1933 Г. Ф. Лавкрафт, Э. Хоффман Прайс Врата серебряного ключа I В просторной комнате, украшенной причудливыми гобеленами и превосходной работы старинными бухарскими коврами, четверо мужчин расположились вокруг стола, заваленного различными документами. В дальних углах дымились кадильницы на кованых треножниках; время от времени невероятно старый слуга-негр в темной ливрее пополнял их, и тогда дурманящий запах ароматических смол становился гуще; в глубокой стенной нише тикали странные часы в форме гроба, циферблат которых был размечен непонятными иероглифами, а движение четырех стрелок не соответствовало никакой системе исчисления времени из используемых на этой планете. Эта комната была необычной и вызывала беспокойство, но вполне подходила для того дела, ради которого здесь собрались. Сюда, в этот дом в Новом Орлеане, некогда принадлежавший человеку, посвященному в тайные знания, величайшему на американском континенте математику и востоковеду, съехались друзья и родственники другого великого посвященного – писателя и визионера, лишь немногим уступавшего своему предшественнику, бесследно исчезнувшего четыре года назад, – чтобы решить, кому достанется его имение. Рэндольф Картер, всю жизнь мечтавший о бегстве из скуки и ограниченности повседневности в манящие просторы видений и сказочные пространства иных измерений, исчез для всех людей седьмого октября 1928 года, в возрасте пятидесяти четырех лет. Вел он довольно странный и уединенный образ жизни, и некоторые полагали, что в основе удивительных историй, описанных в его романах, лежат реальные случаи из жизни автора, не вошедшие в официальную биографию. Также он был близким другом Харли Уоррена, тайноведа из Южной Каролины, увлекавшегося изучением книг на языке нааков – предначальном языке гималайских жрецов. Настолько близким, что именно он стал свидетелем того, как Уоррен одной промозглой ужасной ночью на древнем кладбище спустился в сырой смрадный склеп – чтобы никогда из него не подняться. Многие годы Картер прожил в Бостоне, но предки его были родом из дремучих лесистых холмов за Аркхемом, старинным городком, словно зачарованным нечистой силой. Именно там, среди этих древних, могильно угрюмых холмов он пропал. Его старый слуга Паркc, умерший в начале 1930 года, рассказывал о найденной Картером на чердаке своего дома шкатулке, украшенной устрашающим орнаментом, источающей какой-то странный аромат, в которой лежали пергамент с непонятными письменами и серебряный ключ, покрытый загадочными символами. Сам Картер тоже упоминал о них в переписке. По словам Паркса, его хозяин полагал, что ключ достался ему по наследству и с его помощью он сможет открыть врата в страну своих детских грез и узреть таинственные миры, в которых бывал лишь в видениях. Так что однажды Картер взял шкатулку с ее содержимым, сел за руль своего автомобиля, и больше его никто не видел. Спустя некоторое время автомобиль обнаружили на обочине старой, поросшей травой дороги в холмах за Аркхемом, неподалеку от родовой усадьбы Картеров – точнее, останков величественных построек, обвалившихся до самого погреба. Неподалеку располагалась роща вязов, где в 1781 году исчез другой представитель рода Картеров, а чуть в стороне сохранилась ветхая, скособоченная хижина, служившая напоминанием о Гуди Фаулер, ведьме, в еще более ранние времена варившей здесь свое адское зелье. Этот край стал пользоваться дурной славой с тех пор как в нем поселились беженцы из Салема, обвиненные в 1692 году в общении с нечистой силой, так что не стоит удивляться, что и поныне он кажется зловещим. Среди спасшихся от пенькового галстука был и Эдмунд Картер, о колдовстве которого ходило много историй. А теперь канул в неведомое его одинокий потомок, не иначе как чтобы присоединиться к нему! В машине была найдена шкатулка из странного пахучего дерева, содержащая пергамент с письменами, которые никто не сумел прочесть. Серебряный ключ пропал – видимо, Картер забрал его с собой. Проще считать так, чем полагать, будто никакого ключа не было. Следователи из Бостона заметили, что отдельно лежащие бревна из разрушенной старой усадьбы недавно кто-то передвигал, а также был найден носовой платок на склоне поросшей лесом мрачной скалы, возле темнеющего входа в ужасную пещеру, прозванную в здешних краях Змеиным логовом. И конечно, легенды о Змеином логове вновь возродились к жизни. Фермеры шепотом рассказывали старые предания об Эдмунде Картере, творившем нечестивые обряды в дальнем гроте этой пещеры, присоединяя к ним недавнюю историю о втором исчезнувшем Картере, которого с самого раннего детства тянуло в Змеиное логово. Во времена его юности большой дом с двускатной крышей был в отличном состоянии, и заправлял в нем его двоюродный дед Кристофер. Маленький Рэндольф часто гостил здесь и рассказывал об этой пещере всякое загадочное. Особенно запомнился людям его рассказ об узкой расщелине, ведущей в таинственный внутренний грот, а когда в девять лет он провел в пещере целый день, то сам сильно переменился. Случилось то событие тоже в октябре, с того момента у мальчика открылись незаурядные способности – он стал предсказывать будущее. В ночь после исчезновения Картера шел сильный дождь, смывший все следы на дороге рядом с машиной. В Змеиное логово тоже попала вода и пол покрывала жидкая грязь. Глуповатые деревенские жители уверяли, будто видели следы под вязами на обочине дороги и на склоне холма, у Змеиного Логова, там, где нашли носовой платок. Но кому из следователей пришло бы в голову прислушиваться к описаниям глубоких вмятин, напоминавших следы от башмаков с квадратными носами, таких, какие носил маленький Рэнди Картер? Также за бредни были приняты описания других отпечатков, напоминающих следы от особых сапог без каблуков старого Бениджи Кори, замеченных рядом с этими вмятинами. Старый Бениджа служил у Картеров во времена детства Рэндольфа и умер тридцать лет назад. Однако эти описания, распространяемые слухами, да еще слова Картера, переданные Парксом, о серебряном ключе с причудливой арабеской, который поможет ему открыть врата в мир утраченного детства, сподвигли нескольких из посвященных в тайные знания заявить, что пропавший сумел преодолеть течение времени и вернулся на сорок пять лет назад, в октябрьский день 1883 года, когда он, будучи мальчишкой, пробыл целый день в Змеином логове. Когда он вечером вернулся в усадьбу, уверяли они, он уже совершил первое путешествие в будущее и побывал в 1928 году; иначе откуда бы ему знать о событиях, происходивших позднее, в отношении которых его предвидения полностью оправдались. И при всем при том он ни разу не упоминал о событиях, которые произойдут после 1928 года. Один из этих посвященных – пожилой и весьма эксцентричный джентльмен, живший в Провиденсе, штат Род-Айленд, и долгие годы переписывавшийся с Картером, – выдвинул более изощренную теорию: что Картер не только вернулся в детство, но и освободился от пут времени, отправившись в путешествие по призрачным просторам своих детских грез. У этого джентльмена было видение, после чего он опубликовал свою версию произошедшего, согласно которой исчезнувший восседает ныне на опаловом королевском троне в Илек-Ваде, сказочном городе, где башни стоят на стеклянных утесах, нависающих над сумрачным морем, под которыми бородатые ласторукие гнорри прорыли свои удивительные лабиринты. Именно этот старик-посвященный, Уорд Филлипс, наиболее решительно возражал против раздела имения Картера между его наследниками – дальними родственниками – на том основании, что он жив, и хотя находится в другом измерении, но еще может вернуться. Главным его оппонентом был один из кузенов Картера, Эрнст К. Эспинуолл из Чикаго, имеющий некоторые познания в юриспруденции. Он был на десять лет старше самого Картера, но сохранил юношескую горячность в спорах. Четыре года продолжались их словесные баталии, но наконец настало время для принятия окончательного решения, и эта просторная странная комната новоарлеанского дома превратилась в зал заседаний. В этом доме проживал и присматривал за наследием Картера, а также приводил в порядок его литературное наследство креол Этьен-Лоран де Мариньи, изучающий тайные знания и восточные древности. Картер познакомился с ним во время войны, оба они служили во французском Иностранном легионе и подружились благодаря сходству взглядов и интересов. Когда по случаю удачной военной операции им обоим предоставили отпуск, креол пригласил бостонского мечтателя на юг Франции, в Байонну, и посвятил его в ужасающие тайны старинных и забытых склепов, вырытых под этим городом с тысячелетней историей, от чего их дружба стала еще крепче. Картер указал де Мариньи в качестве душеприказчика, и сейчас этому неутомимому исследователю приходилось заниматься вопросом о наследовании имения. Делал он это крайне неохотно, ибо, подобно старику-посвященному из Род-Айленда, не верил, что Картер мертв. Но что могут противопоставить видения мистиков суровой расчетливости практиков? Вокруг стола в этой странной комнате дома, расположенного в старом французском квартале, собрались люди, непосредственно заинтересованные в исходе дела. Как полагается в таких случаях, в газетах тех городов, где предположительно проживали родственники Картера, заблаговременно были даны объявления, приглашающие явиться в определенный день и час в этот дом, однако всего лишь четверо прибыли сюда и слушали сейчас безумное тиканье напоминающих гроб часов, отсчитывающих время не этого мира, и журчание воды в фонтане во внутреннем дворике, куда выходило окно с неплотно задернутыми шторами. Проходили часы, и лица четверых становились все менее различимы из-за дыма от треножников, уже не требовавших дополнительного внимания от безмолвно сновавшего между ними и явно нервничавшего старого негра. Одним из присутствующих был сам Этьен-Лоран де Мариньи – стройный, смуглый, привлекательный, с густыми усами и еще вполне молодой. Интересы наследников представлял Эспинуолл – седой, тучный, с апоплексически красным лицом и короткими бакенбардами. Филлипс, посвященный из Провиденса, был худым, серокожим, длинноносым, гладко выбритым и слегка сутулым. Возраст четвертого человека не поддавался точному определению – худой бородач со смуглым лицом, черты которого казались странно неподвижными, в тюрбане, свидетельствующем о принадлежности к высшей касте – браминам, а его сверкающие угольно-черные глаза смотрели словно из какой-то невероятной глубины. Про себя он сообщил, что его зовут свами Чандрапутра, он посвященный в сокровенные знания из Бенареса и у него есть важные относящиеся к делу сведения; де Мариньи и Филлипс уже несколько лет состояли с ним в переписке и согласились с его странной претензией на участие в этом заседании. Когда он говорил, то словно бы подчеркивал каждое слово, и голос звучал как-то глухо и механически, но в то же время фразы он выстраивал гладко и правильно, скорее так, как говорят коренные англосаксы. Одет он был в европейский костюм, сидевший на нем крайне плохо и как-то неестественно, а косматая черная борода, восточный тюрбан и большие белые рукавицы придавали его облику заморский, диковинный колорит Де Мариньи, уперев палец в пергамент, найденный в машине Картера, говорил собравшимся: – Мне не удалось ничего разобрать на этом пергаменте. И присутствующему здесь мистеру Филлипсу тоже. Полковник Черчуорд утверждает, что это не язык нааков и совершенно не похоже на письмена острова Пасхи. Хотя резьба на шкатулке очень напоминает фигуры с острова Пасхи. Сам я прежде всего обратил внимание, что надписи выглядят так, будто буквы нанизаны на невидимую горизонтальную ось и висят на ней – подобное я уже видел в одной книге, принадлежавшей несчастному Харли Уоррену. Ее прислали из Индии как раз в то время, в 1919 году, когда мы с Картером гостили у него, и он никак ее не прокомментировал, сказал лишь, что лучше нам о ней не знать, и намекнул, что книга написана в каком-то ином месте, вовсе не на Земле. Эту книгу он взял с собой в декабре, отправившись на старое кладбище, где спустился с ней в склеп, и больше ни его, ни книгу никто не видел. Некоторое время назад я отправил нашему другу, присутствующему здесь свами Чандрапутре, воспроизведенные по памяти некоторые буквы из книги и фотокопию пергамента Картера. Он полагает, что есть надежда после дополнительных консультаций и изысканий пролить свет на их значение. Но что касается ключа… Картер присылал мне его фотографию. Эти загадочные арабески – не письмена, но, похоже, относятся к той же культурной традиции, что и пергамент. Картер всякий раз говорил, что почти разгадал тайну, но никогда не делился подробностями. Хотя однажды по сему поводу на него нашло поэтическое вдохновение. Этот старинный серебряный ключ, сказал он, откроет нужные двери, преграждающие доступ в коридоры пространства и времени, тянущиеся до самой Границы, которую не переступал ни один человек с тех пор, как страшный гений Шаддад воздвиг и спрятал в аравийской Петре величественные купола и бесчисленные минареты тысячеколонного Ирема. Как писал Картер в одном из своих рассказов, полуголодные дервиши и обезумевшие от жажды кочевники возвратились, желая рассказать о монументальном портале с гигантской рукой, высеченной над замковым камнем, но ни один человек не смог пройти через него и оставить в качестве свидетельства следы своих ног на темно-красном от зноя песке по ту сторону. Ключ, по мнению Картера, был именно тем, чего пока напрасно ждала эта гигантская рука. Нам неизвестно, почему Картер не забрал пергамент вместе с ключом. Возможно, он забыл о нем, но может быть, не захотел брать его с собой, помня об участи другого человека, спустившегося в склеп вместе с книгой и не вернувшегося оттуда. Или, возможно, он просто не нуждался в нем. Де Мариньи сделал паузу, и заговорил мистер Филлипс – резким, пронзительным голосом: – О странствиях Рэндольфа Картера мы можем знать только из наших собственных видений. Странствуя во снах, я посетил много удивительных мест и услышал немало странного и весьма значительного в Ултаре, что за рекой Скай. Пергамент был ему без надобности, ведь Картер вернулся в мир своих мальчишеских грез, и теперь он король в Илек-Ваде. Мистер Эспинуолл, выглядевший так, будто его вот-вот хватит апоплексический удар, сердито пробурчал: – Не заткнете ли рот старому дураку? Достаточно уже подобного бреда. Мы собрались, чтобы разделить наследство, и пора бы уже заняться делом. Тут впервые заговорил своим глухим неестественным голосом свами Чандрапутра: – Господа, все гораздо сложнее, чем вы думаете. Мистер Эспинуолл поступает нехорошо, пытаясь высмеивать наши видения. Мистер Филлипс же получил отнюдь не полную картину – возможно, из-за того, что уделял видениям недостаточно времени. Сам я посвятил им очень много времени. Мы в Индии относимся к видениям очень серьезно, как, похоже, поступали и все Картеры. К вам, мистер Эспинуолл, это не относится, поскольку вы приходитесь Рэндольфу двоюродным братом по материнской линии. Мои видения и другие источники информации открыли мне многое из того, что для вас оставалось покрытым мраком. К примеру: Рэндольф Картер забыл пергамент, который не сумел расшифровать, – однако лучше бы он не допускал такой оплошности. Видите ли, я смог немало узнать о том, что происходило с ним с того момента, как он вечером седьмого октября, то есть четыре года назад, покинул свою машину с серебряным ключом в руке. Эспинуолл недоверчиво хмыкнул, но остальные с интересом посмотрели на индуса. Дым из треножников сгустился, а безумное тиканье часов стало казаться последовательностью точек и тире телеграфной передачи каких-то чужаков из иного мира. Индус откинулся на спинку стула, полуприкрыл глаза и продолжил свою странно звучащую, но формально очень правильную речь, а перед слушателями возникали в дыму картины того, что происходило когда-то с Рэндольфом Картером. II Холмистая местность за Аркхемом пропитана всяческой магией – возможно, той самой, которую старый маг Эдмунд Картер призвал со звезд и выманил из подземных миров после бегства сюда из Салема в 1692 году. Едва лишь Рэндольф Картер вернулся снова в родные края, он осознал, что оказался возле одних из тех врат, через которые лишь немногие отчаянные смельчаки, отверженные и отрешившиеся, способны пробиться через прочнейшие стены, отделяющие наш мир от непознаваемой запредельности. Он почувствовал, что именно здесь, в этом месте и в этот самый день, может с успехом применить расшифровку надписей, с которой справился несколькими месяцами раньше – он разгадал смысл арабесок на потускневшем и невероятно древнем серебряном ключе. Теперь он знал, как его поворачивать и как располагать в солнечном свете, какие сочетания звуков следует произнести нараспев при девятом, последнем повороте. В месте, столь близком к полюсу мрака и настолько пропитанном ощущением врат, будет трудно ошибиться в использовании их основных функций. Сегодня ночью он несомненно попадет наконец в мир своего детства, о потере которого не переставал скорбеть. Он вышел из машины с ключом в кармане и забирался все выше и выше в холмистую местность по извилистой дороге, забираясь все глубже и глубже в эту дикую местность; он миновал увитую лозой каменную стену, чернолесье, согнутые и искривившиеся деревья в старом саду, заброшенный дом с пустыми оконными глазницами и какие-то неопознаваемые руины. В час заката, когда далекие шпили Кингспорта окрасились в алый цвет, он достал из кармана ключ и начал поворачивать его и произносить заклинание. Лишь позднее он осознал, насколько быстро сработал ритуал. В сгущающихся сумерках до него донесся голос из прошлого – голос старика Бениджа Кори, наемного слуги его двоюродного деда. Но разве старик Бениджа не умер тридцать лет назад? Назад по отношению к чему-то. Но что такое время? И где он сейчас? Почему ему показалось странным, что старик Бениджа окликает его 7 октября 1883 года? Разве он не нарушил обещание, данное тете Марте? И что за странный ключ лежит в кармане его куртки вместе с маленькой подзорной трубой, подаренной отцом на девятый день рождения – два месяца назад… или когда это было? Кажется, он нашел его дома, на чердаке? Можно ли с его помощью открыть загражденный каменной плитой таинственный проход в глубине грота, в который можно попасть через Змеиное логово? Это место в представлении местных жителей было связано с колдуном Эдмундом Картером. Люди никогда не спускались в пещеру, и никто кроме него не знал об узкой расщелине, ведущей в просторный черный грот с каменной плитой. Кем высечены контуры прохода в гранитной скале? Самим старым колдуном Эдмундом Картером?.. Или другими, кого он заворожил и кем повелевал? Этим вечером маленький Рэнди ужинал вместе с дядей Крисом и тетей Мартой в старом деревенском доме с двускатной крышей. На следующее утро он проснулся спозаранку и побежал через яблоневый сад, где деревья росли так часто, что густо сплетались ветвями, к роще на склоне холма, в которой среди огромных дубов темнел запретный вход в Змеиное логово. Он думал лишь о том, чтобы скорее спуститься в пещеру, и не заметил, что выронил носовой платок, когда совал руку в карман куртки – убедиться, что взявшийся неизвестно откуда серебряный ключ на месте. Потом долго пробирался по узкой темной расщелине, нисколько не сомневаясь, что достигнет цели, и зажигая время от времени спички, украденные из гостиной. И вот он добрался до конца расщелины и очутился в просторном гроте, о котором никто не знал и на одной из стен которого была высечена ровная плита с арочным закруглением наверху. Он в молчании, с благоговейным страхом стоял возле этой плиты и запаливал спички одну за другой, присматриваясь. Эта каменная глыба над замковым камнем воображаемого прохода похожа на высеченную руку? Наконец Картер достал серебряный ключ и начал поворачивать его и нараспев произносить непонятные слова, мучительно пытаясь вспомнить, откуда те ему известны. Не забыл ли он еще чего-то? Он знал только одно – ему необходимо преодолеть барьер, отделяющий его от бескрайних просторов своих грез и тех водоворотов пространств, где все мыслимые измерения растворяются в абсолюте. III То, что происходило с ним после этого, вряд ли возможно описать словами. Такому изобилию парадоксов, противоречий и аномалий нет места в нашей повседневной жизни, хотя они переполняют фантастические сновидения и воспринимаются как само собой разумеющееся вплоть до того самого момента, когда мы возвращаемся в наш скованный тесными рамками объективный мир, ограниченный причинно-следственными связями и логикой трехмерного пространства. Индус продолжал свой рассказ, но излагаемое им вполне могло показаться вольным полетом фантазии – оно было даже более экстравагантным, чем описанное возвращение взрослого мужчины в собственное детство. Мистер Эспинуолл с отвращением хмыкнул и всем своим видом стал показывать, что не слушает его. Ритуальные действия с серебряным ключом, проделанные Рэндольфом Картером в темном потаенном гроте пещеры, не оказались безрезультатными. Едва он повернул его в первый раз и произнес первые слова заклинания, как его окружила странная, пронизанная тревогой аура; он ощутил, что все привычные координаты времени и пространства смешались, так что понятия «движение» и «продолжительность» утратили былое значение, а понятия «возраст» и «месторасположение» вообще перестали существовать. Днем раньше Рэндольф Картер чудесным образом перескочил через бездну лет. Теперь же все различия между мальчиком и немолодым мужчиной исчезли. Был один-единственный Рэндольф Картер и множество его подобий, потерявших связь с земными событиями и обстоятельствами, при которых они произошли. Лишь мгновение назад он находился в гроте, где в темноте с трудом угадывалась чудовищная арка и гигантская высеченная из камня рука. Теперь же пещеры не было, как не было и ее отсутствия, и не было ни стены, ни отсутствия стены. Был лишь поток впечатлений, но не зримых, а воспринимаемых рассудком, посреди которого пребывало нечто, полагающее себя Рэндольфом Картером, пытающееся вникнуть в их суть или просто фиксирующее образы, сохраняя цельность собственного «я», но не понимая до конца, откуда эти образы приходят. Когда ритуал завершился, Картер понял, что место, в которое он попал, не обозначено ни на одной карте мира, а время не датируется никакой историей; однако суть пережитого им превращения не была ему совершенно неведома. Намеки на это попадались в загадочных фрагментах манускриптов из библиотеки Пнакотуса, и целая глава из запрещенного «Некрономикона» безумного араба Абдула Альхазреда стала понятна ему, когда он разгадал смысл загадочных арабесок на серебряном ключе. Врата отворились – но, конечно, это были не Предельные Врата, а лишь одни из ведущих с Земли и от земного времени в дополнение Земли, лежащее вне времени, откуда можно попасть к Последней Пустоте за пределами всех обитаемых планет, вселенных и вообще материи. Здесь у него должен быть Проводник – и довольно страшный по сути; Проводник, обитавший на Земле миллионы лет назад, задолго до появления первых людей, когда по влажной, окутанной паром горячей поверхности бродили смутные, уже забытые тени, воздвигнувшие удивительные города, по руинам которых впоследствии ползали первые млекопитающие. Картер помнил, что в ужасном «Некрономиконе» имелись смутные предостережения насчет этого Проводника. «Те, кто отважился заглянуть за Завесу, – писал безумный араб, – и выбрать Его в провожатые, пусть крайне осторожно ведут дела с Ним; ибо сказано в Книге Тота о страшной цене, которую придется заплатить за один лишь Его взгляд. Последовавшие за ним не имеют шансов на возвращение, ибо бескрайность за пределами нашего мира населена призраками тьмы, порабощающими дух. Связаться с Ним – само по себе величайшая опасность, даже Знак Древних не может служить защитой при этом; та орда злобных тварей, что стерегут тайные врата у всех погребальниц и питаются тем, что исходит оттуда, – вся она ничто в сравнении с Ним, охраняющим Путь: Он способен провести безрассудного за пределы всех миров к Бездну, где господствуют безымянные силы. Ибо он Умр ат-Тавил, Древнейший, а имя его расшифровывают также как Продлитель Жизни». Память и воображение формировали смутные образы с зыбкими контурами посреди бурлящего хаоса, но Картер знал, что это всего лишь производные его памяти и воображения. В то же время он чувствовал, что появление этих образов определялось не случайностью – их вызывала иная реальность, беспредельная, невыразимая и безмерная, окружающая его и проявляющая себя посредством тех символов, которые был способен усвоить его разум. Ибо земному сознанию недоступно охватить все многообразие форм, существующих вне времени и известных нам измерений. Перед взором Картера как в тумане проплывали картины, имеющие какое-то отношение к далекому прошлому Земли, многие миллионы лет назад. Чудовищные твари передвигались на фоне фантастических строений, какие нормальный человек не увидит даже во сне; в окружающем ландшафте все – и растительность, и скалы, и горы, и здания – выглядело непривычно для человека. Он видел подводные города и их странных обитателей; башни среди бескрайних пустынь, возле которых исчезали и появлялись, словно выныривая из глубины пространства, шары, цилиндры и неведомые крылатые существа. Картер старался поточнее запомнить все увиденное, хотя эти зримые им образы не имели отношения ни к нему, ни друг к другу. Да и сам он теперь не имел какого-либо постоянного облика и местоположения, только ошеломленный видениями разум подсказывал ему, какими его облик и местоположение могут быть. Прежде он мечтал отыскать чудесную страну своих детских грез, где галеры взбирались по реке Укранос мимо золотых шпилей Франа, а караваны слонов пробирались через пропитанные ароматами джунгли Кледа, где луна высвечивала погруженные в вечную дрему заброшенные светлые дворцы. Но теперь, опьяненный красочными видениями, Картер не сознавал, к какой цели должен стремиться. Его обуревали дерзкие, кощунственные мысли, и он знал, что сможет без страха обратиться к жуткому Проводнику, потребовав от него чудовищного и ужасного. Наконец мельтешение зыбких образов сменилось чем-то более стабильным. Он увидел громадные каменные пьедесталы, украшенные чуждыми и невразумительными резными узорами и расставленные непонятным образом, вопреки законам геометрии. С неба, для описания цвета которого у него не нашлось бы слов, струились потоки света под невообразимыми углами, скользя по изогнутой шеренге пьедесталов, покрытых резными иероглифами; ему показалось, что по форме пьедесталы близки к шестиугольникам и на них восседают фигуры в плотных одеяниях. Еще одна фигура находилась не на пьедестале, а парила над смутно различимой поверхностью возле их подножий. В непрерывно изменяющихся очертаниях угадывалось отдаленное сходство с формами, то ли предшествовавшими человеческим, то ли просто подобными им, но при этом фигура была чуть ли не вдвое выше ростом обычного человека. Как и фигуры на пьедесталах, парившая была укутана в одеяние нейтральных тонов; но Картер не заметил никаких прорезей для глаз. Хотя, возможно, им просто не требовалось смотреть, а окружающее они воспринимали каким-то иным способом, основанным не на физических чувствах. В следующий момент Картер убедился в правильности такой догадки, ибо парящее очертание обратилось к его разуму, без звуков и вообще каких-либо слов. И хотя одно только имя представившегося могло внушать страх и ужас, Рэндольф Картер не испугался. Вместо этого от ответил аналогичным, без слов, способом и держался в высшей степени почтительно, как предписано в мерзейшем «Некрономиконе». Ибо пред ним был тот, кого весь мир страшился еще с тех пор, когда Ломар поднялся из пучины морской, а Дети Огненного Тумана явились на Землю, чтобы научить людей Древнейшему Знанию. Это и в самом деле был жуткий Проводник и Страж Ворот Умр ат-Тавил, именуемый также Продлителем Жизни. Проводник знал (как знал и обо всем на свете), зачем явился Картер, а также о том, что этот искатель грез и тайн не боится его. От Проводника не исходили ни злоба, ни коварство, и на мгновение Картер подумал, что безумный араб извергал на него хулу из зависти или из желания самому совершить то, что сейчас предстояло сделать ему. А может быть, Проводник приберегал злобу и коварство для тех, кого пугала встреча с ним. Тем временем их общение продолжалось, и Картер пытался облекать в словесную форму направленный на него поток мыслей. – Я действительно Древнейший из всех, о ком тебе ведомо, – сказал Проводник. – Мы уже давно ждем тебя – другие Древние и я. Мы рады тебя видеть, хотя ты слишком задержался. У тебя есть ключ, и ты отворил Первые Врата. Теперь тебе предстоит испытание у Предельных Врат. Если в тебе есть страх, то лучше не пытайся. Ты все еще способен вернуться в мир, из которого явился. Но если ты намерен идти до конца… Пауза могла показаться зловещей, хотя Проводник по-прежнему не излучал никакой злобы. Картер ни минуты не колебался, сгорая от нетерпения двигаться дальше. – Я пойду вперед, – мысленно ответил он, – и признаю за тобой право быть моим Проводником. После этого его заявления Проводник, похоже, сделал какой-то знак – его покров всколыхнулся, возможно, он поднял руку или сделал что-то подобное. Затем он сделал еще какой-то знак, и обладающий многими знаниями Картер понял, что уже почти приблизился к Предельным Вратам. Струящийся свет принял другой оттенок, также совершенно неописуемый, и очертания на псевдошестиугольных пьедесталах стали более четкими. Теперь они как будто встали более прямо и напоминали людей, хотя Картер знал, что это точно не люди. На их покрытых капюшонами головах засверкали тиары невиданных расцветок, отчего они напомнили ему фигуры, высеченные неизвестным скульптором в высоких запретных горах Тартарии; из складок их одежд выглядывали длинные скипетры с резными навершиями, в которых угадывалась причудливая и древняя тайна. Картер понял, кто они такие, откуда пришли и Кому служат, а также какова должна быть плата за подобную службу. Однако он по-прежнему был полон решимости идти до конца и пережить все. Он не страшился штампа «проклятие», которым слепцы клеймили всех, кто способен видеть хотя бы одним глазом. Ему казалось забавным непомерное самомнение болтающих о зловещих и коварных властителях-Древних, якобы готовых прервать свой вековечный сон ради того, чтобы обрушить свой гнев на человечество. Это примерно как мамонту обратить свои силы на месть червяку. Все сидевшие на шестиугольных пьедесталах взмахнули резными скипетрами, приветствуя его, и излучили ему мысленное послание: – Мы приветствуем тебя, Древнейший, и тебя, Рэндольф Картер, претендующий на то, чтобы стать одним из нас. Картер заметил, что один из пьедесталов пуст, и по жесту Древнейшего осознал, что тот оставлен специально для него. Он заметил также другой пьедестал, возвышавшийся над остальными, – все вместе они образовывали странно изогнутую линию, не полукруг и не овал, не гипербола и не парабола, – и догадался, что это трон самого Проводника. Не отдавая отчета в своих действиях, он направился к свободному пьедесталу и взобрался на него, а когда оглянулся, то увидел, что Проводник поступил таким же образом. Постепенно и как бы сквозь туман он осознал, что Древнейший держит что-то под своим покровом – нечто, что, похоже, собирается достать и показать, отвечая на безмолвный вопрос своих укутанных в плотные балахоны компаньонов. Это оказалась большая сфера – или то, что воспринималось Картером как сфера, – из тускло светящегося металла, и когда Проводник приподнял ее, возникло ощущение звука, который то становился громче, то стихал – с периодичностью, не похожей ни на какой ритм нашей Земли. Затем ему почудилось нечто, что его человеческое восприятие приняло за пение. Под воздействием этого квазисфера стала светиться более интенсивно, излучая холодный пульсирующий свет невиданных оттенков, мерцающий в унисон с подобием пения. Когда между ними установилась гармония, скипетроносцы на пьедесталах начали плавно раскачиваться в такт завораживающей музыке, а над их прикрытыми головами засверкали нимбы тех же небывалых оттенков. Индус сделал перерыв в своем рассказе и внимательно уставился на высокие, похожие на гроб часы, безумное тиканье которых не соответствовало никаким земным ритмам. – Мне незачем объяснять вам, господин де Мариньи, – обратился он к ученому устроителю встречи, – каков был ритм неземного напева и почему под его воздействием стали раскачиваться все фигуры на шестиугольных пьедесталах. Вы единственный здесь, в Америке, имеете понятие о Внешнем Дополнении. Эти часы… полагаю, их прислал вам тот йог, о котором рассказывал несчастный Харли Уоррен, – провидец, который уверяет, что первым из всех людей посетил Йан-Хо, тайное хранилище наследия невероятно древнего Ленга, и смог вынести из этого жуткого и запретного города несколько диковин. Любопытно, много ли вам известно об их странных свойствах? Если верить моим видениям и некоторым письменным источникам, их создатели довольно много знали о Первых Вратах. Но позвольте мне продолжить свое повествование. Наконец пульсации и беззвучное пение прекратились, и фигуры в плотных одеяниях перестали раскачиваться, сияние нимбов над их головами померкло, и сами они стояли на пьедесталах уже не так прямо. Квазисфера, однако, по-прежнему излучала удивительный пульсирующий свет. Картер почувствовал, что Древние вновь погрузились в сон, как до его появления, и задумался над тем, от каких космических видений отвлек их своим приходом. Постепенно в его сознание проникло, что странный неторопливый распев был частью ритуального обряда, посредством которого Древнейший погрузил их в особую необычную разновидность сна, так что их сновидения откроют Предельные Врата, пропуском для которых послужит серебряный ключ. Так что теперь Картер знал, что они созерцают бездны беспредельного внешнего пространства, готовясь завершить то, что потребовалось ввиду его присутствия. Проводник же не присоединился к ним в этом сне и, похоже, усилием мысли управлял этим процессом. Очевидно, он пытался управлять теми образами, которые видят спящие. Картер понял, что каждый из Древних должен сформировать во сне какую-то определенную мысль, композиция которых вызовет проявление, доступное даже его земному восприятию. Когда видения спящих достигнут полного согласования, он сам все увидит, и тогда сможет усилием воли материализовать все, что ни вообразит. Нечто подобное ему доводилось наблюдать на Земле, в Индии, когда проекция совместной воли посвященных преобразовывала воображаемое в осязаемую реальность, а в древности этим славился Атлаанат, о котором до сих пор боятся упоминать вслух. О том, что представляют собой Предельные Врата и как через них проходить, Картер имел довольно смутное представление, но был охвачен напряженным ожиданием. Он сознавал, что сохранил прежнюю телесную оболочку и сжимает в руке роковой серебряный ключ. Путь ему преграждала каменная глыба, гладкая как стена, и он не мог оторвать взгляд от ее центра. А затем вдруг ощутил, что Древнейший больше не общается с ним потоком мыслей. Картер впервые по-настоящему осознал, какой устрашающей может быть полная тишина, воцарившаяся как на физическом, так и на ментальном плане. Прежде в этом своем странствии он постоянно ощущал некий ритм, возможно, просто пульсацию дополнительных измерений нашего мира, но теперь вокруг установилась абсолютная тишина бездны. Хотя он ощущал свое тело, но не слышал собственного дыхания, а квазисфера Умр ат-Тавила светилась ровно, без пульсаций. Более яркий, чем у прочих, нимб над прикрытой головой Проводника сиял холодным, будто бы замороженным светом.