— Неужели? Не может быть, чтобы я ошибся. Это не что иное, как гусфут. Я прекрасно знаю его вкус и аромат. — Нет. — В таком случае это бразильская легитимо. — Вы опять ошиблись. — Кюрасао из Баии? — И снова мимо цели. — Тогда что же это такое, черт подери?! — Посмотрите повнимательнее на саму сигару. Я достал новую сигару и принялся аккуратно лист за листом ее разворачивать. — Чарли, вы с ума сошли! Как можно портить сигару? Да любой траппер отвалит вам за нее пять бобровых шкурок, а если давно не курил, то и все восемь. — Не волнуйтесь, через два-три дня я получу новую партию. — Через два-три дня? Новую партию? Откуда? — Мне их пришлют с моей фабрики. — Что? У вас есть фабрика? — Да. — Где? — Там, — ответил я, показывая на моего мустанга. — Чарли, не шутите со мной. — А я и не шучу. — Не будь вы Олд Шеттерхэндом, я был подумал, что вы с ума спрыгнули. — Да поглядите же вы на табак. Сэм Гаверфилд долго крутил в пальцах листья, нюхал их, пробовал даже жевать и в конце концов заявил: — Это зелье мне совершенно незнакомо, но вкусом и запахом сигара очень хороша. — А теперь я покажу вам мою фабрику. Я подошел к мустангу, ослабил подпругу и достал из-под седла плоский сверток. Развернув его, я обратился к Сэму: — Посмотрите, что там внутри. Сэм недоуменно глядел на горсть листьев. — Чарли! Вы что, принимаете меня за дурака? Ведь это же листья дикой вишни. — Вы совершенно правы. Добавьте туда немного сушеной дикой конопли и заверните в лист растения, которое вы здесь называете «заячье седло». В этом свертке помещается моя табачная фабрика. Я собираю нужные мне листья, складываю их и прячу под седло. От тепла и трения листья подсыхают, и я получаю сырье для моих сигар. — С трудом верится. — Однако это сущая правда. Конечно, такая сигара только отдаленно напоминает настоящую, и даже неразборчивый, привыкший к самому страшному зелью курильщик выбросит ее после первой затяжки, но если он несколько лет побегает по прерии без настоящего табака, а потом закурит ее, она покажется ему гусфутом из Виргинии или Мэриленда. Вы проверили это на себе. — Чарли, я потрясен! — Только, ради Бога, держите язык за зубами, если попадете в общество людей, никогда не бывавших на Западе. Они примут вас за человека, напрочь лишенного вкуса. — Плевал я на них и на их вкус. К тому же я понятия не имею, какого черта мне делать в их обществе. Ваши сигары превосходны. Открывая Сэму мой тайну, я ничуть не испортил ему удовольствие: он выкурил сигару полностью и с сожалением выбросил окурок, такой крохотный, что уже обжигал пальцы и губы. Тем временем начало смеркаться, и вскоре так стемнело, что уже пора было действовать. — Пора? — спросил Сэм. — Пора, — отозвался я. — Что вы предлагаете? — Пойдем посмотрим, как себя чувствуют лошади краснокожих, оттуда отправимся к их лагерю, но зайдем с двух сторон. А потом опять встретимся. — Согласен, но если произойдет что-то непредвиденное, ну, скажем, одному из нас придется уносить ноги или мы потеряем друг друга из виду, то встречаемся к югу отсюда, у воды. Там лес словно стекает с гор на прерию, в милях двух от его северной опушки прерия образует что-то вроде зеленого залива, где легко отыскать друг друга. — Хорошо. Вперед! Я не думал, что может произойти что-то «непредвиденное»: сиу-оглала вели себя беспечно, уверенные, что им ничто и никто не угрожает. Однако Сан-Иэр был прав в том, что надо быть готовым к любым неожиданностям. Взяв оружие, мы двинулись в путь. Стояла непроглядная тьма, и мы, не скрываясь, в полный рост, пересекли железнодорожное полотно. Точно так же, не таясь, мы пошли вдоль насыпи. В прерии глаза очень быстро привыкают к темноте, и мы распознали бы любого приближающегося к нам индейца на расстоянии нескольких шагов. Миновав кусты, в которых было спрятано тело убитого белого, мы подошли к лощине с пасущимися лошадьми. — Идите направо, а я налево, — шепнул мне Сэм и отполз в сторону. Обойдя табун, я выбрался на открытую местность, лишенную зарослей, и заметил растянувшихся на земле индейцев. Они не разжигали костров, лежали молча и так тихо, что слышен был шелест насекомых в листьях ближайших кустов. Поодаль сидели трое: они вполголоса разговаривали, и я решил, что это должны быть вожди. Подкравшись к ним, я, к моему удивлению, увидел, что один из беседующих — белый. Что общего у него с индейцами? Он не был их пленником. Возможно, это один из тех бродяг и проходимцев, которые шатаются по прерии и присоединяются то к краснокожим, то к белым, словом, ко всякого рода разбойничьим шайкам, в надежде чем-то поживиться. А может быть, это один из тех белых охотников, которые, попав в плен, спасают свою жизнь, беря в жены индейскую девушку и тем самым становясь полноправным членом племени. Хотя в таком случае его одежда была бы индейского покроя. Двое других действительно были вождями, о чем свидетельствовали перья, украшавшие завязанные узлом волосы. Значит, у железной дороги собрались воины из разных стойбищ, а может быть, и племен. Прячась за кустами и прикрывая ладонью глаза, чтобы меня не выдал их блеск, я подполз к кусту, у которого они сидели. Я лежал так близко, что, протянув руку, мог бы к ним прикоснуться. Белый говорил по-английски, вожди — на странной смеси индейских и английских слов, понятной всем вестменам. — Мой белый брат точно знает, что на огненном коне везут поклажу из золота? — спросил один из вождей. — Мои братья могут не сомневаться, — ответил белый. — А кто сказал моему брату о золоте? — Один из воинов, стерегущих кораль огненного коня. — Золото привезут из страны вайкуров? Эти слова насторожили меня еще больше. Я знал, что индейцы называют так Калифорнию, значит, груз золота должен быть очень крупным. — Да. — И отдадут Великому Белому Отцу из Вашингтона, чтобы он сделал из него доллары? — Да. — Великий Белый Отец не получит золота! Он не сможет сделать даже одну монету! Много ли мужчин скачет на огненном коне? — Воины моего краснокожего брата храбры, и они победят бледнолицых, сколько бы их ни ехало. — Уфф! Воины оглала принесут домой много скальпов, и их жены и дочери будут плясать от радости. Скажи, у всадников, скачущих на огненном коне, много вещей, так нужных краснокожим воинам? Мы хотим одежду, оружие и огненную воду. — Ты отберешь у них не только это, но и многое другое. Но взамен воины оглала отдадут мне то, что обещали. — Мой белый брат получит все золото и серебро, которое везут на огненном коне. Нам оно ни к чему, в наших горах больше нуггетов, чем звезд на небе. Ка-Во-Мен, вождь оглала, — при этих словах он ткнул пальцем себя в грудь, — однажды встретил мудрого и отважного бледнолицего, который сказал ему, что золото — это смертоносная пыль. Злой дух высыпал ее на землю, чтобы превратить людей в воров и убийц. — Твой мудрый бледнолицый — дурак. Кто он такой? — Ты ошибаешься, он не дурак, а мудрый и отважный воин. Однажды сыновья оглала выкопали топор войны и пошли к берегам Броуд-фок, чтобы снять скальпы с белых охотников, которые осмелились ловить бобров в их владениях. Среди бледнолицых был один воин, которого все они, как и ты, считали дураком, потому что он приехал в прерию не для того, чтобы убивать зверей и грабить краснокожих. Но в его голове жила мудрость, а руки его были сильны, как лапы серого медведя. Его пуля всегда находила цель, а его нож выпил кровь не одного гризли из Скалистых гор. Мудрый белый хотел помочь своим собратьям избежать мести краснокожих воинов, но они только посмеялись над ним и сделали все по-своему. Поэтому они погибли, а их скальпы украшают сегодня вигвамы оглала. Но белый воин не покинул в несчастье своих товарищей и храбро сражался, однако сыновей оглала было много, очень много, и они сумели сбить его с ног и набросить на него веревки. Ты видел, как могучий дуб падает под ударами топора и хоронит под собой все живое? Мы привели его в стойбище, но не убили, потому что он был мужественный воин, и многие краснокожие девушки пожелали стать скво в его вигваме. Верховный вождь оглала Ма-Ти-Ру готов был отдать ему свою дочь, но бледнолицый пренебрег любовью цветка прерии, похитил лошадь вождя, выкрал оружие и сбежал. За ним гнались, но он отправил в Страну Вечной Охоты многих воинов и сумел уйти от мести. — Когда это случилось? — С тех пор солнце победило четыре зимы. — А как звали бледнолицего? — Его кулак крепче камня, голой рукой он может размозжить череп любому воину, поэтому мы называем его Сэки-Лата, Разящая Рука. Белые охотники называют его на своем языке Олд Шеттерхэнд.