— Масса Чарли хочет уйти? Нет, нет, останьтесь с Бобом! — Не бойся, Боб. Я должен уйти, чтобы спасти наших друзей. — Спасти массу Бернарда? Мы спасем его, а еще массу Виннету и массу Сэма! — воодушевился Боб. — Тогда сиди тихо, чтобы тебя не заметили краснокожие. Я покинул наше укрытие в источенном дереве. Все складывалось не так уж и плохо: я был не один, Боб мог оказаться полезным в моем нелегком деле. В глубине души я отдавал должное хитрости индейцев, оставивших засаду у медвежьей туши — вынужденный скрываться беглец не имеет возможности охотиться и, чтобы не погибнуть от голода, попытается вернуться к мясу. Спустя час я уже был на другом краю долины в нескольких шагах от индейца, которого видел из «окошка». Краснокожий стоял как изваяние. Ему было не более восемнадцати лет, возможно, он впервые принимал участие в военном походе соплеменников. На его шее висел свисток из обожженной глины, при помощи которого команчи подражают крику грифа. Опрятная, расшитая мелким бисером одежда и хорошее оружие выдавали в нем сына вождя. У меня не поднималась рука убить его, прервать эту молодую, полную надежд жизнь. Я ударил его вполсилы. Такой удар не принес бы вреда взрослому, закаленному в боях воину, но юношу сразил наповал. Связав молодого команча по рукам и ногам, я сунул ему в рот кляп, снял с его шеи свисток и подул в него. Раздался резкий, протяжный звук, и тут же, словно в ответ, что-то зашуршало в кустах и оттуда вышел старый индеец. Он даже не успел удивиться — я оглушил его ударом приклада, связал и уложил рядом с юношей. Безусловно, команчи оставили в долине не двоих воинов. Они знали меня, и было бы смешно надеяться, что старик и почти мальчик смогут пленить Олд Шеттерхэнда. Где-то поблизости должны были скрываться еще несколько воинов. Звать их тем же свистком было опасно, поэтому я решил найти то место, где индейцы укрыли своих лошадей. Двигаясь осторожно вдоль опушки, я тихонько заржал, подражая голосу моего жеребца, и тут же счастье улыбнулось мне: из лесу донесся ответ. На одной из полян стояли стреноженные индейские лошади. Их было шесть, значит, еще четверо команчей сидели в засаде в разных концах долины и ждали моего появления. Вскинув на плечо молодого индейца, я понес его к дубу, в котором ждал меня Боб. Он то и дело выглядывал в «окошко» и, увидев меня, выскочил навстречу. — Ах, масса Чарли поймал индейца! Масса убил его? — Нет, Боб. Он жив. Ты должен помочь мне и спасти мистера Бернарда. — Что должен сделать для этого старый черный Боб? — Ты взвалишь этого индейца на спину и потащишь его вверх по склону, а потом вниз — пока не дойдешь до большого клена. Жди меня там. Но ни в коем случае не развязывай краснокожего — иначе он тебя убьет. — Нет, масса, Боб не хочет, чтобы его убили! — Делай, как я тебе сказал. Огромный негр легко взвалил на спину юношу и понес его к перевалу прочь из долины, а я вернулся к индейским лошадям. Нельзя было допустить, чтобы команчи, заметив исчезновение своего товарища, пустились в погоню. Сокровища, взятые нами в лагере грабителей, исчезли. И еще раз — который уже! — я убедился в том, что золото совершенно справедливо называют «смертоносной пылью». Из сотни человек, пускающихся на поиски золота на Диком Западе, остается в живых не более десяти. Блеск и звон соблазнительного дьявольского металла будит злых демонов, и только под покровительством сильного закона зло, таящееся в золоте, превращается в благо. Я связал лошадей цепочкой, взял первую под уздцы и повел за собой. Животные упирались, недовольно фыркали, но я, хоть л не без труда, сумел перетащить их через перевал и беспрепятственно провести вниз. Негр сидел под старым кленом, не спуская глаз с пленника. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке один на один с краснокожим, хотя тот и был связан по рукам и ногам. Увидев меня, Боб облегченно вздохнул и радостно улыбнулся. — Как хорошо, что масса Чарли вернулся! Индеец делал страшные глаза, страшнее, чем сам дьявол. Он ворчал и хрюкал, как животное, и черный Боб ударить его по щеке, чтобы он замолчать. — Ты не должен был его бить, Боб. Ударивший индейца по лицу становится его смертельным врагом. Теперь, если когда-нибудь он окажется на свободе и встретит тебя, ты погиб. — Черный Боб погиб? Тогда лучше сразу убить индейца, чтобы он не убил Боба. С этими словами негр достал нож и приставил его к груди пленника. — Остановись, Боб! Если мы сохраним ему жизнь, он поможет нам освободить мистера Бернарда. Я вынул кляп изо рта индейца. — Пусть мой краснокожий брат дышит свободно, но говорить он будет только с моего разрешения. — Ма-Рам будет говорить когда ему вздумается, — ответил индеец. — Даже если я буду молчать, бледнолицый все равно убьет меня и возьмет мой скальп. — Мой краснокожий брат ошибается, — возразил я. — Ма-Рам будет жить и сохранит свой скальп, потому что Олд Шеттерхэнд убивает врага и только в честном бою. — Бледнолицый — Олд Шеттерхэнд? Уфф! — Ма-Рам не был моим врагом и теперь станет другом. Он проводит Олд Шеттерхэнда к вигваму отца. — Отец Ма-Рама — вождь ракурроев То-Кей-Хун, Рогатый Бык. Он убьет меня, если я предстану перед ним пленником бледнолицего. — Мой брат хочет, чтобы я вернул ему свободу? Юноша в изумлении впился в меня глазами. — Разве бледнолицые отпускают на свободу краснокожих воинов, чья жизнь в их руках? — Если мой краснокожий брат даст мне слово, что не попытается убежать и пойдет со мной к вигваму своего отца, то я сниму с него путы и дам коня и оружие. — Уфф! У Олд Шеттерхэнда крепкая рука и большое сердце. Он не похож на других бледнолицых. Могу я быть уверен, что он говорит то, что думает? — Я никогда не лгу. Будет ли мой краснокожий брат повиноваться мне, пока мы не встанем лицом к лицу с То-Кей-Хуном? — Ма-Рам будет послушен воле Олд Шеттерхэнда! — Тогда пусть Ма-Рам примет из моих рук дым мира и пусть его душа превратится в дым, а тело — в пепел, если он нарушит данную клятву. Я вывел из укрытия моего мустанга и достал из сумки две сигары. Это были тонкие гаванские сигары, взятые мною в лагере стейкменов. Освободив пленника, я усадил его рядом с собой, и мы закурили, в точности исполняя ритуал братания. — Разве у бледнолицых нет Великого Духа, который бы дал святую глину для трубки мира? — спросил Ма-Рам после того, как были произнесены обычные в таких случаях слова. — Великий Дух бледнолицых могущественнее и сильнее всех остальных духов, и он дал много глины для трубок. Но бледнолицые курят трубки только в своих вигвамах, а в прерии пьют дым мира из сигар, которые занимают намного меньше места. — Уфф! Сикарр! Великий Дух бледнолицых очень мудр. Сикарр удобнее, чем трубка! — удивился простодушный юноша, безбожно коверкая новое слово. Боб, все еще боявшийся, что индеец не простил ему пощечину, заметив, что мы мирно сидим и курим, решил присоединиться к нам, чтобы обезопасить себя от мести. — Масса Чарли, разрешите и Бобу покурить дым мира с краснокожим, — попросил он. — Вот и тебе сигара, но ты кури ее в пути. Нам уже пора выступать, — ответил я. Нам действительно было пора трогаться в путь. Команч отобрал из приведенных мною лошадей свою и вспрыгнул ей на спину. Боб сел на второго коня, а остальных я повел в поводу за своим мустангом. К тому времени я уже хорошо знал нравы индейцев. Обмануть врага считается доблестью у краснокожих, однако же дым мира часто связывает их крепче, чем самая страшная клятва. Поэтому я не опасался, что Ма-Рам попытается бежать. В поисках следов команчей нам пришлось обогнуть горный хребет, отделявший нас от долины, и выехать на равнину. Индейцы, оставленные охранять вход в долину, увидев нас, подняли жуткий вой, но их крики были нам не страшны: оставшись без лошадей, часовые никак не могли пуститься в погоню за нами. Ма-Рам, несмотря на молодость, настолько хорошо владел собой, что его бесстрастное бронзовое лицо даже не дрогнуло. Он молча ехал рядом со мной, не пытаясь оглянуться. Под вечер мы уже добрались до Пекос и остановились на ночлег. В переметных сумах индейца был изрядный запас вяленого мяса, поэтому мы могли не тратить время на охоту. Расстояние между нами и команчами, которых я обвел вокруг пальца в долине, стало так велико, что можно было не бояться, что за ночь они сумеют настигнуть нас. Краснокожие бесстрастны по натуре, а суровое воспитание приучает их скрывать свои чувства. Однако наш молодой пленник вел себя слишком невозмутимо даже для индейца. Возможно, со временем ему предстояло стать великим воином. Ни жестом, ни словом он ни разу не выдал своего волнения и сразу же лег спать. А я и Боб по очереди стояли на часах. С рассветом я снял сбрую с четырех ненужных нам лошадей и загнал их в воду. Животные переплыли реку и исчезли в лесу на противоположном берегу. Ма-Рам молча наблюдал за моими действиями. Следы, по которым мы шли, отчетливо виднелись на траве, а это говорило о том, что команчи не опасались погони. К тому же зачем трем сотням воинов опасаться одного бледнолицего? Их отряд держался правого берега реки и двигался вниз по течению до того места, где Пекос пробила своими водами глубокий каньон в Сьерра-Гуадалупе. Там следы расходились, и я долго ломал голову, не понимая, зачем индейцам понадобилось разделяться. Большая их часть повернула в горы, а остальные продолжили путь в прежнем направлении. Я спрыгнул с лошади и внимательно осмотрел следы. Отпечатки копыт старой Тони, хорошо известные мне, вели вдоль реки. — Сыновья команчей отправились на могилу великого вождя? — спросил я Ма-Рама. — Мой брат сказал правду. — А те, — указал я на след отряда, ушедшего вдоль реки, — повели пленников к вигвамам команчей? — Так приказали вожди ракурроев. — Сыновья ракурроев увезли с собой сокровища бледнолицых? — Они оставили их у себя, так как не знают, кому из бледнолицых принадлежит золото. — Где стоят их вигвамы? — В прерии, на берегу реки, которую белые люди называют Пекос. — Ты хочешь сказать, в прерии между теми двумя горными хребтами? — Да. — В таком случае мы не пойдем по следу, а повернем к югу. — Мой белый брат — мудрый воин, но сейчас он ошибается. В горах к югу отсюда нет воды ни для нас, ни для лошадей. Я посмотрел ему в глаза, но краснокожий не отвел взгляд. — Видел ли когда-нибудь мой брат-команч горы у большой реки, на которых бы не было воды? Ручьи текут в долину с каждой горы. — Мой бледнолицый брат скоро сам убедится, кто прав! — упорствовал молодой хитрец. — Я догадываюсь, почему Ма-Рам не хочет идти в горы.