно проступали сквозь утреннюю дымку, словно долмены друидов среди разбухших и покривившихся стволов священной рощи. Он миновал быстрый ручей, вспененные воды которого пели рунические заклинания притаившимся за деревьями фавнам, египанам и дриадам. Наконец он добрался до странной пещеры на лесистом склоне – того самого «змеиного логова», которого так боялись местные крестьяне и старый Бениджа советовал обходить стороной. Пещера оказалась глубокой – гораздо глубже, чем предполагал Рэндольф, – и он нашел в ней в дальнем темном закутке разлом, ведущий к расположенному выше гроту, в котором мальчика впечатлили плоские гладкие гранитные стены, словно бы обработанные искусными мастерами, а не созданные природой. На этот раз он пробрался к нему как обычно – подсвечивая украденными в столовой спичками – с непонятной ему самому решимостью. Картер не знал, почему так уверенно идет к дальней стене и почему инстинкт подсказывает ему держать серебряный ключ в вытянутой руке. Но цель оказалась достигнута, и когда вечером он, припрыгивая от радости, прибежал домой, то не стал объяснять, где и почему задержался, и даже не проявил необходимой осторожности, когда родные принялись допытываться, отчего он не явился к обеду. Все оставшиеся сейчас дальние родственники Рэндольфа Картера уверены, что на десятом году жизни с ним что-то случилось, нечто, потрясшее его воображение. Его кузен, эсквайр из Чикаго Эрнст Б. Эспинуолл, на десять лет старше его, заметил, что с осени 1883 года мальчик изменился. Рэндольф разыгрывал фантастические сцены, на которые мало кто мог смотреть без содрогания, и у него обнаружились свойства, казавшиеся странными и неуместными в повседневной жизни. Он, похоже, обладал даром предвидения, и иногда необычно реагировал на вещи, которые впоследствии полностью оправдали его реакцию. Спустя десятилетия родственники и знакомые Картера иногда с изумлением вспоминали, что когда-то, давным-давно, он небрежно обмолвился о сегодняшней сенсации. Самому ему тоже не было понятно значение сказанных им слов, он не сознавал, почему чувствовал так, а не иначе, и лишь смутно подозревал, что виной тому какой-то полузабытый сон. В начале 1897 года, когда некий путешественник упомянул французский город Белуа-ан-Сантер, Рэндольф ни с того ни с сего страшно побледнел. Друзья Рэндольфа вспомнили этот эпизод в 1916 году, когда его, служившего во время Первой мировой войны в Иностранном легионе, чуть не убили в этом самом городе. Многие такие истории о Картере стали известны уже после его таинственного исчезновения. Старый Паркс, слуга Рэндольфа, за долгие годы привыкший к причудам хозяина, в последний раз видел его утром, когда тот выехал из дома на своей машине, забрав с собой найденный серебряный ключ. Паркс сам помог ему достать этот ключ из старой шкатулки, и на него произвели странное впечатление вырезанные на ней гротескные фигуры и некоторые другие детали, о которых он не решился сообщить. Уезжая, Картер сказал, что собирается повидать старую родовую усадьбу неподалеку от Аркхема. Его автомобиль нашли на полпути между шоссе и заброшенной усадьбой на горе Вязов, а в нем оказалась деревянная шкатулка, пугавшая всех местных жителей, пытавшихся разглядывать ее. В шкатулке был только странный пергамент с текстом на неведомом языке, который не сумели расшифровать ни лингвисты, ни палеографы. Дождь старательно смыл любые возможные следы, но следователи из Бостона обратили внимание на беспорядочно поваленные молодые деревья на территории усадьбы Картеров. По их мнению, это свидетельствовало, что тут кто-то недавно падал. В лесу на вершине сыщики отыскали обычный белый носовой платок, однако доказать, что он принадлежал Картеру, не представлялось возможным. Обсуждалось, что его имение следует разделить между наследниками, но я твердо встал против этого, так как не верю в его смерть. Существуют крутые изломы во времени и пространстве, в реальности и видениях, которыми могут воспользоваться лишь мечтатели; я неплохо знал Картера и полагал, что он нашел способ пробраться в эти лабиринты, хотя и не мог сказать, сможет ли он вернуться назад. Он хотел попасть в потерянную страну сновидений и тосковал по годам своего детства. Поскольку он отыскал ключ, я нисколько не сомневался, что он сумел им воспользоваться. Я непременно спрошу его об этом, когда увижу снова, ибо рассчитываю в скором времени встретиться с ним в том городе сновидений, куда мы оба всю жизнь стремились. Ходят слухи, будто в Ультаре, что за рекой Скай, власть перешла к новому королю, восседающему на опаловом троне в Илек-Ваде, сказочном городе, где башни стоят на стеклянных утесах, нависающих над сумрачным морем, под которыми бородатые ласторукие гнорри прорыли свои удивительные лабиринты, и мне кажется, я знаю, что стоит за этими слухами. Мне очень хочется вглядеться в большой серебряный ключ – не сомневаюсь, что в его загадочных арабесках скрываются символы всех тайн безразличного к человеку космоса. 1929 Шепчущий во тьме I Я не заметил в том, что произошло, ничего ужасного и прошу это запомнить. Утверждать, будто я не владел собой, ввязавшись в эту историю, – значит игнорировать факты. Отнюдь не душевная травма заставила меня выехать ночью с уединенной фермы, принадлежащей Экли, и на полной скорости промчаться в старом автомобиле по пустынным, угрюмым горам Вермонта. Да, я видел и слышал немало необычного, и события произвели на меня неизгладимое впечатление, но никакими реальными доказательствами я не располагаю и даже теперь не могу сказать, был я прав или заблуждался, согласившись участвовать в страшном эксперименте. Ведь исчезновение Экли еще ничего не подтверждает. В его доме не обнаружили ничего особенного, кроме дырок от пуль. Со стороны могло даже показаться, что он отправился на прогулку в горы и не вернулся. Незваный гость бесследно исчез, а ужасных цилиндров и других приборов словно никогда и не было. То, что Экли смертельно боялся лесистых холмов и бесчисленных горных ручейков, хотя родился в здешних краях и провел в них всю жизнь, ровным счетом ничего не значит. Подобные страхи присущи тысячам людей, а странные поступки и предчувствия Экли можно смело приписать его эксцентричности. Насколько я понимаю, все началось со знаменитого и небывалого по масштабам наводнения в Вермонте 3 ноября 1927 года. В то время я был и сейчас остаюсь преподавателем литературы Мискатоникского университета в Аркхеме, что в штате Массачусетс, и страстным любителем фольклора Новой Англии. Вскоре после наводнения, наряду со множеством статей о пережитых лишениях и помощи пострадавшим, в прессе появились нелепые сообщения о каких-то не то предметах, не то живых существах, найденных в разлившихся реках. Многие мои знакомые увлеченно обсуждали эти новости и обратились ко мне, надеясь, что я сумею их просветить. Я был польщен, что они так серьезно отнеслись к моим фольклорным исследованиям, и постарался разоблачить вздорные небылицы, основой для которых, несомненно, послужили старые крестьянские предрассудки. Однако вполне образованные люди настаивали на том, что дыма без огня не бывает и в слухах отразились некие таинственные или превратно понятые факты. Не скрою, меня изумляла их доверчивость. Эти россказни пришли ко мне в основном в газетных заметках, хотя они часто передавались из уст в уста, а один мой приятель сослался на письмо, полученное от матери, которая жила в Хардвике. Описания почти дословно повторялись, однако свидетельства исходили из трех разных мест. В первом случае речь шла о реке Уинуски близ Монпелье, во втором – о реке Уэст в графстве Уиндем, а в третьем – о Пассумисик в графстве Каледония неподалеку от Лондонвилля. В газетах приводились и другие названия, но большей частью говорилось об этих реках. В каждом случае кто-то из местных жителей видел, как в бурлящем горном потоке проплывали причудливые и ни на что не похожие фигуры. Их стали связывать с древними полузабытыми преданиями, о которых когда-то слышали старики. Я с удивлением отметил, что суеверия не только не канули в Лету, но и начали широко распространяться. Очевидцы полагали, что видели какие-то органические формы, не похожие ни на одно из встречавшихся им прежде тел. Естественно, что в ту трагическую пору в разлившихся водах находили немало утопленников, однако все, описывавшие эти странные формы, были совершенно уверены – это не люди, хотя отдаленное сходство с человеческими фигурами у них имелось. Свидетели также утверждали, что они ничуть не напоминали каких-либо водившихся и Вермонте животных. Они были ярко-розовые, примерно пяти футов в длину, с твердой чешуей, парой небольших крыльев-мембран и множеством конечностей, а грудь, шею и голову им заменяли плотные овальные кольца, унизанные крошечными щупальцами. Любопытно и весьма характерно, что свидетельства из разных источников полностью совпадали, впрочем, удивляться этому особенно не приходилось, поскольку в старых легендах, популярных некогда в глухом горном краю, эти неведомые твари были описаны очень живо и убедительно, и предания не могли не всколыхнуть воображение очевидцев. Я пришел к выводу, что все эти свидетели – наивные и простодушные крестьяне из дальних уголков штата – заметили промелькнувшие в бурном потоке раздувшиеся тела утопленников или животных и невольно припомнили старинные небылицы, украсив несчастных жертв фантастическими признаками. Замечу, что в древних преданиях было немало таинственного, смутного, не до конца договоренного, и в настоящее время они почти полностью забыты. Они и правда были выдержаны в одном духе и, по-видимому, сложились под влиянием еще более ранних индейских легенд. Мне не доводилось бывать в Вермонте, но я хорошо знал их по книге Эли Давенпорта, в которой записаны предания, сохранившиеся к 1839 году в памяти старейших жителей штата. Я обнаружил в них немало перекличек со сказаниями, лично слышанными мной от стариков в горах Нью-Хэмпшира. Во всех них как-то глухо и намеками говорилось о племени чудовищ. Можно было понять, что оно скрылось от мира в дальних высоких горах, поросших лесами, и в темных долинах, где ручьи бежали из неведомых источников. Эти чудовища затаились, и до них было нелегко добраться. На склоны крутых гор и в глубокие ущелья не забегали даже стаи волков, но нашлись смельчаки, которые проникли туда, увидели их и рассказали людям. Они оставляли следы или отпечатки когтей на берегах горных рек и клочках невозделанной земли. Там среди поникших трав находили каменные круги. Непохоже, чтобы природа могла выложить камни в столь строгом порядке. На склонах гор видели пещеры неясной глубины. Их входы загораживали валуны, что опять-таки вряд ли было случайностью. Странные следы вели как в пещеры, так и от них, если только правильно определяли направление. Но смельчаки видели и самих чудовищ, и это было страшнее всего. Обычно те появлялись в сумерках в долинах или на вершинах неприступных гор. Было бы куда спокойнее и утешительнее, если бы их описания не совпадали, но везде говорилось одно и то же – что они похожи на гигантских алых крабов со множеством конечностей и крыльями за спиной, как у летучих мышей. Иногда они передвигались на всех конечностях, но если перетаскивали какие-то непонятные предметы, то пользовались лишь двумя задними. Как-то удалось выследить целый отряд, пробиравшийся вдоль лесного ручья, – они шли стройными рядами, по трое в каждой группе. А одно из чудовищ видели в полете: оно спустилось с вершины, и силуэт его распростертых крыльев мелькнул на фоне полной луны и тут же скрылся в небе. Эти существа довольствовались обществом себе подобных и держались от людей в стороне. Но молва всякий раз обвиняла их, если кто-нибудь из рискнувших поселиться рядом с долинами или высоко в горах вдруг исчезал без следа. Многие боялись там жить, и страх сохранялся на долгие годы, когда о происшествии уже никто не помнил. Люди с ужасом глядели на горы и ущелья, и для них не имело значения, сколько именно человек погибло в темных безднах и сколько ферм сгорело дотла на склонах безмолвных зеленых стражей. Если в ранних преданиях утверждалось, что чудовища причиняют вред лишь нарушившим их покой, то в более поздних говорилось об их любопытстве по отношению к людям и попытках устроить на земле тайные убежища. Слагались предания о загадочных пропажах людей и странных следах, замеченных по утрам рядом с дальними фермами. Их подкрепляли легенды о том, что чудовища подражают человеческим голосам, заманивают одиноких путников и сводят с ума маленьких детей, выходя из лесов. Последний цикл сказаний относился ко времени, когда предрассудки стали отмирать, а глухие уголки Вермонта совсем опустели. В них поселялись лишь отшельники и одинокие фермеры, которые, не выдержав уединения, повреждались в рассудке. Их остерегались и называли продавшими себя чудовищам. В одном северо-западном графстве в 1800-е годы считалось модным обвинять разных изгоев и чудаков в сношениях с мерзкими тварями. Но кем же были на самом деле таинственные чудища? На этот вопрос давались несхожие ответы. Обычно их именовали «эти самые» или «эти древние», а другие прозвища знали лишь местные, и они не прижились. Пуритане в массе своей считали их слугами дьявола и придумывали теологические гипотезы – одну страшнее другой. Ирландцы и шотландцы из Нью-Хэмпшира и владений губернатора Уэнтуорда в Вермонте вспоминали кельтские легенды о злобных колдунах и «маленьких людях», живущих в лесах и на болотах, и находили какую-то связь между ними и крылатыми чудовищами, от которых пытались уберечься с помощью старинных заклинаний. Но самые фантастические теории были у индейцев. Конечно, легенды разных племен заметно варьировались, но их суть сводилась к тому, что странные существа не родились на этой земле. Мифы племени пеннакук, самые красочные и убедительные, учили, что Крылатые существа прилетели на Землю со звезд Большой Медведицы, узнав, что в наших горах есть много камней, каких больше нет нигде. Они строили убежища на вершинах гор и копали шахты глубоко под землей, но долго на Земле не задерживались, говорилось в мифах, и вновь улетали на север, к звездам, увозя с собой тяжелый груз. Они не трогали людей, если те держались от них поодаль, и могли погубить лишь тех, кто забывал об осторожности или следил за ними. Звери и птицы чуяли в них врагов и ненавидели, хотя Крылатые никогда на них не охотились и не употребляли их в пищу. Не притрагивались они и к прочей земной снеди, а питались тем, что привозили со звезд. К ним нельзя было приближаться, и случалось, что молодые охотники, забравшиеся высоко в горы, не возвращались назад. По ночам они перешептывались в лесах, стараясь подражать человеческой речи, но жужжали, словно пчелы, и горе ждало тех, кто слышал этот гул. Они знали наречия живших поблизости индейцев – пеннакуков, гуронов, Союза пяти народов, – но между собой объяснялись без слов, и когда одна тема сменяла другую, их головы окрашивались в разные цвета. Конечно, на протяжении XIX века легенды, созданные белыми и индейцами, постепенно забывались, и до нас дошли только отрывки, последние вспышки древних верований. Вермонтцы жили в домах, унаследованных от предков, и ездили по старым дорогам, даже не подозревая, что их когда-то выстроили по вполне определенному плану, исключавшему близкое соседство с чудовищами. Откуда им было знать о старых страхах? Они просто считали, что горные края вредны для здоровья и земли там неплодородны. Чем дальше от гор, тем лучше, говорили они. Со временем привычки и хозяйственные интересы окончательно привязали их к родным местам, и у них не было никаких причин их покидать. Жизнь шла своим чередом, и горы оставались незаселенными скорее случайно, чем преднамеренно. Лишь местные чудаки и старушки перешептывались о чудовищах, затаившихся в горах. Но, судя по слухам, бояться их больше не следовало, так как они привыкли к домам и фермам людей, не посягавших на их территорию. Обо всем этом мне было давно известно из книг и сказаний, собранных в Нью-Хэмпшире, и когда после наводнения легенды вновь возродились к жизни, я догадался об их подоплеке. Но на моих друзей не действовали разумные доводы, и я с горечью осознал, что их невозможно переубедить. Они спорили со мной и подчеркивали, что в ранних легендах повторялись целые пласты описаний, словно они складывались по единому для всех народов образцу, а горы в Вермонте до сих пор не исследованы, и мы даже не знаем, кто прячется на их вершинах. Их не убеждало даже то, что все мифы складывались по такому образцу и на ранних стадиях постижения мира человечеству были свойственны заблуждения и иллюзии. Бессмысленно было доказывать подобным оппонентам, что вермонтские мифы мало отличаются от прочих легенд, в которых персонифицируются силы природы. Я не напоминал им о фавнах, нимфах и сатирах, олицетворявших каликандзари современной Греции, или о загадочных крошечных страшных племенах троглодитов и кротов в ирландских и валлийских сказках. Не стоило приводить им и другие примеры – объяснять, почему непальцы по-прежнему верят, что жуткий Ми-Го, или «снежный человек», прячется во льдах Гималаев. Но я не мог удержаться и перечислил им множество сказаний, которые они вновь истолковали по-своему, предположив, что в каждом из них есть доля исторической истины. По их мнению, на земле существовала какая-то древняя раса, уступившая место человечеству. Большинство племен погибло еще много тысячелетий тому назад, но некоторым удалось затаиться. Возможно, они живы и сейчас. Чем больше я смеялся над их теориями, тем упорнее они отстаивали их, добавляя, что и без легенд не стали бы игнорировать ясные подробности и вполне прозаические по стилю сообщения. Несколько экстремистов зашло еще дальше. Они заявили, что в индейских мифах нет никакой выдумки и Крылатые прилетели на Землю со звезд. Они цитировали сенсационные книги Чарльза Форта об инопланетянах, не однажды посещавших Землю. Несомненно, мои противники были обыкновенными романтиками, которым хотелось, чтобы в реальной действительности нашлось место фантастическим карликам, ставшим популярными благодаря великолепным рассказам ужасов Артура Мэйчена. II Естественно, что в сложившихся обстоятельствах эти жаркие споры вызвали интерес в городе. Нам предложили обменяться письмами, и их опубликовали в «Аркхем адвертайзер». Некоторые были перепечатаны газетами из других мест Вермонта, где видели непонятных утопленников. «Рутленд геральд» уделила полполосы выдержкам из нашей дискуссии, не отдав предпочтения ни одной из спорящих сторон, тогда как «Брэттлборо реформер» напечатала только мой обширный историко-мифологический очерк и снабдила его толковыми комментариями, а в «Пендрайфере» появилась статья, одобрявшая мои скептические выводы. К весне 1928 года я стал широко известен в Вермонте, хотя ни разу не переступал границу этого штата. А затем ко мне пришли потрясающие письма от Генри Экли, которые произвели на меня огромное впечатление. Тогда я в первый и последний раз посетил волшебный край зеленых гор и журчащих лесных ручейков. О Генри Уэнтуорте Экли я знаю в основном из переписки с его соседями и единственным сыном, живущим в Калифорнии. Но это было гораздо позже, уже после моей поездки к нему, на его уединенную ферму. Я выяснил, что в его роду преобладали юристы, администраторы, агрономы, но эти сугубо практические профессии его никогда не привлекали, и он занялся чистой наукой. За годы учебы в университете Вермонта он основательно изучил математику, астрономию, биологию, антропологию и фольклор. Прежде я о нем никогда не слышал, и в письмах он почти не рассказывал о себе, но мне стало ясно, что он человек с сильным характером, образованный, неглупый, но привыкший к уединению и потому не слишком искушенный в практических делах. Его утверждения показались мне просто невероятными, но я отнесся к Экли намного серьезнее, чем ко всем моим прочим оппонентам. Во-первых, он непосредственно столкнулся с самим явлением и сумел его описать; правда, ход его рассуждений показался мне крайне субъективным и нелепым, но это уже другой вопрос. Во-вторых, он, как истинный ученый, был готов отречься от своих выводов, если они не подтвердятся на практике, и я проникся к нему уважением. У него напрочь отсутствовали какие-либо личные мотивы, он не думал о славе и стремился лишь к одному – доказать то, что представлялось ему очевидным. Конечно, в ответном письме я указал на его ошибку, но тут же добавил, что это ошибка искреннего и увлеченного человека. Его идеи были непривычны, и он всякий раз говорил о том, какой страх внушают ему лесистые горы, но в отличие от других я никогда не считал Экли сумасшедшим. Я понял, что его рассказы не вымысел, и захотел поглубже разобраться в причинах, побудивших его начать исследования. Позднее я получил от него вещественные доказательства, отчего все дело стало выглядеть иначе и куда более странно. Думаю, самое лучшее – это процитировать первое большое письмо Экли, в котором он представился мне и познакомил со своими теориями. Скажу честно, оно оставило заметный след в моем сознании. Письмо не сохранилось, но я запомнил его наизусть и вновь готов утверждать, что его автор был совершенно психически здоров. Вот его письмо, написанное старомодным, неразборчивым почерком, который установился у него еще в юности и не менялся в течение всей его размеренной и уединенной жизни. РФД. Тауншенд, Уиндхем, Вермонт, 5 мая 1928 г. Алберту Н. Уилмарту, эсквайру. Салтонстолл-стрит, 118, Аркхем, Массачусетс Мой дорогой сэр! Я с большим интересом прочитал в «Брэттлборо реформер» от 23 апреля 1928 г. перепечатку вашего письма о странных телах, увиденных в реках, и о причудливых народных поверьях, столь подходящих к этому случаю. Легко понять, почему человек, живущий в другом штате, занимает вашу позицию и почему «Пендрайфер» охотно соглашается с ней. Этой точки зрения придерживаются едва ли не все образованные люди и в Вермонте, и за его пределами. В молодости я сам считал точно так же (сейчас мне пятьдесят семь лет), но когда прочел книгу Давенпорта и другие, более общего содержания, то занялся исследованием мало посещаемых окрестных гор. Меня побудили к моим занятиям таинственные поверья, которые я слышал от неграмотных стариков, однако теперь мне жаль, что я заинтересовался ими. Я отнюдь не понаслышке знаком с антропологией и фольклором, увлекался ими еще в колледже и проштудировал труды таких корифеев, как Тайлор, Лаббок, Фрэзер, Катрфаж, Мари, Осборн, Кейт, Буль, Дж. Эллиот Смит и других. Мне давно известно, что легенды о прячущихся племенах стары как мир. Я видел перепечатку ваших писем и откликов ваших сторонников в «Ратленд геральд» и, по-моему, догадался, почему вы так думаете. Позвольте мне быть с вами совершенно откровенным. Боюсь, что ваши противники ближе к истине, чем вы, хотя на первый взгляд может показаться, что здравый смысл на вашей стороне. Они и сами не понимают, что близки к истине, ведь им помогала только теория и они не знали того, что знаю я. Конечно, они рассуждают как дилетанты. Если бы мне было известно так мало, как им, то… Вы видите, что мне нелегко перейти к существу дела и я не скрываю своих страхов, но все-таки скажу: чудовища действительно обитают в горных лесах, и я берусь это доказать. Я не видел, как они плыли в разлившихся реках, но они не раз попадались мне на глаза при других обстоятельствах. Не стану говорить, где и когда это было. Совсем недавно я заметил их следы рядом с моей старой фермой, близ селения Тауншенд, у подножия Черной горы. И я также слышал их голоса в лесу, но предпочту их не описывать. Как-то из леса до меня донесся целый хор. Я знал это место в отправился туда с диктофоном, фонографом и восковой пластинкой. Скоро я приведу запись в порядок и, если вы не против, пришлю ее вам. Я уже ставил пластинку, и старики, живущие в здешних краях, застыли от ужаса, услыхав, как жужжит самый низкий голос. (О жужжании в лесу писал и Давенпорт.) Они вспомнили, что в детстве бабушки рассказывали им о чудищах и, желая напугать, подражали этому гулу. Стоит кому-то заговорить о странных голосах, и все думают, будто перед ними сумасшедший. Дело ваше, но прежде, чем вы решите, нормален я или нет, прослушайте запись и расспросите о ней стариков из глубинки. Буду рад, если вы воспримете ее спокойно, но за всем этим что-то кроется. Ex nihilo nihil fit, как вам известно. Собираясь вам писать, я не ставил перед собой задачу спорить с вами. Мне нужно вам многое сообщить, и, надеюсь, мой рассказ не оставит вас равнодушным. Но предупреждаю вас: это тайна, и в глазах общества я – ваш сторонник, так как давно убедился, что людям не полагается много знать об этом предмете. Я не намерен никому говорить о своих исследованиях и привлекать к ним внимание, чтобы посторонние не зачастили в наши горы. Открою вам правду – чудища все время следят за нами. Среди людей у них нашлись агенты, и с их помощью они собирают информацию. Один гнусный тип сам признался мне, что был их агентом. Если он в своем уме (а я полагаю, соображал он не так уж плохо), то его рассказ заслуживает доверия. Впоследствии он покончил с собой, но, думаю, у них тут же нашлись другие. Это вовсе не древняя человеческая раса, и у них нет ничего общего с людьми. Они прибыли с иной планеты, могут жить в межзвездном пространстве и летать на своих мощных крыльях, которые поднимают их в воздух, но мешают передвигаться по земле. Я расскажу вам о них поподробнее, если вы не сочтете меня сумасшедшим. Они добывают металлы в рудниках, глубоко под горами. Думаю, мне известно, откуда они прилетают на Землю. Они не тронут нас, если мы будем держаться в стороне, но любопытство нам дорого обойдется. Никто не знает, на что они способны. Конечно, вооруженные отряды могли бы разгромить их рудники. Они боятся этого, но, если такое случится, с других планет прилетят Крылатые. Их там много, и они смогут без труда завоевать Землю. Вы спросите, почему они не сделали этого раньше. Причина проста: они не нуждаются в господстве над людьми и предпочитают оставить все как есть, чтобы избавить себя от лишнего беспокойства. Я уже немало выяснил, и, наверное, они захотят со мной расправиться. Когда я нашел в лесу на Круглом холме большой черный камень с непонятными полустертыми надписями и принес его домой, все стало меняться на глазах. Я чувствую, что они неотступно наблюдают за мной. Если они подумают, что я их заподозрил, то либо убьют меня, либо увезут прочь с Земли. Им нравится время от времени похищать ученых и узнавать от них о нашей цивилизации. И теперь я подошел к другой цели моего письма. Убедительно прошу вас прекратить обсуждение этой темы на страницах газет. Люди должны держаться подальше от гор, и ради этого нам не следует пробуждать у них любопытство. Одному Богу известно, какая опасность подстерегает каждого, особенно в летнюю пору, когда вместе с учеными и спонсорами научных проектов в Вермонт нахлынут толпы отдыхающих. Страшно подумать, что они доберутся до нехоженых мест и поставят там свои дешевые бунгало. Я буду счастлив продолжить переписку и постараюсь выслать вам запись на фонографе и черный камень (письмена на нем так стерты, что на фотографиях их нельзя разглядеть). Я говорю «постараюсь», потому что боюсь, как бы они не разрушили мои планы. Слежка не прекращается ни на минуту. Здесь на ферме рядом с деревней живет некий Браун. Малый он угрюмый, замкнутый и, надо думать, тоже их агент. В общем, я слишком много знаю об их мире, и в отместку они все больше изолируют меня от моего. Поразительно, но они в курсе всего, что я делаю. Возможно, это письмо до вас не дойдет. Если положение ухудшится, мне придется отсюда уехать и перебраться к сыну в Сан-Диего, но бросать родные края, где жили шесть поколений моих предков, очень нелегко, и я бы этого не хотел. К тому же Крылатые следят за домом, и я вряд ли сумею его продать. Похоже, теперь они попытаются забрать у меня черный камень и уничтожить запись на фонографе, но я сделаю все, чтобы этого не допустить. До сих пор моим большим служебным собакам удавалось отгонять их от дома. К счастью, пока их очень мало и они довольно неуклюжи. Я уже говорил, что их крылья не приспособлены для земли и коротких полетов. Не буду вас пугать и объяснять, как я расшифровал письмена, но работа почти закончена, и вы с вашим знанием фольклора могли бы помочь мне заполнить оставшиеся лакуны. Полагаю, вам знакомы жуткие мифы о божествах, царивших на Земле до появления людей, – о Йог-Сототе и Ктулху, о которых вскользь упоминается в «Некрономиконе». Мне посчастливилось достать эту книгу, и я слышал, что еще один экземпляр хранится под замком в библиотеке вашего колледжа. По-моему, мистер Уилмарт, польза от нашего сотрудничества будет обоюдной. Хочу вас предупредить: как только вы получите запись и камень, о спокойствии придется забыть. Однако я уверен, что познание для вас дороже всего и вы согласитесь рискнуть. Если вы позволите их прислать, я поеду в Ньюфейн или Брэттлборо и отправлю их поездом, ибо железнодорожным служащим я доверяю больше. Добавлю, что теперь я живу в полном одиночестве, так как никого не могу нанять себе в помощь. По ночам они подходят к воротам фермы, и собаки громко лают. Прислуга этого не выдерживает. Я рад, что не углубился в исследования при жизни жены, а не то она бы сошла с ума. Надеюсь, я не слишком обеспокоил вас своим посланием и вы не бросите его в мусорную корзину, решив, что к вам обратился какой-то маньяк. Остаюсь искренне Ваш Генри У. Экли. P. S. Я только что отпечатал фотографии, и, думаю, они убедят вас в моих словах. Старики нашли, что они на редкость удались. Я вышлю их вам, если хотите.