Капитанская дверь остановилась, не долетев до косяка. Писарь уже вскочил, схватил с подоконника рожок и хрипло задудел тревогу. — Отставить! — раздраженно приказал капитан Берг. — Степка Чумпин, вогул, чертознай, тоже «слово и дело» кричал, когда магнит в горе Благодать нашел! — говорил Осташа, поднимаясь на ноги. — Татищев, горный начальник, на полдня всего опоздал, и Демидовы про магнит прознали, завод велели строить! А Степку за то вогулы на горе живьем сожгли!.. Осташа договаривал, уже глядя в холодные, жесткие глаза капитана Берга. — Знаю сию историю, — оборвал Осташу капитан. — А тебе чего надо?.. Отбой! — через плечо бросил он солдатам, которые на звук рожка затопали за стеной, молча полезли в дверь каморы, сбивая шапки низкой притолокой. — Помните, ваше благородие, за что осенью велели крестьянина Остафия Петрова в осляную в Илиме посадить? — спросил Осташа. Капитан сузил глаза. — Ладно. Пройди туда, — сказал он, подтолкнув Осташу в сторону своей горенки. — Ко мне никого не допускать! — строго велел он писарю, прошел вслед за Осташей и захлопнул дверку. — Я и есть Остафий Петров, — сказал Осташа. Капитан Берг был при полном параде: в зеленом камзоле с малиновыми отворотами, со шпагой, в парике и в шляпе пирогом. Правда, камзол его был штопаный, орденская лента через плечо выцвела, пожелтевший от времени парик насорил на плечи капитана мукой, а на сапогах с тупыми носками и высокими голенищами виднелись свежие пятна чернил, которыми денщик закрасил потертости. Капитан выдвинул кресло из-за стола и сел. — Мне донесли, что сбежал ты, сторожа убил и контору поджег. — Я только сбежал, а убивал и поджигал не я, — сказал Осташа, стоя перед капитаном. — Но то споначалу рассказывать надо. — Ну, изволь, — согласился капитан. — Только коротко. — Батя мой… — Давай без генеалогии, — поморщившись, перебил капитан. Осташа споткнулся, не поняв незнакомого слова, подумал и решительно продолжил: — Батя мой был сплавщиком. При мачехе Лукерье с нами жили братья ее — Гусевы. Четверо их было. Они извозом занимались и кабак держали. — Осташа говорил медленно, в рассказе срезал острые углы, чтобы капитану было понятно: так на сплаве гибежная лодка срезает мысы. — Мачеха еще до Пугача погибла. В бунт Гусевы Пугачу предались. Когда Белобородова прогнали с Чусовой, кто-то из бунтовщиков передал Гусевым бочки с царской казной, чтобы спрятать. Кто передал — мне не известно. Гусевы Чусовой не знали и прятать бочки батю моего силком принудили. Потом хотели батю убить, чтоб свидетеля не осталось. Сами же упились вином из царева клада. Батя от пьяных Гусевых сбежал с золотом и закопал его где-то в ином месте. Гусевы после того в разбой ушли, потому что теперь за потерянную казну ни от властей, ни от бунтовщиков им пощады не было бы… — А чего ж они с твоего отца казну не стрясли? — сразу спросил капитан. — Он же не скрывался, верно? — Мой батя на слово был крепкий человек. Он решил, что казну только сам царь Петр Федорович заберет. Он бы и на пытке про казну не сказал. — Запытать-то все равно могли бы насмерть… — Тогда совсем бы не осталось надежды узнать, где клад. — А тебе отец места не открыл? — с прищуром спросил капитан. Осташа покачал головой. — А ежели бы Гусевы тебя пытать стали, он бы сказал? Осташа вздохнул: — Нет. Капитан с сомнением хмыкнул, скрестил на груди руки. — Про клад пытать бесполезно, — с легким снисхождением пояснил Осташа. — Клад на пытошные слова не объявляется, уходит. Фролка, Стеньки Разина брат, сказал палачам о разинских кладах в Жигулях. Его четыре лета воеводы по Волге таскали, заставляли землю рыть, а ни единый клад им не дался. Капитан насмешливо фыркнул, поразмыслил и спросил: — А что это, позволь, за притча, будто клад возьмет тот, кто поймет, в чем суть истории? Ну, дескать, четверо братьев Гусевых — скала Четыре Брата? Осташа понял, что капитан тоже расспрашивал людей о деле. — Я отгадки ее не знаю, — ответил Осташа. — А клада на том бойце нет. Эта тайна лишь самому царю откроется. Больше никому. Капитан презрительно сморщился: — Тщитесь подражать народам иных держав в изобретенье легенд? Образованности у сермяжников недостанет, братец. Осташа опять не понял, собрался с мыслями и продолжил: — Батя недавно на сплаве погиб. Так сложилось, что вместе с одним из Гусевых, которого вы изловили… — Ну-ка, постой! — снова перебил капитан. — Переход — это и есть твой батя? — Он. — Значит, я козла в огород пустил, когда Гусева к нему на барку определил? — Оба же сгибли-то, — возразил Осташа. — Какая разница теперь? — А почему ревдинский сплавной староста Крицын так ратовал, чтоб я разбойника на барку Перехода посадил? «И тут Калистратов умысел… — подумал Осташа и сразу вспомнил рассказ Нежданы. — Нет, не случайно тут все…» Но выдавать сплавщиков Осташа ни за что бы не стал. — Потому что батя лучший сплавщик был. Он всегда барку до места доводил. А приказчик небось и не знал про клад. — Но теперь, значит, конфузия вышла? Утонули и сплавщик, и разбойник? В вопросе капитана Осташа почуял подвох. — Утонули, — твердо сказал Осташа. — Только другие сплавщики про батю слух пустили, что на самом деле он не утонул, а убил барку и убежал, чтобы казну забрать. Но это поклеп. Батя ведь и так казну мог забрать. А слух нужен, чтобы батино имя опорочить и меня к сплаву не допустить. Я-то ведь тоже должен был сплавщиком стать. Я бы хорошим сплавщиком был. Многим нынешним хвост бы прищемил. Вот и оттерли. — Ты, братец, себя высоко ценишь, — заметил капитан. — Это к делу уже не относится, — мрачно ответил Осташа. — Чего не стало, того и не было. А Гусевы теперь меня убить рыщут. — Чем ты им насолил? Ты ведь не знаешь, где казна. — Не знаю, — согласился Осташа. — Но как-то я им дорогу перегородил… Я думаю, они решили про себя, что разгадали батину загадку. Поняли, где казна зарыта. И сразу меня убрать захотели. Видно, по их мненью, и я могу загадку разгадать и казну у них из-под носа увести, как батя сделал. — Отчего же они сами сей момент клад не выкопают, чтобы тебе не достался? — Зима на дворе, — просто объяснил Осташа. Зимой и Бакирка уходит с Четырех Братьев, а пытаря от места отвадить труднее, чем кота отучить сметану жрать. Капитан размышлял, проницательно глядя на Осташу: — А может, ты все-таки знаешь?.. Осташа, зыркнув, угрюмо ответил: — Если бы знал, так они меня трясти бы начали, а не губили. — Коли они догадались, и ты догадаться мог. Соперник. — Они не догадались. У них ума с курячью серку. И я не знаю. Капитан Берг крепко помял бритый подбородок. — Ну а где скрываются Гусевы? — Один, Яшка, в скиту. Другой, Куприян, не знаю где. — А третий? — Сашка с баркой утоп, сам знаешь. — А четвертый? — Малафей-то вовсе полоумный был. Он сгиб, еще когда казну прятали. Упился царевым вином и блевотой захлебнулся. Его на Четырех Братьях и зарыли. Капитан Берг снова хмыкнул. — А-ля рюс смерть в бочке мальвазии, — пробормотал он. — Что-то, братец, у тебя в рассказе все эдак эфирно… — Глядя Осташе в глаза, капитан пошевелил в воздухе пальцами, будто бабью титьку пожамкал. — Домыслы одни. Осташа и сам чувствовал, что как-то шатко все, неуверенно… — А домыслы потому, что не знаю я ничего, — сказал он даже с обидой. — Как придумал, так уж и поведал. — Почто же ты со сказками ко мне заявился?