— Я только выйду и сейчас вернусь; если в это время придет господин Мэггер, попроси его подождать. Взяв свою большую белую шляпу, полковник немедля пошел к офицерским квартирам. Он шел быстро, посвистывая, по-видимому, очень озабоченный, что, впрочем, не мешало ему отдавать честь всем попадавшимся ему часовым. У порога одного из домиков он остановился и спросил солдата, чистившего сапоги: — Капитан Сент-Ор у себя? — Так точно, — ответил ординарец, оставив работу и вытянувшись в струнку перед начальством. — Под арестом? — Так точно, господин полковник. — Как случилось, что он прозевал чистку лошадей? — Это моя вина, господин полковник, — сказал солдат, моргнув, — я забыл доложить. — Плохой же ты солдат. Я прикажу поставить тебя снаружи на часы и посмотрю, что индейцы сделают из твоей кожи на голове. Бедный малый испугался и съежился, как бы желая провалиться сквозь землю. А полковник поднялся на три ступени и отворил дверь в скромную комнату, где молодой офицер в домашнем халате покачивался в низком кресле со страшно скучающим видом и с сигарой в зубах. — Джим, друг мой, Эльси просит тебя прийти к обеду сегодня, — сказал полковник. — Коменданта не будет; но я слышал, что он отдаст приказ в шесть часов выпустить капитана Сент-Ора из-под ареста. — Комендант — старая тряпка, — сказал молодой человек, слегка улыбаясь. — Уверяю вас, мой милый, что я сегодня же вечером буду просить о переводе. — А я тебе говорю, что ничего из этого не выйдет, и ты никуда не уедешь. Так в 6 часов, решено, слышишь? И он поспешно вышел. Через две минуты Пейтон ввел Марка Мэггера к коменданту и оставил их вдвоем совещаться. Глава 5. ПОДКРЕПЛЕНИЕ Комендант, полковник Сент-Ор, в своей большой белой шляпе и при шпаге, стоит в воротах форта и глядит вдаль на равнину, покрытую короткой, выжженной солнцем травой. Сигнальный рожок дал знать о приближении ожидаемого подкрепления. Адъютант Пейтон держит на поводу большого вороного коня, а полковник направляет лорнет на приближающуюся кавалерийскую колонну. Оружие блестит на солнце; за всадниками тянется вереница белых повозок военного обоза. Неподалеку, справа от форта, виднеются два индейских шалаша, или вигвама, покрытых буйволовыми шкурами. Подле шалашей играют с полдюжины ребятишек, совершенно голых, с большими животами и длинными волосами, почти закрывающими лицо. Две безобразные старухи, истые колдуньи, болтают, усевшись перед шкурой буйвола, с которой они соскребают остатки мяса; рослый индеец, завернувшийся в грязное одеяло, спит или притворяется спящим, — и все это шагах в пятидесяти от крепости. По правде сказать, нет решительно ничего занимательного или интересного в картине, которую представляют из себя эти «дети безбрежных равнин». Это просто несчастные существа, неопрятные, нечто вроде нищих, снующие всегда у ворот поселений европейцев, готовые за водку на все что угодно; последние представители несчастного племени, которое скоро исчезнет с лица земли. Комендант Сент-Ор обращал на них так же мало внимания, как на мух, да и солдаты его так привыкли к этому зрелищу, что как будто не замечали их. — Это, должно быть, колонна Вестбрука! — сказал комендант адъютанту, опустив лорнет. — Сколько человек указано в депеше? — Пять эскадронов 12-го драгунского, полковник Чарлтин приведет два из форта Ларами и три роты 44-го линейного. — Да, совершенно верно, — сказал полковник, снова лорнируя колонну. — Да где же этот разбойник Ильяс? Кончит ли он, наконец, седлать мою лошадь? — Вот он, ведет ее, — произнес молодой подпоручик, выступая вперед. — Не позволите ли мне, господин полковник, быть вашим ординарцем? — Охотно, мой милый Гевит, если у вас нет дела более серьезного. Гевит только что прибыл из Вест-Пойнта и находился еще в пылу первого энтузиазма. В эту минуту вестовой подвел прекрасного коня, оседланного по-парадному. У коменданта была страсть к хорошим лошадям. Подведенный конь был не из особенно смирных и поартачился, прежде чем дал седоку устроиться в седле; но узда была в опытных и умелых руках, и ретивый конь минуты через две-три признал себя побежденным. Полковник был из числа тех немногих, которые умеют не только хорошо ездить верхом, но и грациозно держаться в седле. Он казался пришитым к седлу, и когда лошадь танцевала под ним и поднималась на дыбы — он так изгибал свой красивый стан, что, казалось, составлял с лошадью одно целое. Пейтон и Гевит тоже сели на коней, и все трое, отпустив поводья, пустились марш-маршем по полям. Колонна приостановилась, и по данному сигналу всадники выровнялись рядами. В ту минуту, когда полковник с двумя адъютантами подскакал к ним, солдаты представляли плотную и неподвижную массу в облаках пыли. Перед колонной стоял майор Вестбрук с саблей наголо. Едва полковник остановился в двадцати шагах, как раздалась короткая команда: — Слушай! На-плечо! Раздался шум вынимаемого из ножен оружия, мелькнули лезвия, и настала мертвая тишина, между тем как весь ряд сабель сверкал под лучами заходящего солнца. Майор Вестбрук отсалютовал шпагой и громко сказал: — Господин полковник, имею честь ожидать ваших приказаний. Угодно вам сделать смотр колонн? — Я затем и приехал, — сказал комендант, ответив на приветствие. — Слушай! На-кра-ул! Майор присоединился к свите коменданта, и тот медленно поехал вдоль строя. Драгуны по большей части имели хороший вид, но загорелые и решительные лица мало отвечали, по крайней мере внешне, понятию европейца о солдате вообще. Люди одного эскадрона были в черных шляпах, другого — в серых, третьего — в соломенных и, наконец, последнего — в полотняных фуражках. Голубые блузы были почти у всех форменные, но зато обувь была так же разнообразна, как и головные уборы. На одних были обыкновенные сапоги, на других — ботфорты, а у иных холщовые брюки были заправлены в какие-то полуботинки. Лошади были навьючены довольно легко, но все-таки заметно утомлены огромным переходом в 450 миль за три недели. Длинная вереница обоза составляла арьергард. Что касается офицеров, то они были одеты, кажется, хуже солдат. Капитан Грюнтей, например, был одет во фланелевый китель когда-то голубого цвета, обратившийся теперь в рыжий; впрочем, под ним был прекрасный гнедой конь. Направо от Грюнтея высилась толстая фигура поручика Корнелиуса Ван Дика, с трудом державшегося в седле. На фоне серой блузы резко выделялось широкое, налитое кровью лицо, опухшее от чересчур усердных возлияний на последнем отдыхе. Подпоручик Франк Армстронг, стоявший на левом фланге, был единственный офицер из всего отряда, одетый в походную форму по уставу. Комендант одобрительно улыбнулся, проезжая подле него, и насупился, увидя странную фигуру Ван Дика. — Господин майор, — сказал он строгим тоном, — надеюсь, ваши офицеры примут к сведению, что так вести себя в укреплении Лукут нельзя. — Капитан, — сказал он, обращаясь к Грюнтею, — придя на место, тотчас посадить под арест этого офицера… Лицо капитана вытянулось, когда он отвечал: — Слушаю, господин полковник! Комендант продолжал смотр под неприятным впечатлением от увиденного. Объехав весь строй, он холодно поклонился майору Вестбруку и сказал: — Расположите ваших людей по северной стене, майор. Вы найдете там воду и дрова, приготовленные в достаточном количестве по моему приказанию. Обоз я осмотрю после. Прощайте, майор. Сабли сдадите на склад, прежде пойдете на рекогносцировку. После этих слов комендант пустил лошадь рысью и удалился вместе с адъютантами, оставив майора впереди колонны. Но проехав с четверть мили, он вернулся явно переменившись. — Майор, на пару слов! — закричал он улыбаясь. Драгунский майор выступил вперед, явно не готовый улыбнуться в ответ. Комендант, как бы не замечая его надутого вида, сказал: — Я надеюсь, вы и ваши офицеры сегодня же вечером познакомитесь с миссис Сент-Ор. — Мы не позволим себе уклониться от этой приятной обязанности, — отвечал сдержанным тоном майор. — Надеюсь, что эта обязанность обратится в удовольствие, — сердечно произнес капитан. — Ну, полноте, майор, мы слишком хорошо знакомы и слишком уважаем друг друга, чтобы сердиться за выговор по службе. Вестбрук — мой старый товарищ. Я не забыл того капитана 12-го драгунского, который в сражении под Буль-Руком своим примером преподал мне первый урок на поле битвы. Я не забуду, что всем вам обязан, несмотря на то, что ко мне судьба была благосклоннее, чем к вам. Майор, видимо, тронутый этой сердечной речью, протянул коменданту руку, а тот ее крепко пожал и уехал. В сопровождении своих адъютантов полковник скакал по дороге к форту, как вдруг индеец, лежавший на самой дороге, быстро вскочил и с криком ужаса бросился в сторону. На него наскочила лошадь подпоручика Гевита и не раздавила его только потому, что краснокожий из чувства самосохранения накинул на голову лошади бывшее в его руках одеяло. Лошадь метнулась в сторону и чуть не вышибла седока из седла. Справившись с лошадью, Гевит бросился в погоню за индейцем и осыпал его ударами хлыста. — Подлая собака! — кричал он. — Я тебе покажу, как пугать лошадей! Несчастный дикарь бежал с воем в свой шалаш, а Гевит, отсчитав в азарте еще несколько ударов, вернулся к своим и смеясь сказал: — Вот уж этот в другой раз не отважится пугать чью-нибудь лошадь, ручаюсь. Комендант, скакавший впереди, был уже в форте и не видел этой сцены; но Пейтон, видевший все, остановился и, не будучи в состоянии удержаться, сказал товарищу; — Вы были чересчур жестоки к этому несчастному, Гевит! Я не допускаю мысли, что он бросил одеяло с целью испугать лошадь. — Ничего, — ответил Гевит, — этим проклятым краснокожим не мешает время от времени преподать урок, а несколько ударов хлыста укрощают их темперамент. Что до меня, то я испытываю истинное удовольствие, укрощая их; терпеть не могу этого разрисованного исчадия! — Что вам сделали эти бедные существа? — спросил адъютант. — Несчастные быстро исчезают, жизнь их и без того тяжела, нет надобности делать ее еще тяжелее. Этот человек, которого вы избили, был в свое время храбрым воином…