До темноты оставалось около трех часов, и за это время мы ни разу не остановились и покрыли большое расстояние. Довольные тем, что наши кони не подавали признаков усталости, а значит, сохраняли силы для завтрашней скачки, мы остановились на ночлег, только когда совершенно стемнело и на небе зажглись первые звезды. На следующий день следы показали, что оглала опережают нас на три четверти дня и что они не останавливались всю ночь. Они очень торопились, и причина такой спешки была очевидна: во время ночного нападения на поселок в Экоу-Каньоне Виннету во весь голос назвал себя, и теперь оглала совершенно справедливо опасались погони грозного вождя апачей. Наши лошади без устали скакали вперед, но мы знали, что принуждать их к более быстрому бегу нельзя: в схватке с краснокожими резвость и выносливость коня может сыграть решающую роль. Именно поэтому уже на второй день стало ясно, что мы не нагоняем оглала. — Время уходит, — обратился ко мне Толстяк Уокер, — мы можем опоздать. — Не опоздаем, — уверенно ответил я. — Пленники должны умереть у столба пыток, а для этого оглала надо еще добраться до своих стойбищ. — А где находятся их стойбища? — В Квэкинг-Эспридж, так вы, бледнолицые, называете те места, — впервые за последние два дня подал голос Виннету. — Однако им не удастся уйти от нас. На третий день перед нами неожиданно встала трудная задача — следы расходились. Одна, более многочисленная, часть отряда оглала повернула на север, вторая — на запад. — Краснокожие хотят сбить нас со следа, — взволновался Толстяк Уокер. — Пусть мои белые друзья остановятся, — приказал Виннету, — чтобы их лошади не затоптали следы, пока я и мой брат Чарли не осмотрели их. Он подал мне знак рукой, и я понял его без слов: Виннету направил своего мустанга вдоль следов, ведущих на запад, а я отправился по следу, тянущемуся к северу. Остальные ждали нас у развилки. Я ехал по следу четверть часа и все еще никак не мог даже подсчитать, сколько лошадей прошло там, так как всадники ехали гуськом. Глубина отпечатков подсказывала мне, что их было не более двадцати. И тут мне улыбнулась удача: всматриваясь в землю, я вдруг заметил несколько маленьких точек на песке, а рядом с ними — следы от мокасин. Чуть дальше песок выглядел так, словно по нему протащили тюк. Я немедленно повернул назад. Виннету уже ждал меня у развилки следов. — Что видел мой брат? — спросил я вождя апачей. — Только следы лошадиных копыт. — Вперед! Туда! — приказал я отряду, развернул коня и направился на север. — Уфф! — выдохнул Виннету. Он не удивлялся моей решимости и верил, что я наверняка нашел нужное направление. Когда мы доехали до того места, где крохотные пятнышки на песке привлекли мое внимание, я остановил коня и обратился к Толстяку Уокеру. — Фред, я знаю, что вы хороший вестмен. Взгляните-ка на эти следы и скажите, что все это значит. — Какие следы? — не понял меня тот. — Где? — Вот здесь! — Да здесь просто ветром сдуло песок. У вас слишком горячее воображение. — По-моему, оно слишком холодное. Держу пари, что Виннету прочитает эти еле заметные следы так же, как и я. Пусть мой краснокожий брат присмотрится к следу. Апач спрыгнул с мустанга, наклонился и быстро, ничего не упуская, осмотрел указанное место. — Мой брат Чарли выбрал правильный путь. Пленники проехали здесь. — С чего вы взяли? Не могли же вы сговориться! — недоумевал Фред, уже начиная сердиться на нас. Он никак не мог взять в толк, почему его собственные глаза не видят того, что видят наши. — Пусть мой брат присмотрится, — принялся объяснять ему Виннету, — маленькие пятнышки — это капли крови, а здесь, где, как сказал мой брат, ветром сдуло песок, лежали руки ребенка, а вон там было его тело… — Ребенок упал с лошади, — добавил я, — к тому же так неудачно, что расшиб себе нос. Краснокожие подняли его и снова посадили на лошадь. — Ах, как же я сам не догадался! — заулыбался Толстяк Уокер. — Это только начало, Фред. Скоро нам придется отгадывать загадки потруднее. Вперед! Я оказался прав. Через четверть часа скачки каменистая тропа сменила песок, и следы исчезли. Снова нам пришлось останавливаться и ползать среди камней и редкой травы, чтобы найти хоть что-то, что указывало бы направление. Внезапно Виннету с радостным возгласом протянул мне найденную среди камней толстую нить. — Что вы скажете об этом, Фред? — спросил я вестмена. — Гм, ничего особенно. Обычная нить из одеяла. — Вы совершенно правы. Однако обратите внимание, какие у нее концы. Краснокожие разрезали одеяло на полосы и обмотали ими копыта лошадей. Старая, как мир, уловка, чтобы не оставлять следов. Немного дальше отпечаток индейского мокасина в траве указал нам нужное направление. Однако поиски еле заметных следов отнимали слишком много времени, и мы продвигались вперед крайне медленно, а оглала уходили от нас все дальше и дальше. Следовало что-то предпринять, чтобы перехватить краснокожих и освободить пленных, пока их не привели в стойбище и не привязали к столбу пыток. Я натянул поводья и остановился. Виннету, угадав мои мысли, подъехал ко мне и произнес: — Вождь апачей знает одну пещеру в горе, которую вы, белые, называете Хенкок. — Почему ты вспомнил о ней? — спросил я, помня о том, что Виннету никогда и ничего не говорит без особой причины. — В той пещере племена сиу приносят человеческие жертвы Великому Духу. Мой брат помнит, что оглала разделились на два отряда и больший из них отправился к стойбищам, чтобы созвать все племя на праздник принесения жертвы, а меньший направился на север, в сторону горы Хенкок. Виннету уверен, что пленников ведут в пещеру крови. — Как далеко отсюда до той горы? — Мы будем там к вечеру. Виннету знает путь, потому что именно там он заключил союз с отцом вождя Кои-Тсе. Потом он предал меня, и я взял его скальп. Пусть мои братья больше не ищут следы, а доверятся Виннету. И он пустил коня вскачь, а мы последовали за ним. Мы долго ехали по ущельям, пока наконец горы внезапно не расступились. Перед нами показалась огромная зеленая равнина. Вокруг нее высились мрачного вида скалы. — На языке дакота эта прерия называется И-Аком-Аконо, что значит Долина Крови, — объяснил Виннету, подгоняя коня. Так вот какова была та жуткая долина, сплошь политая кровью, о которой так много легенд рассказывали вестмены! Именно сюда краснокожие из племен сиу приводили пленников, обреченных на смерть. Здесь погибла не одна тысяча людей, погибла мучительной смертью у столбов пыток — их сжигали живьем, убивали ударом ножа или томагавка, зарывали в землю. Никто: ни белый, ни индеец — не осмеливался добровольно проникнуть в эту долину. Только Виннету был способен на такой отчаянно смелый поступок. Длительная бешеная скачка начала сказываться на лошадях, даже мой мустанг потихоньку сдавал, однако мы беспощадно нахлестывали измученных животных. Внезапно перед нами возникла гора, больше напоминавшая беспорядочное нагромождение сдвинутых неведомой силой исполинских камней. У подножия этой приметной возвышенности начинался лес. Здесь Виннету приказал нам остановиться и дать отдых лошадям. — Гора Хенкок перед глазами моего брата, — сказал Виннету. — А где же пещера? — спросил я. — Вход в нее с другой стороны. Пусть мой брат следует за мной, и через час мы будем у входа в нее. — Ты берешь с собой только меня? — Да, только тебя. В этих местах господствует смерть. Пусть наши братья пока найдут в лесу укрытие для себя и лошадей и ждут нашего возвращения. Гора, у подножия которой мы остановились, была вулканического происхождения. По-видимому, чтобы обойти ее, понадобился бы час. Я оставил флинт и штуцер у седла моего чубарого и отправился вслед за Виннету, который уже карабкался по западному склону к вершине. Дорога была чрезвычайно опасна. Я никогда не видел вождя апачей таким осторожным и осмотрительным. Казалось, что он ожидает стрелу или удар томагавка из-за каждого куста, из-за каждого валуна. Прошел целый час, пока мы, наконец, добрались до вершины. Не говоря ни слова, Виннету приложил палец к губам, лег на землю и ужом пополз в заросли. Я последовал его примеру. Высунув голову из-за кустов, я обнаружил перед собой разверстую бездну, так что даже вздрогнул и замер от неожиданности. Пропасть гигантского кратера зияла так близко, что я мог рукой прикоснуться к его краю. Почти отвесные склоны поросли редким кустарником, а в самом низу, на площадке футов в сорок, лежали связанные по рукам и ногам жители поселка Хелльдорф. Я сосчитал пленников: здесь были все, кто имел несчастье выстроить Хелльдорф на землях сиу. Вокруг сидели или расхаживали вооруженные краснокожие. Я внимательно осмотрел склоны и убедился, что спуститься вниз без веревки невозможно. Пока я ломал голову, как бы приспособить ремни, которых у нас было предостаточно, и как бы снять часовых, Виннету пополз назад. Полностью полагаясь на его знания и опыт, я двинулся за ним. — Это и есть та знаменитая пещера? — Да. — А где находится вход в нее? — На восточном склоне, но войти туда не удастся даже десяти Олд Шеттерхэндам. — Мы и не будем пытаться проникнуть в пещеру через вход. У нас достаточно ременных лассо, по которым мы спустимся вниз. Виннету кивнул в знак согласия, и мы поползли вниз по склону туда, где нас ждали товарищи. Однако во всем этом было немало загадочного: почему индейцы не стерегли западный склон горы? То, что там не было часовых, не вызывало сомнений, иначе нам бы нипочем не подобраться к краю кратера незамеченными… Солнце уже прикасалось своим краешком к вершинам гор, когда мы вернулись к нашему отряду и не мешкая стали готовиться к сражению. Собрав все лассо, мы сплели из них толстый и прочный канат. Виннету отобрал двадцать самых ловких из наших спутников, а остальные получили приказ караулить лошадей. Двое из числа оставшихся должны были через час после нашего ухода сесть на коней, объехать гору с востока и разжечь далеко в прерии несколько костров, а затем сразу же вернуться к отряду. Суть нашей уловки состояла в том, что, пока индейцы будут выяснять, кто осмелился встать лагерем в их владениях, мы успеем добраться до кратера незамеченными. Скрывшееся за горами солнце расцветило пурпуром западную часть неба. Закатный багрянец медленно растекался, бледнел и затягивался в вечерней синеве. Виннету долго сидел на траве, устремив взор в вечернее небо. Внезапно он встал и, не сказав никому ни слова, покинул наш лагерь. Последние несколько часов он был, как мне казалось, сам не свой. В нем что-то изменилось, и, как я ни ломал голову, не мог понять — что же именно. Глаза его лихорадочно блестели, на обычно гладком лбу появились морщины, свидетельствующие о тревожных мыслях. Он явно утратил душевное равновесие, что-то угнетало его. Мне подумалось, что я имею право спросить друга о причине тревоги. Найти Виннету было не сложно — он стоял на опушке леса, прислонившись к дереву, и всматривался в отблеск заката на быстро темнеющем небе, по которому плыли редкие высокие облака, подсвеченные золотыми лучами уходящего солнца. Я шел бесшумно, но Виннету, несмотря на свои раздумья, не только услышал, но и узнал, кто к нему приближается. Не оборачиваясь, он произнес: — Мой брат Чарли ищет меня. Ты снова прав. Нам надо побыть вместе, ибо вскоре мы расстанемся навсегда. Я положил руку ему на плечо. — Какие тени омрачили душу моего брата Виннету? Прошу тебя, гони прочь злые мысли. В ответ он поднял руку и указал на запад со словами: