В начале августа случилось вполне ожидаемое. В ночь на третье августа, через несколько часов после полуночи, доктор Армитаж был внезапно разбужен диким, яростным лаем свирепого сторожевого пса на университетском дворе. Внушающие ужас басовитые гавканья, полубезумный рык и лай не прекращались; в них были пугающие, имеющие какое-то зловещее значение паузы, после которых они становились с каждым разом еще громче. А затем оттуда донесся вопль, вырвавшийся из другой глотки – такой вопль, что разбудил в Аркхеме половину спавших и затем долго преследовал их во сне – такой вопль, какого не могло издать ни одно земное существо, или, во всяком случае, полностью земное. Армитаж, одевшись наспех и поспешив через лужайку и улицу к зданиям колледжа, увидел, что не он один торопиться посмотреть, что произошло, некоторые опережали его, и услышал эхо завываний охранной сигнализации, установленной в библиотеке. В лунном свете чернел провал открытого окна. Незваный гость безусловно смог проникнуть внутрь, ибо лай, теперь переходящий в вой и глухое рычание, доносился уже изнутри. Какое-то чутье подсказало Армитажу, что происходящее там не стоит видеть неподготовленному человеку, поэтому он властно осадил толпу, заставив чуть отступить, после чего отпер двери вестибюля. Увидев среди зевак профессора Уоррена Райса и доктора Фрэнсиса Моргана, он высказал им свои предположения и предчувствия, и они присоединились к нему, готовые сопровождать его внутри. Звуки, доносившиеся из библиотеки, к тому моменту стали значительно тише, сменившись монотонными жалобными поскуливаниями; но тут же из окружающих кустов зазвучал целый хор козодоев, посвистывающих дьявольски ритмично, как будто в унисон с последними вдохами умирающего. Внутри здания оказалось ужасное зловоние, слишком хорошо знакомое доктору Армитажу, и все трое направились через вестибюль к маленькому читальному залу, откуда доносились басовитые подвывания. Несколько секунд никто из них не решался зажечь свет, но наконец Армитаж собрался с мужеством и щелкнул выключателем. Один из троих – трудно сказать, кто именно – громко закричал, увидев то, что было распростерто перед ними среди раздвинутых в беспорядке столов и опрокинутых стульев. Профессор Райс позднее рассказывал, что на мгновение потерял сознание, хотя и удержался на ногах. Существо, лежавшее, скрючившись, на боку в зловонной луже зелено-желтого гноя, липкого как деготь, достигало в длину почти девяти футов, и собака содрала с него всю одежду и частично кожу. Оно было еще не совсем мертво и судорожно подергивалось, а грудь его вздымалась в чудовищной синхронности с безумным пением собравшихся снаружи козодоев. Обрывки одежды этого существа и кусочки кожи с его ботинок были разбросаны по комнате, а прямо в окне, где, очевидно, и был брошен, лежал пустой холщовый мешок. Возле главного стола на полу лежал пистолет, и несработавший патрон со вмятиной от бойка впоследствии объяснил, почему это оружие не было пущено в ход. Однако само существо, лежащее на полу, в тот момент отвлекло внимание от всех прочих подробностей. Можно было бы шаблонно и не вполне добросовестно заявить, что описать его невозможно, но более справедливым будет признать, что его невозможно описать тому, чьи представления слишком тесно связаны с характерными для этой планеты формами жизни и с тремя известными нам измерениями. Отчасти это существо было человеческим, руки и голова были очень похожи на мужские, козлиное лицо без подбородка имело характерные черты семейства Уэйтли. Однако торс и нижняя часть тела были тератологически загадочными, и, судя по всему, лишь большое количество одежды позволяло существу передвигаться по земле без ущерба для своих конечностей. Выше пояса оно было отчасти антропоморфным, хотя его грудь, куда все еще впивались когти настороженно замершего пса, была покрыта кожей с сетчатым узором, наподобие крокодиловой. Спину покрывало чередование желтых и черных пятен, напоминающее чешую некоторых змей. Ниже пояса, однако, все выглядело ужасно, ибо тут всякое сходство с людьми заканчивалось и начиналась область полнейшей фантазии. Кожу покрывала густая черная шерсть, а из области живота свободно свисало множество длинных зеленовато-серых щупалец с красными ртами-присосками. Их взаимное расположение было странным и, казалось, соответствовало симметрии некой космической геометрии, неизвестной на Земле или в Солнечной системе. На каждом из бедер, глубоко утопленные в розоватых и снабженных ресницами впадинах, располагалось то, что казалось недоразвитыми глазами; на месте хвоста у существа было что-то типа хобота или щупа, составленного из пурпурных колечек, и многое свидетельствовало о том, что это недоразвитый рот. Нижние конечности, если не принимать во внимание покрывавшую их густую шерсть, напоминали лапы гигантских доисторических ящеров; завершались они подушечками с набухшими венами, не походившими ни на когти, ни на копыта. При дыхании существа его хвост и щупальца ритмично меняли цвет, как будто подчиняясь какому-то циклическому процессу, от нормального до совершенно нечеловеческого зеленого оттенка; на хвосте же это проявлялось еще в перемене от желтого до грязноватого серо-белого в тех местах, что разделяли пурпурные кольца. Никакой крови не было – только зловонная зеленовато-желтая сукровица, растекающаяся по крашеному полу за пределы загустевшей лужицы и странным образом обесцвечивающая его. Присутствие трех человек, похоже, побудило умирающее существо собраться силами, оно забормотало что-то, не поворачиваясь и не поднимая головы. Доктор Армитаж не сделал записи произнесенных звуков, но твердо заверил, что не было произнесено ни одного слова по-английски. Поначалу произносимые слоги не походили ни на какой из известных на Земле языков, однако затем стали появляться разрозненные фрагменты, заимствованные, судя по всему, из «Некрономикона», этой чудовищно богохульной книги, в поисках которой существо явно и прибыло сюда. Эти фрагменты, как припомнил Армитаж, звучали следующим образом: «Н’гаи, н’гха’гхаа, багг-шоггог, й’хах; Йог-Сотот, Йог-Сотот…» Это постепенно стихало, сопровождаемое криками козодоев, ритмичным крещендо злобного предвкушения смерти. Затем дыхание остановилось, пес поднял голову и издал протяжный траурный вой. В желтом, напоминающем козлиное лице лежащего на полу существа произошли изменения, огромные черные глаза запали ужасающе глубоко. Крики козодоев за окном вдруг прекратились, раздалось паническое хлопанье крыльев, перекрывающее ропот собравшейся толпы, и луну на время закрыла туча пернатых наблюдателей, скрывшихся затем из вида, обозленных, что добыча им не досталась. Пес вдруг резко сорвался с места, испуганно гавкнул и выскочил через окно. Из толпы донеслись крики, но доктор Армитаж громко объявил собравшимся снаружи, что никого нельзя впускать в здание до тех пор, пока не приедет полиция или медицинский эксперт. Он порадовался, что окна расположены достаточно высоко и в них нельзя заглянуть с улицы, но тем не менее старательно опустил темные шторы на каждом окне. В это время прибыли двое полицейских; доктор Морган встретил их в вестибюле и попросил, ради их собственного блага, не торопиться заходить в пропитанный зловонием читальный зал, пока не прибудет медицинский эксперт и распростертое на полу существо не будет чем-нибудь накрыто. Тем временем на полу читального зала происходили пугающие перемены. Наверное, не стоит описывать, какого рода распад происходил перед глазами доктора Армитажа и профессора Райса и насколько стремительным он был, но имеет смысл отметить, что, помимо внешнего очертания лица и рук, подлинно человеческих элементов в Уилбуре Уэйтли, похоже, было крайне мало. Когда прибыл медицинский эксперт, на крашеном деревянном полу осталась только липкая беловатая масса, да и зловоние почти исчезло. Судя по всему, Уэйтли не имел черепа и костного скелета, во всяком случае, в том смысле, как мы это понимаем. Наверное, в этом отношении он был похож на своего неизвестного отца. VII Но все это было лишь прологом к самому данвичскому ужасу. Озадаченные представители официальной власти выполнили необходимые формальности, аномальные детали происшедшего были старательно скрыты от публики и прессы; в Данвич и Эйлсбери были отправлены официальные представители с целью установить, какая осталась собственность и кто может являться наследником покойного Уилбура Уэйтли. Они застали сельских жителей в большом волнении, как из-за усилившегося грохота из-под куполообразных холмов, так и от жуткого зловония и громких всплесков и шлепков, доносящихся из пустого остова, обшитого досками, который прежде был домом семьи Уэйтли. Эрл Сойер, присматривавший во время отсутствия Уилбура за лошадью и скотиной, заполучил тяжелое нервное расстройство. Официальные представители предпочли не входить в заколоченный досками дом, такой шумный и пугающий, и ограничились однократным осмотром жилища покойного, то есть недавно построенного сарая. Они составили и сдали в Эйлсбери солидный отчет обо всем этом, на основании которого до сих пор ведутся тяжбы о наследовании между бесчисленными Уэйтли, проживающими в верховьях Мискатоника. Почти бесконечная рукопись странными символами в огромном гроссбухе, более всего похожая на дневник, о чем свидетельствовали промежутки между записями, использование различных чернил и изменения в почерке, оказалась неразрешимой загадкой для тех, кто нашел ее на стареньком бюро, служившем хозяину дома письменным столом. После недели всяческих обсуждений ее отослали в Мискатоникский университет вместе с коллекцией странных книг, для изучения и возможной расшифровки; но даже лучшие лингвисты вскоре поняли, что решить эту загадку будет очень непросто. Никаких следов старинного золота, которым всегда расплачивались Уилбур и старик Уэйтли, обнаружено не было. Ужас вырвался на свободу вечером девятого сентября. В этот вечер грохот от холмов был особенно сильным, и собаки всю ночь неистово лаяли. Проснувшиеся рано утром десятого сентября ощутили в воздухе странное зловоние. Около семи часов утра Лютер Браун, мальчишка-поденщик на ферме Джорджа Кори, расположенной между лощиной Холодных ключей и городком, в диком испуге прибежал домой, не завершив свой обычный утренний маршрут к Десятиакровому лугу, где выпасался скот. Забившись на кухню, он пребывал почти в истерике от страха; во дворе топталось и жалобно мычало столь же напуганное стадо – коровы в панике побежали вслед за мальчиком. С трудом дыша, Лютер попытался рассказать миссис Кори: – Там, выше по дороге, за лощиной, миссис Кори… там что-то такое! Запах как при грозе, а все кусты и маленькие деревья помяты и придавлены в сторону от дороги, как будто протащили целый дом. Но это еще не все, это не страшное. Там есть следы на дороге, миссис Кори… огромные круглые отпечатки, как от днища бочки, но глубоко вдавлены, как будто прошел слон, только их намного больше, чем сделали бы четыре ноги! Я посмотрел на несколько тех отпечатков, прежде чем убежал оттуда; в каждом такие линии, идущие из одной точки, как у пальмового листа… только раза в три больше… И запах ужасный, примерно как возле старого дома Колдуна Уэйтли… На этом он остановился и снова впал в дрожь от страха, заставившего его бегом вернуться домой. Миссис Кори, не имея никакой другой информации, принялась обзванивать соседей, начиная тем самым увертюру паники, предварявшую главный кошмар. Когда она дозвонилась до Салли Сойер, экономки Сета Бишопа, ближайшего соседа Уэйтли, то настал ее черед выслушивать, а не рассказывать: Чонси, мальчик Салли, которому ночью не спалось, прошелся вдоль холма в сторону дома Уэйтли и, едва взглянув мельком на их усадьбу и на пастбище, где на ночь были оставлены коровы мистера Бишопа, в ужасе побежал назад. – Да, миссис Кори, – голос Салли на том конце провода дрожал, – Чонси сразу же прибежал и не мог ничего толком рассказать – так напуган был! Говорит, что дом старика Уэйтли весь разломан и доски разбросаны вокруг, как будто его изнутри динамитом взорвали, но при этом пол нижнего этажа цел, только весь заляпан пятнами, как будто дегтем, и пахнут они ужасно и капают на землю через край там, где доски все разломаны. И еще там какие-то ужасные отметины в саду – большие круглые отметины размером с большую бочку, и во всех них такая же липкая дрянь, как и во взорванном доме. Чонси говорит, что они ведут туда, к лугам, и продавленный след там шире, чем большой амбар. И он еще сказал, такое сказал, миссис Кори, что решил поискать коров Сета, хоть и был напуган до смерти; и он их нашел на верхнем пастбище возле Хмельника Дьявола, и они были в жутком виде. Половина из них совсем исчезли, как не было, а у остальных как будто почти всю кровь высосали и такие болячки, как, помните, были у скотины Уэйтли после того как у Лавинии родился этот чернявый ублюдок. Сет пошел посмотреть на коров, хотя, клянусь чем угодно, он вряд ли решится приблизиться к дому Колдуна Уэйтли! Чонси толком не разглядел, куда ведут эти глубокие круглые отметины, но говорит, что, скорей всего, они идут к лощине, через которую дорога в городок. Я скажу вам, миссис Кори, там что-то есть такое, что-то не то… Думаю, этот Уилбур Уэйтли – он заслужил такой плохой конец, потому что все это из-за него. Он не совсем человек, я это всегда всем говорила, и думаю, что они со стариком Уэйтли что-то там выращивали в этом своем заколоченном доме, что-то еще более плохое, чем он сам. Вокруг Данвича всегда водились призраки – нечто живое – не такие как люди и опасные для людей. Земля вчера опять не молчала, а под утро Чонси слышал, как в лощине Холодных ключей громко кричали козодои, он глаз сомкнуть не мог. А потом ему показалось, что он слышит другие, слабые звуки со стороны дома Колдуна Уэйтли, – как будто дерево трещит или доски отдирают, или как будто ящик деревянный разламывают. Он ночью до рассвета не спал, а встав, первым делом пошел к Уэйтли, чтобы посмотреть, и скажу вам, миссис Кори, увидел он достаточно! Ничего хорошего в этом нет, и я думаю, что в этом все должны принять участие. Я знаю, что происходит что-то ужасное, и чувствую, что мне недолго осталось жить, но только один Бог знает, что это. А ваш Лютер заметил, куда ведут эти большие следы? Нет? Что ж, миссис Кори, если они были на дороге с этой стороны лощины и если они не привели к вашем дому, тогда они, скорее всего, уходят туда, в лощину. Так должно быть. Я всегда говорила, что эта лощина Холодных ключей – нездоровое и дурное место. Козодои и светлячки ведут себя совсем не так, как Божьи твари, а кроме того говорят, что там вы можете услышать странные вещи, снизу, если будете стоять между обрывом и Медвежьей Берлогой. К полудню три четверти мужского взрослого населения Данвича и подростки ходили толпами по дорогам и лугам между свежими развалинами дома Уэйтли и лощиной Холодных ключей, в ужасе рассматривая чудовищные гигантские следы, изувеченных коров Бишопа, странные, зловонные остатки фермерского дома и примятые заросли растительности на полях и обочинах дороги. То, что вырвалось на свободу в наш мир, без сомнения, спустилось в находившееся там огромное зловещее ущелье: все деревья на его краю были согнуты или сломаны, а в нависающем над крутым склоном подлеске образовалась широкая дорога. Можно было подумать, что по крутому склону ущелья соскользнуло что-то размером с дом, пропахав густые заросли деревьев и кустарника. Снизу не доносилось ни звука, а только отдаленное, почти неразличимое зловоние; неудивительно, что собравшиеся мужчины предпочитали стоять наверху крутого склона, вместо того чтобы спуститься вниз и напасть на ужасного неведомого циклопа в его логове. Три собаки, сопровождавшие людей, поначалу яростно заливались лаем, однако, приблизившись к ущелью, трусливо притихли. Кто-то позвонил и сообщил все новости в «Эйлсбери транскрипт», однако редактор, привыкший к диким россказням из Данвича, ограничился тем, что составил небольшую, в один абзац, юмористическую заметку, которую затем воспроизвело агентство «Ассошиэйтед пресс». К ночи все забились по своим домам и максимально крепко забаррикадировали двери всех домов и сараев. Конечно же, ни одна корова не была оставлена на пастбище. Около двух часов ночи ужасающее зловоние и дикий собачий лай разбудил семейство Элмера Фрая, на восточном склоне лощины Холодных ключей, и все потом единодушно уверяли, что откуда-то неподалеку доносились приглушенные всплески и шлепки. Миссис Фрай предложила позвонить соседям, и Элмер уже готов был с ней согласиться, но тут их дискуссию прервал треск ломающегося дерева. Звуки доносились, по всей видимости, из сарая: сразу же за этим послышались ужасные крики и топот скота. Собаки подползли и прижались к ногам ошеломленных от страха людей. Фрай в силу привычки зажег фонарь, но прекрасно понимал, что выйти сейчас в темноту двора равносильно смерти. Дети и женщины хныкали, удерживаясь от крика только каким-то загадочным, почти подавленным инстинктом самосохранения, говорящим им, что их жизни зависят от сохранения тишины. Наконец крики скота затихли, перейдя в жалостливое мычание, после чего, и тогда стали слышны удары, стук и треск. Семейство Фраев, прижавшись друг к другу в гостиной, не решалось двигаться, пока звуки перемещения снаружи не затихли где-то далеко внизу в лощине Холодных ключей. Лишь тогда Селина Фрай бросилась к телефону и, под сдавленные стоны, доносящиеся из хлева, и демонические крики ночных козодоев, несущиеся из лощины, рассказала всем, кому смогла, о второй фазе данвичского ужаса. На следующий день всю округу охватила настоящая паника: перепуганные группки людей прохаживались, не общаясь друг с другом, по месту вчерашних дьявольских событий. Две широкие продавленные полосы протянулись от лощины ко двору Фраев, чудовищные отпечатки покрывали оголенные участки земли, а у старого сарая одна стена полностью отсутствовала. Из стада удалось найти только четвертую часть. Некоторые из коров были растерзаны, а оставшихся в живых пришлось пристрелить. Эрл Сойер предложил обратиться за помощью в Эйлсбери или Аркхем, но все прочие сошлись во мнении, что проку от этого не будет. Старый Завулон Уэйтли, из той ветви Уэйтли, что занимала промежуточную стадию между нормальностью и вырождением, высказал мрачные предположения относительно тех обрядов, которые, видимо, совершались на вершинах холмов. Он происходил из семейства, где крепки традиции, и потому его воспоминания о песнопениях внутри огромных кругов из каменных столбов были связаны не только с Уилбуром и его дедушкой. Тьма снова опустилась на пораженный ужасом городок, слишком пассивный, чтобы организовать реальное сопротивление. В нескольких случаях семейства, связанные близким родством, собирались вместе и пребывали в мрачном унынии под одной крышей, однако в большинстве случаев повторилось вчерашнее баррикадирование, доказавшее свою бесполезность; некоторые зарядили мушкеты и поставили наготове вилы. Однако в эту ночь ничего не произошло, если не считать рокота, доносившегося с холмов, и когда наступило утро, многие надеялись, что кошмар прекратился так же внезапно, как и пришел. Некоторые отчаянные головы даже предлагали совершить экспедицию в лощину, в качестве наступательной меры, однако никто не рискнул подать собой пример для пассивного большинства. И снова наступила ночь, вновь баррикадировались входы в жилища, хотя теперь меньшее количество семей собирались вместе. Наутро и семейство Фраев, и домочадцы Сета Бишопа сообщили о волнении среди собак, а также о непонятных звуках и запахах, доносящихся издали; в то время как вышедшие поутру на разведку добровольцы с ужасом обнаружили свежие отпечатки чудовищных следов на дороге, проходящей по краю Сторожевого холма. Как и прежде, обе стороны дороги несли на себе следы повреждений, вызванных прохождением дьявольской гигантской массы, при этом характер следов говорил о движении в двух направлениях, словно бы движущаяся гора пришла со стороны лощины Холодных ключей, а затем вернулась обратно. У самого подножья холма полоса смятого кустарника тридцатифутовой ширины уходила вверх, и у следопытов перехватило дыхание, когда они увидели, что неумолимый след идет даже по наиболее отвесным, почти перпендикулярным земле участкам. Каким бы ни было это кошмарное существо, оно могло взбираться по практически вертикальной каменной стене; когда же исследователи взобрались безопасными тропами на самый верх, они обнаружили, что там следы заканчиваются, или, точнее, поворачивают в противоположную сторону. Здесь было то самое место, где Уэйтли прежде разводили костры и проводили свои дьявольские песнопения у камня в форме стола на Вальпургиеву ночь и на День всех святых. Теперь этот камень лежал в центре обширного пространства, истоптанного циклопическим ужасным существом, а его слегка вогнутая поверхность была измазана той же густой и зловонной липкой массой, которая была на полу разрушенного дома Уэйтли, когда кошмар начался. Очевидно, ужасное существо спустилось тем же путем, каким поднялось сюда. Пытаться что-либо понять было бесполезно. Логика, разум и нормальные представления о мотивации действий здесь явно не срабатывали. Только старый Завулон, сегодня никуда не ходивший, мог бы, наверное, разобраться в ситуации и дать возможное объяснение. Ночь четверга началась примерно так же, как и предыдущая, однако окончание ее было трагическим. Козодои в лощине кричали с такой необыкновенной настойчивостью, что многим не удавалось уснуть, а где-то около трех часов ночи в некоторых домах раздались телефонные звонки. Снимавшие трубку слышали только, как обезумевший от страха человек кричал: «Помогите, о Боже!..», затем грохот падения, и разговор прерывался. Никто не решился выйти из дому попытаться что-либо предпринять, и до самого утра неизвестно было, откуда звонили. Поутру же стали обзванивать все номера подряд и обнаружили, что не отвечает только номер Фраев. Истина открылась часом позже, когда торопливо собранная группа вооруженных мужчин подошла к дому Фрая, расположенному у начала лощины. То, что там увидели, ужасало, хотя и не было неожиданным. Там появились дополнительные проплешины на земле и еще множество страшных отпечатков, но никакого дома уже не осталось. Он был смят и раздавлен, как яичная скорлупа, причем среди развалин не удалось найти ни живых, ни мертвых. Только зловоние и липкая масса. Семейство Элмера Фрая было стерто из Данвича подчистую. VIII А тем временем более тихая, хотя в духовном смысле куда более драматическая часть этих ужасных событий разворачивалась в Аркхеме за закрытыми дверями заставленной книжными полками комнаты. Загадочная рукопись, записи или дневник Уилбура Уэйтли, присланная в Мискатоникский университет для расшифровки, вызвала беспокойство и озадаченность специалистов как по древним, так и по современным языкам; даже использованный в ней алфавит, имеющий некоторое сходство с применявшимся когда-то в Месопотамии, был абсолютно неизвестен даже самым лучшим специалистам. Окончательное заключение лингвистов гласило, что текст представляет собой запись с использованием искусственного алфавита, что дает эффект шифрования; однако ни один из простых методов криптографии не дал никакой подсказки, никакого ключа к пониманию, даже когда их последовательно перебрали применительно к различным языкам, которым мог бы пользоваться ведущий записи. Древние книги из дома Уэйтли хотя и были исключительно интересными и в ряде случаев открывали возможность провести перспективные научные исследования, ничем не помогали в расшифровке текста рукописи. Одна из них, объемистый том с железной застежкой, тоже была написана неизвестным алфавитом – совсем другой природы, имеющим большое сходство с санскритом. Старый гроссбух в конце концов оказался в распоряжении доктора Армитажа, как ввиду его особого интереса к семейству Уэйтли, так и благодаря обширным лингвистическим познаниям и знакомству с мистическими формулами античных времен и средневековья. У Армитажа была мысль, что этот алфавит может представлять собой средство тайнописи, использующееся некоторыми запрещенными культами, сохранившимися с глубокой древности и унаследовавшими многие формы и традиции от колдунов Сарацинии. Однако этот аспект он считал не самым важным, ибо не так уж важно знать источник и происхождение написания самих символов, если они использовались, как он подозревал, для зашифровки текста на современном языке. Его убеждение основывалось на том, что при таком гигантском объеме текста пишущий вряд ли стал бы пользоваться иным языком, помимо родного, разве что в случае отдельных особых формул и заклинаний. Исходя из этого он штурмовал тайну рукописи, предполагая, что в основе ее лежит английский язык. Доктор Армитаж знал, судя по серии неудачных попыток своих коллег, что загадка сложная и трудноразрешимая; что не стоит даже пытаться найти какое-то простое решение. Весь остаток августа он штудировал в огромном количестве исследования по криптографии; обложился наиболее важными сочинениями по этим вопросам, нашедшимися в библиотеке, и проводил бессонные ночи среди тайн «Polygraphia» Тритемия, «De Furtivis Literarum Notis» Джамбаттиста Порта, «Traité des Chiffres»» Де Виженера, «Cryptomenysis Patefacta» Фальконера, изучил трактаты восемнадцатого века Дэвиса и Тикнесса, а также труды современных специалистов, таких как Блэйр, фон Мартенс и Клюбер[5]; в результате он пришел к убеждению, что имеет дело с одной из самых изощренных криптографических систем, в которой списки взаимно соотносящихся букв выстроены как таблица умножения, и текст составляется при помощи ключевых слов, известных лишь ограниченному кругу лиц. Ученые прошлого дали ему гораздо больше, чем современные исследователи, и Армитаж решил, что ключ к рукописи происходит из глубины веков, но, без сомнения, многократно преобразован экспериментаторами-мистиками. Несколько раз казалось ему, что впереди забрезжил свет истины, но всякий раз какое-то обстоятельство становилось неодолимым препятствием. И наконец, в сентябре, тучи начали рассеиваться. Удалось точно идентифицировать некоторые буквы, находившиеся в определенных местах рукописи, и стало ясно, что исходный текст действительно написан на английском. Вечером второго сентября от его усилий пал последний барьер, и Армитаж смог прочитать первый связный фрагмент записей Уилбура Уэйтли. Как и предполагали с самого начала, это был дневник: текст отражал как огромную эрудицию в отношении оккультизма, так и общее невежество странного существа, ведущего эти записи. Одна из первых длинных заметок, расшифрованных Армитажем, относилась к 26 ноября 1916 года и оказалась крайне странной и вызывающей тревогу. Это было написано, вспомнил ученый, мальчиком трех с половиной лет, внешне выглядевшим на двенадцать-тринадцать: «Сегодня учил Акло для Саваофа (получилось), он мне не понравился, отвечают с холма, а не из воздуха. Который наверху опережает меня больше, чем я думал, и, кажется, у него немного земных мозгов. Выстрелил в Джека, колли Элама Хатчинса, когда тот подбежал укусить меня, и Элам сказал, что убьет меня, если тот умрет. Думаю, что нет. Вчера вечером дедушка заставлял меня повторять формулу Дхо, и я, похоже, видел внутренний город у 2 магнитных полюсов. Я попаду на эти полюса, когда земля будет очищена, если не смогу пробиться при помощи заклинания Дхо-Нха, когда совершу это. Которые из воздуха сказали мне на шабаше, что пройдут годы, прежде чем я смогу очистить землю, и к тому времени дедушка, скорее всего, уже умрет, поэтому я должен выучить все наклоны планов и все формулы заклинания от Йр до Нххнгр. Которые снаружи помогут, но они не способны занять тело без человеческой крови. Который наверху, похоже, будет точным образцом этого. Я могу отчасти видеть его, когда сотворяю знак Вууриш или посыпаю порошком Ибн Гази, и он похож на тех, кто бывает на Холме в Вальпургиеву ночь. Интересно, как я буду выглядеть, когда земля будет очищена и на ней не останется земных существ? Тот, кто ответил на Акло Саваофа, сказал, что я, наверное, преобразованный, чтобы те, которые снаружи, могли действовать». Утро доктор Армитаж встретил в холодном поту от ужаса и безумной концентрации усилий. Он всю ночь не отрывался от рукописи, сидя при свете электрической лампы и дрожащими руками переворачивая страницу за страницей, стараясь как можно быстрее расшифровать загадочный текст. Он взволнованно позвонил домой жене и сказал, что не придет, а когда она принесла ему завтрак, съел лишь самую малость. Весь день он продолжал читать, время от времени с раздражением останавливаясь, когда требовалось применять более сложный ключ. Ему принесли ланч и обед, но он опять съел лишь самую малость. В середине следующей ночи он задремал, сидя на стуле, но вскоре оказался разбужен кошмаром, почти столь же ужасным, как раскрытая им истинная угроза существованию человечества. Утром четвертого сентября профессор Райс и доктор Морган настояли на встрече с ним, после которой вышли дрожащие и пепельно-серые. Вечером он лег спать, но спал беспокойно. На следующий день, в среду, он вернулся к расшифровке рукописи и принялся делать обширные выписки из новых записей и тех, что он читал ранее. После полуночи он немного поспал, прямо в кресле в своем кабинете, но к рассвету уже вновь работал над рукописью. Незадолго до полудня, доктор Хартвелл, врач, навестил его и настаивал на прекращении этой изнуряющей работы. Армитаж отказался, заявив, что для него важно как можно скорее дочитать рукопись и найти объяснение происходящему. Этим вечером, едва наступили сумерки, он наконец завершил это ужасное чтение и в полном бессилии откинулся в кресле. Жена, принеся ужин, нашла его в полубессознательном состоянии, но он оказался в состоянии резким окриком остановить ее, когда увидел, что она смотрит на записи, сделанные его рукой. С трудом поднявшись, он собрал исписанные листы и запечатал их в большой конверт, который положил во внутренний карман пальто. Ему хватило сил дойти до дома, но он явно нуждался в медицинской помощи, поэтому немедленно был вызван доктор Хартвелл. Когда доктор укладывал Армитажа постель, тот лишь беспрестанно бормотал: «Но что же, во имя Господа, мы можем сделать?» Выспавшись, на следующий день доктор Армитаж как будто бредил. Он ничего не объяснил доктору Хартвеллу, но, в недолгие периоды успокоения, настаивал на серьезном и долгом разговоре с Райсом и Морганом. Его бессвязный лепет был довольно причудливым, например, он неистово требовал уничтожить что-то такое, что находится в заколоченном фермерском доме; ссылался на какой-то фантастический план уничтожения всей человеческой расы, всей животной и растительной жизни на земле какой-то ужасной более древней расой существ из иного измерения. Он кричал, что мир в опасности, поскольку Древние Существа хотят полностью очистить его и утащить из Солнечной системы и космического пространства в какую-то другую грань или фазу вечности, откуда он однажды выпал, вигинтиллионы эпох назад. А иногда просил принести ему чудовищный «Некрономикон» или «Демонолатрию» Ремигия, в которых надеялся найти какую-нибудь формулу, способную волшебным образом развеять нависшую опасность. «Их надо остановить! – выкрикивал он время от времени. – Эти Уэйтли собираются впустить их, и самый опасный все еще остался! Скажите Райсу и Моргану, что мы должны сделать что-нибудь – совершать это придется вслепую, но я знаю, как изготовить порошок… Его не кормили со второго августа, когда Уилбур прибыл сюда и обрел здесь смерть, и с таким темпом…» По счастью, Армитаж обладал крепким для своих семидесяти трех лет здоровьем и, выспавшись, смог справиться и не впасть в полное помешательство. В пятницу утром он проснулся с ясной головой, но терзаемый изнутри страхом и осознанием огромной ответственности. В субботу он чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы дойти до библиотеки и вызвать к себе Райса и Моргана, так что оставшуюся часть дня и весь вечер трое ученых напрягали свои умственные способности в яростных дискуссиях и для проверок даже самых диких предположений. Книги странного, загадочного и ужасного содержания были в огромных количествах принесены с полок и из хранилищ; копии диаграмм, формул и заклинаний делались с лихорадочной быстротой и в пугающем изобилии. Скептицизм у них полностью отсутствовал. Все трое видели тело Уилбура Уэйтли, лежавшее на полу в комнате этого самого здания, и после этого ни один из них не мог относиться к его дневнику как к запискам сумасшедшего. По вопросу, нужно ли обратиться в полицию штата Массачусетс, мнения разделились и негативное в итоге возобладало. Здесь дело касалось такого, во что непосвященный просто не поверил бы – дальнейшие события подтвердили, что это действительно так. Обсуждение завершилось поздно ночью, не породив никакого плана действий, а все воскресенье Армитаж был занят изучением древних рецептов и смешиванием различных химикатов, полученных из университетской лаборатории. Чем дольше он размышлял над дьявольским дневником, тем сильнее сомневаться в возможности уничтожить каким-либо химическим средством существо, оставшееся после смерти Уилбура Уэйтли, – он еще не знал, что это существо, угрожающее всей планете, через несколько часов вырвется на волю и станет причиной надолго запомнившегося данвичского ужаса. В понедельник продолжилось все то же, что было в воскресенье, ибо стоявшая перед ним задача требовала долгих исследований и многих экспериментов. Более тщательное изучение чудовищного дневника привело к появлению различных вариаций задуманного плана, и Армитаж не сомневался, что сколько бы он ни готовился, полной уверенности в успехе все равно не будет. К вечеру вторника он наметил в основных чертах свои действия и принял решение о необходимости отправиться в Данвич на этой неделе. После этого в среду ему довелось испытать шок. В уголке страницы «Аркхем эдвертайзер» была перепечатана из «Ассошиэйтед пресс» шутливая заметка о том, про какое чудовище рассказывают в Данвиче после изрядных количеств самопального виски. Армитаж, крайне ошеломленный, смог только позвонить Райсу и Моргану. Их обсуждение закончилось далеко за полночь, а на следующий день все трое занимались лихорадочными сборами в дорогу. Армитаж отдавал себе отчет, что собирается задействовать чудовищное могущество, но вместе с тем понимал, что нет другой возможности предотвратить пагубные последствия уже совершенного зловещего вмешательства. IX В пятницу утром Армитаж, Морган и Райс отправились на автомобиле в сторону Данвича и прибыли в городок к часу пополудни. Погода была прекрасная, но даже в ярких лучах солнца казалось, что скрытый ужас и дурные предзнаменования зависли над необычными куполообразными холмами и глубокими затененными ущельями этой зловещей местности. Время от времени, скользнув взглядом в сторону неба, можно было заметить мрачные круги из каменных столбов на вершине холма. По атмосфере молчаливого страха возле лавки Осборна они догадались, что случилось что-то ужасное, и вскоре узнали об уничтожении дома Элмера Фрая и его семьи. В течение дня они ездили по окрестностям Данвича, расспрашивая местных жителей о произошедших событиях, и сами с ужасом осмотрели то, что осталось от дома Фрая, зловонные липкие следы, дьявольские отпечатки во дворе, изувеченный скот Сета Бишопа и гигантские полосы придавленной растительности. След, проходящий по Сторожевому холму вверх и вниз, показался Армитажу почти знаком вселенского катаклизма, и он долго смотрел на зловещий камень на самой вершине. Наконец ученые, узнав, что из Эйлсбери утром приехали представители полиции, получившей телефонное сообщение о трагедии с семьей Фрая, решили найти их и обменяться результатами наблюдений. Однако они обнаружили, что это легче задумать, чем сделать; нигде не обнаружилось никаких следов прибывшей группы. В машине их прибыло пятеро, но сейчас машина стояла пустой во дворе фермы Фрая. Местные жители, уже успевшие пообщаться с полицией, сначала казались озадаченными этим не меньше, чем Армитаж и его коллеги. Затем старый Сэм Хатчинс толкнул в бок Фреда Фарра и указал на зев глубокого ущелья. «Боже, – сказал он, тяжело дыша, – я же говорил им ни в коем случае не спускаться в лощину, да мне и в голову не пришло, что кто-то может туда полезть, там же эти следы и этот смрад, и козодои кричат день и ночь беспрестанно…» Холодная дрожь пробрала и местных жителей и заезжих гостей, и все они замерли, инстинктивно прислушиваясь. Армитаж, впервые реально соприкоснувшийся с этим кошмаром и его чудовищными деяниями, ощутил сильнейшее волнение от груза принятой на себя ответственности. Скоро опустится ночь, и тогда горное чудовище примется за свое жуткое дело. «Negotium perambulans in tenebris…»[6]. Старый библиотекарь повторил заклинание, которое заучил, сжимая в руке лист бумаги, на котором было записано дополнительное заклинание, которое он заучить не успел. Он проверил, работает ли его электрический фонарик. Стоявший рядом с ним Райс достал из саквояжа металлический опрыскиватель того типа, какие используют для борьбы с насекомыми, тогда как Морган снял чехол с крупнокалиберной винтовки, на которую надеялся, несмотря на предупреждение коллеги о том, что материальное оружие здесь не поможет. Армитаж, прочитавший страшный дневник, мучительно хорошо знал, чего следует ожидать, однако не дал жителям Данвича никакого намека, чтобы не усиливать их испуг. Он надеялся, что удастся справиться с угрозой без сообщения миру о той чудовищной опасности, которой он избежал. Когда сгустились сумерки, местные жители разбрелись по своим домам и вновь принялись озабоченно запираться изнутри, несмотря на явные свидетельства бесполезности людских замков и укрепленных дверей против силы, способной по своей прихоти гнуть деревья и разрушать дома. Они скептически покачали головами, узнав о намерении приезжих караулить возле развалин дома Фрая, и, расходясь по домам, почти не рассчитывали снова увидеть этих исследователей. В эту ночь под холмами снова грохотало, и козодои пели угрожающе. Порывы ветра время от времени приносили из лощины Холодных ключей неописуемое зловоние, в точности такое же, какое все трое ощущали и ранее, когда стояли возле умирающей твари, прожившей пятнадцать с половиной лет в человеческом обличье. Однако тот ужас, который они поджидали, так и не появился. Чего бы ни скрывалось там, на дне лощины, оно выжидало, но Армитаж сказал коллегам, что нападать на него в темноте будет чистым самоубийством. Робко наступило утро, и ночные звуки стихли. Начался серый, пасмурный день, время от времени моросил дождь, а на северо-западе над холмами собирались значительно более густые и тяжелые облака. Аркхемские ученые пребывали в нерешительности. Укрывшись от усилившегося дождя в одной из немногих сохранившихся хозяйственных построек на дворе Фрая, они обсуждали, следует ли мудро выжидать здесь дальше или надо отважно нападать и спуститься в лощину в поисках их неописуемой чудовищной дичи. Ливень становился все сильнее, откуда-то из-за горизонта доносились раскаты грома, и вот совсем рядом блеснула раздвоенная молния, на мгновение залив сиянием все окрестности, ударившая как будто в самый центр проклятой лощины. Небо потемнело еще сильнее, поколебав надежды ученых на то, что гроза будет бурной, но короткой и сменится ясной погодой. Прошло около часа, было все еще зловеще темно, когда с дороги донеслись разноголосые выкрики. Вскоре затем показалась группа мужчин, не меньше дюжины, которые, подбегая, кричали и даже истерически плакали. Кто-то из бежавших впереди выкрикивал чего-то, явно обращаясь в приезжим, и ученые из Аркхема отозвались, едва поняли это. – О, Боже мой, Боже мой, – кричавший задыхался. – Оно снова идет, и на этот раз днем! Оно вышло… оно вышло и идет сюда прямо сейчас, и одному Богу известно, когда оно нападет на всех нас! Дыхание у него сбилось, но его сменил другой. – Примерно с час назад Заву Уэйтли позвонили, и это была миссис Кори, жена Джорджа. Она сказала, что ее работник Лютер, пошедший после удара сильной молнии отгонять скотину, увидел, как сгибаются деревья с другой стороны лощины – напротив этого места – и ощутил тот же ужасный запах, какой был от следов утром в понедельник. И ему послышались всплески и шлепки, и звук этот был громче, чем бывает, когда деревья качаются от ветра, и тут вдруг все деревья вдоль дороги наклонились на одну сторону, и было слышно хлюпание и шлепки по грязи. Но при этом Лютер клянется, что ничего видно не было, только все деревья придавились и кусты тоже. А затем далеко впереди, где Бишопов ручей, он услышал страшный треск на мосту, как будто дерево разламывается и раскалывается. И все равно ничего не было видно, только как деревья гнутся. А после шлепки доносились уже издалека – с дороги, что ведет к дому Колдуна Уэйтли на Сторожевом холме – у Лютера хватило духу побежать в ту сторону, откуда раздавались звуки, и посмотреть на землю. Там кругом была грязь и вода, на небе темень непроглядная, и дождь все смывает; но все равно у края лощины, где деревья были придавлены, он опять увидел эти страшные следы, размером с дно бочки, какие видел в понедельник. Тут снова заговорил первый рассказчик. – Но это еще не все – это только начало. Заву позвонили из дома Сета Бишопа. Салли, его хозяйка, кричала как резаная – она увидела, как деревья у дороги согнулись, и звук был такой, будто слон топает и дышит, и это приближается к ее дому. Потом она сказала, что чует ужасный запах, и ее сын Чонси закричал, что это такой же запах, какой был возле развалин дома Уэйтли в понедельник утром. И собаки все время лаяли и ужасно выли. А затем она вдруг заорала, и говорит, что кусты у дороги примяло, как будто ураган пролетел, но только ветра сильного не было. А потом Салли опять закричала и сказала, что забор только что повалился, хотя не видно того, кто это сделал. Потом в трубке стало слышно, что Чонси и старый Сет Бишоп закричали, а Салли сказала, что в дом что-то сильно ударило – не молния или еще что-то, а чего-то тяжелое, в переднюю стену, и продолжает бить по стене, хотя через окна ничего не видно. А затем… затем… Испуг на лицах всех слушателей усилился; Армитаж, тоже потрясенный, все же нашел в себе силы приободрить рассказчика. – А затем… Салли… она завопила: «О, помогите кто-нибудь, дом рушится…» – и в трубке был слышен страшный треск, и все они кричали… примерно так же было, когда оно напало на дом Элмера Фрая, только… Он замолк, и слово взял кто-то другой из толпы. – Вот и все – больше ни слова и ни звука. Мы сели в машины, собрав, сколько смогли, крепких мужиков, кого смогли собрать возле дома Кори, и направились сюда к вам, чтобы спросить, чего нам нужно делать. Я не верю, что это Божья кара за то, что мы не такие, как все, а только Божьей кары ни одному смертному не избежать. Армитаж понял, что время действовать настало, и уверенно обратился к группе робких, перепуганных деревенских жителей: – Нужно начать преследование, парни, – он старался говорить как можно увереннее. – Я уверен, что мы способны уничтожить это существо. Вы, парни, должно быть, знаете, что эти Уэйтли были колдунами – так вот, эта тварь создана колдовством, а значит, справиться с ней можно только теми же самыми средствами. Я прочитал дневник Уилбура Уэйтли и некоторые из тех старинных книг, которые он изучил; и думаю, что теперь я знаю нужное заклинание, которое позволит прогнать это существо. Конечно, быть полностью уверенным я не могу, но у нас хотя бы есть шанс. Оно невидимо – я подозревал, что это так – но в этом опрыскивателе сейчас вещество, который позволит нам на какое-то время увидеть его. Мы обязательно позже попробуем это сделать. Эта тварь – слишком страшная, чтобы оставлять ее живой, однако она не столь ужасна, чем то, что впустил бы в наш мир Уилбур, проживи он немного дольше. Вы даже представить себе не сможете, чего избежал наш мир. Теперь осталась только эта тварь, и она не способна размножаться. Однако она способна причинить немало вреда; так что не следует испытывать угрызения совести, уничтожая ее. Нам необходимо догнать это существо, и первое, что для этого надо сделать – это направиться к тому месту, которое только что подверглось нападению. Пусть кто-то из вас нас проводит – я плохо знаю ваши дороги, но предполагаю, что должен быть какой-нибудь короткий путь. Ну, кто из вас?