— А-а!.. — досадливо закряхтел Бакир и махнул рукой. — Обманул вогул Бакира, умер. Слова-то волшебные только при живом колдуне работают. При мертвом — нет. Не открылась бы пещера. Бакир и не лазил даже. Не напоминай — грустно. А Осташа вдруг как со щелчком вспомнил, где же он видел этого Корнилу Нелюбина. На Веселых горах, на перетолке и на отчитке! Это ведь Корнила крикнул скитникам, Гермону, Павлу и Калинику: «Кого Пугачом ни поверь — все словоблуды!» Осташе захотелось еще раз поглядеть в лицо подгубщику, но Корнила уже затерялся в толпе. — А это, Осташка, другой твой подгубщик — Поздей Усынин, — одернул Осташу Федька. Возле Федькиного стола стоял и, шевеля губами, пересчитывал деньги мужичина огромного роста, с широким, плоским лицом и черной бородой. На Осташу он и не обернулся. — Будь здоров, Поздей, — сказал Осташа. — Здоровей меня других покуда нету, — пробурчал мужик, искоса бросив на Осташу короткий тяжелый взгляд. Глаз у мужика был нехороший — диковатый, косой. Но здоровее этого мужика или повыше ростом вокруг и вправду никого не было. Рядом с Поздеем Осташа почувствовал себя совсем мальчишкой. — Где нашел такого великана? — тихо спросил Осташа Федьку. Федька пожал плечами: — Я и не искал его. Он сам явился. Говорит мне: на барку к Переходу возьмешь меня подгубщиком? Я говорю: да запросто. Такого силяка в Ревду бы на караван — его бы к косным на корму посадили, десять рублей дали бы. А он, дурак, здесь, в Каменке, место ищет… А вот еще твой подгубщик — ты его помнить должен… У стола стоял Платоха Мезенцев — старый бурлак, Федькин друг по летнему сплаву на межеумке. Платоха снял шапку и чуть поклонился Осташе. Осташа тоже нагнул голову. Против Платохи он ничего не имел, хоть летом Платоха и пьянствовал с Федькой, как последняя кабацкая теребень. — А меня-то хоть вспомните, Остафий Петрович? — вдруг спросили рядом. Осташа повернулся. В толпе стоял Никешка Долматов. Он глядел на Осташу с робостью, но и с надеждой на добрую встречу. — Никешка!.. — обрадовался Осташа, широко растопыривая руки. Никешка кинулся обниматься, облапил Осташу, стал с чувством стучать его по спине, словно выколачивал пыль из Осташиного армяка. — Я от Усть-Утки до Каменки по всем пристаням прошел — искал тебя! — гудел Никешка. — Ну и молодец, что нашел! — искренне отвечал Осташа. — Он сказал, что ты его обещал подгубщиком поставить, так я поставил, — сообщил Осташе Федька. — Спасибо, Федор, порадовал!.. — Спасибо в рот не зальешь, — тотчас сказал Федька. Мужики получили деньги; кое-кто уже пошел прочь, а к столу приблизились бабы. Они, все четверо, были в подпоясанных мужичьих армяках, в платках, повязанными так, что из щели торчали только носы. Не поймешь: молодые ли, старые. Прятались от оголодавших глаз бурлачья. — На вас, бабоньки, мелочи уж не осталось, — вытряхивая из мешка последние деньги, признался Федька. — Делите сами девять рублей на четверых. — Вон же у тебя гривенники да полушки, — тихо сказала одна баба. — А это, Фисонька, на Спирьку, ты его знаешь. Лежит Спирька под курятником у Кафтаныча, не может прийти. Надо его уважить, бедолагу. Осташа вгляделся в бабу внимательнее: точно, это была Фиска, которая летом тоже ходила с Алфером Гилёвым на межеумке. Фиска заметила Осташин взгляд, покраснела и, повернувшись, неловко поклонилась, чуть слышно произнесла: — Здравствуйте, Остафий Петрович… И куда делись ее бойкость, острый язык? — И ты здравствуй, Фиса, — сухо ответил Осташа. Он сразу вспомнил ночь под камнем Нижний Зайчик, мятый дерезняк, белые ляжки Фиски под задравшимся подолом, слезы: «Кто же вас, мужиков, сглазил?..» Но Фиска уже отвернулась, собираясь уйти прочь. — Эй, сплавщик, это чего ж такое? — вдруг раздался возмущенный крик. Кричал Поздей, глядя на баб. — Это не по нашему закону!.. — Чего еще? — недовольно спросил Осташа. — Как — чего? — в полный голос шумел Поздей. — Мужики, вы глянь, что наш старшой творит — а? Ты как бабам платишь? — Как? — не понял Осташа. Бурлаки, уже собравшиеся расходиться, останавливались. Осташе все это сразу очень не понравилось. — Ты бабам за погрузку платишь, как мужикам! Ты с кем нас, мужиков, сравнял? Что мы, что бабы — одно? Я что, с этой жлудовкой по-одинаковому работал, да? — Ну, раззявил пасть, — зло буркнул Федька, сворачивая мешок из-под денег. — Эй, мужики, иди сюда на правеж сплавщика! — надрывался Поздей. — Нечисто тут дело! — Ты не заговаривайся, — спокойно предупредил Поздея Осташа. Бурлаки возвращались к столу, испытующе глядели то на Поздея, то на Осташу. — Ты, сплавщик, и мужику, и бабе за погрузку рупь двадцать пять платишь — верно? — Поздей чуть пригнулся, чтобы заглянуть Осташе в лицо. — Шельмовство это! Мужики с бабами разно работали! Я в одиночку пушку пер, а эти мокрощелки вчетвером поднять не могли, и всем по рупь с четвертью, да? Бабы, сбившись табунком, молча стояли в толпе, не поднимая глаз. Вокруг них образовалась полоса пустоты. — Народ, как считаешь, справедливо то? — Поздей гневно осмотрел бурлаков. — Дак уж куда там… — неуверенно прозвучало из толпы. — Негоже, конечно… — Везде бабам вполовину платят. — Пересчет давай! — потребовал Поздей. — Бабам положено по шисят две копейки с полушкой, а мужикам по рупь тридцать восемь копеек с полушкой — вот верный счет! «Надо же, как все уже расчислил!» — сквозь глухой гнев удивился Осташа. — Куда-а?!. — завопил Федька, для которого такой пересчет был словно ножик в грудь. — Я где такую мелочь возьму?!. — Баб-то всего четыре на тридцать шесть мужиков, — угрюмо сказал Осташа. — Вам, мужикам, жалко на них по копейке? — Врет! — радостно заорал Поздей, тыча пальцем в Осташу. — Врет он! Не по копейке! С каждого получается на бабу по тринадцать копеек с полушкой! За тринадцать копеек в артели неделю ломишь! Бурлаки, пораженные, глухо загомонили: — Копейки-то не дармовые… — У каждого, считай, своя баба есть, чтоб тринадцать копеек отдать… — Пересчет нужен, сплавщик! — Давай пересчет! — Да в шею вас! — заорал Федька. — Горную стражу позову!.. — Пересчета не будет, — твердо сказал Осташа. — Моя воля. — Не дело то!.. — Испытываешь, парень! — Так у нас не ведется! — Пустой разговор, мужики! — вдруг гневно крикнул Корнила Нелюбин. — Оставь деньги бабам, считай за подаянье! — Тебе, Корнила, не надо — ну и ступай. — Могешь хоть все бабам отдать — твое решенье… — Там копейку, тут копейку — без штанов домой вернешься… — Не будет пересчета, — повторил Осташа, глядя на взбудораженные, враз поглупевшие рожи бурлаков. Даже странно было: неужель это те самые люди, которые были на спишке? Что такое за единый миг превратило их в сволочь?.. — Обижаешь! — Да он потом у баб заберет и себе в карман! — подогревал народ Поздей. — Известная хитрость!.. — За поклеп рубль тебе штрафа, — ровно сказал Осташа Поздею. Поздей согнулся, как от удара под дых, и схватил себя за бороду, точно хотел выдрать ее. — За правду страдаю! — мученически крикнул он. — Защищай, народ!.. — Да чтоб Осташка… Вы чего? — захлебываясь, закричал Никешка. — Дурь несешь, шалыган! — добавил Корнила.