Не надо так. Око Сулеймана, пожалуйста… Не надо так. Огонь неумолимо уходил из его кожи, а вместе с ним отпускали и объятия магии. Леденящая боль от железного снаряда в плече с каждым вдохом пульсировала сильнее, лишая его сил и заставляя хватать ртом воздух. Дара споткнулся и упал на колени. Он моргнул, с удивлением обнаружив себя в узком коридоре, непроглядно темном, если не считать мягкого свечения, еще исходящего от его кожи. Слабеющий свет плясал на картинах с изображениями песчаных кораблей и морских птиц – маленький уголок красоты и тишины в последние мгновения перед ужасным концом. И тут Даре в глаза бросилось его кольцо с мерцающим в темноте изумрудом. Все стихло. В прошлый раз, когда его разлучили с кольцом, он умер. Его тело обратилось в прах, а душа улетела в тенистый сад кипарисов, где его дожидалась сестра. Может быть, он сможет попасть туда снова. Ты не вернешься к Тамиме. Не в этот раз. Если в мире есть хоть капля справедливости, ты будешь страдать еще тысячу лет. Кольцо как будто слегка посветлело, и ореол света разошелся вширь. И ему явилось такое незаслуженное чудо: дверь. Плача от боли и горя, Дара заставил себя подняться на ноги и тяжело привалился к стене. Толпа приближалась, но, возможно, за дверью найдется окно или другой выход. Может, этой ночью он пока не умрет. Дара осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь. Комната оказалась маленькой и неопрятной: повсюду были разбросаны холсты, бочки краски, кисти и недописанные портреты. И одна сахрейнка с ярко-зелеными глазами. У него перехватило дыхание. Женщина забилась в угол и держала в трясущихся руках какой-то металлический штырь, измазанный в краске. Она потрясенно уставилась на него, широко распахнув изумленные изумрудные глаза, такие же зеленые, как у него, – впервые в жизни он столкнулся лицом к лицу с другой жертвой рабства ифритов. – Сюда! – крикнули на гезирийском за закрытой дверью. Преследователи почти настигли его, бежать больше некуда. Дара был в западне. А затем, недолго думая, женщина бросилась к нему. Она схватила его за шиворот и потащила вперед, с неожиданной для своего роста силой. Оцепенев от последовавшей вспышки боли, Дара позволил доволочь себя до большого сундука из черного дерева, стоявшего у стены. Она распахнула крышку и ткнула пальцем внутрь. В любое другое время он бы дважды подумал. Но он чуть не падал в обморок, а шаги за дверью стремительно приближались, и Дара упал в сундук. Женщина захлопнула крышку, и все погрузилось в темноту. Здесь стоял такой насыщенный запах льняного масла и мела, что Дара с трудом сдерживал кашель. Кисти кололись, раненое плечо горело, но небольшая щель в дереве пропускала немного света. Дара прильнул к ней глазом, успев заметить, как сахрейнка прикрывает пятно крови на полу старым половиком. Он заерзал, устраиваясь так, чтобы рассмотреть все получше, и в этот момент шаги за дверью стихли. Движение дорого ему обошлось. Новая вспышка боли пронзила плечо Дары, и перед глазами все поплыло. Он повалился на пол сундука. Послышался нетерпеливый стук, а затем звук открывшейся двери. Мужской голос, говоривший на джиннском. Слова доносились с пятого на десятое. Бич. Сбежал. Элашия. Сахрейнка, кажется, молчала. А потом раздался грубый голос Акисы: – Она мотает головой. Значит, она ничего не знает, так что хватит к ней приставать. Послышалось возражение, а затем довольно отчетливый стук, точно что-то – или кого-то – прижали к стене. – …а я сказала, оставь ее в покое, – процедила Акиса. – Двигаемся дальше. Он, наверное, отсиживается в другой стороне. Тьма сгущалась, по руке текла горячая кровь. Щеки были мокрыми – то ли от слез, то ли тоже от крови. Дара закрыл глаза и провалился во тьму. Крышка сундука распахнулась, выдернув Дару из забытья. В поле зрения показались два лица, оба с изумрудными глазами. Одно принадлежало его сахрейнской спасительнице, другое – пожилой тохаристанке. Полуживой, обезумевший от боли, лежа в луже собственной крови вперемешку с растворителем краски, Дара смог только прохрипеть приветственные слова: – Да будет гореть ваш огонь вечно. Тохаристанка застонала. – Не такой сюрприз я ожидала найти в твоей мастерской. Вторая женщина, которую звали Элашия, устремила на нее умоляющий взгляд, обводя их троих жестом. – Он не один из нас, – яростно возразила тохаристанка. – Порабощение ифритами – не оправдание всему, что натворили они с Манижей. – Она коснулась лица Элашии: – Любовь моя, о чем ты только думала? Я знаю, что у тебя доброе сердце, но они приютили нас и позволили остаться здесь под их защитой, а ты укрываешь их врага? Дара попытался сесть, сипло выдыхая клубы дыма. – Я не хочу доставлять вам хлопот. Я могу уйти, – добавил он, ухватившись за край сундука здоровой рукой. Тохаристанка пнула сундук ногой, и удар отозвался в его теле болезненным эхом. Дара ахнул и упал обратно. – Ты можешь оставаться на месте, – предупредила она. – Не хватало еще, чтобы твои кровавые следы привели потом к нам. Из глаз сыпались жгучие искры. – Да, – еле слышно согласился он. – Огонь или вода? – спросила она со вздохом. – Что? – Огонь или вода, – повторила она, словно обращаясь к несмышленому ребенку. – Что тебя оживляет? Он крепко зажмурился от новой вспышки пульсирующей боли в плече. – Огонь, – прохрипел он. – Но… это не имеет значения. В меня выстрелили каким-то железным снарядом… – Пуля. Ну что же ты. Я старше тебя на тысячу лет и то иду в ногу с современными словами. Дара стиснул зубы: – Пуля застряла в плече. Она мешает мне колдовать и удерживает в этой форме. Женщина испытующе посмотрела на него: – Если я вытащу пулю из твоего плеча, ты сможешь уйти? Дара уставился на нее в шоке: – Ты поможешь мне? – Это зависит от твоего ответа. Ты убил их? – Постарайся говорить конкретнее. Черты ее лица ожесточились. – Бану Нари и принца Ализейда. У Дары отвисла челюсть: – Нет. Я бы никогда не причинил вреда Нари… Я пытался спасти ее. – Что пошло не так? – не отставала женщина. – И не заговаривай мне зубы рассказами о том, что ее похитил Али. Этого не было. – Я не знаю, – признался Дара. – Они прыгнули в озеро, захватив печать Сулеймана. Мы думаем, что они пытались сбежать, но они исчезли с концами. Ее глаза гневно сверкнули. – Мне очень дорога эта девушка, Афшин. Если все произошедшее во дворце привело ее к решению, что прыгать в проклятое озеро безопаснее, чем оставаться рядом с тобой, боюсь представить, сколько вреда ты успел причинить. – Я знаю. – Голос Дары дрогнул. – Я знаю, что обидел ее, но я пытался все исправить. У Манижи был план… – Править городом трупов? Он прикрыл глаза. – Я служу Нахидам, – прошептал он. – Дэвам. Я хотел свободы для них. Последовало долгое молчание, прежде чем тохаристанка заговорила снова: – Бага Рустам тоже шептал о свободе. Правда, только по молодости. – Она ткнула в него пальцем, и Дара открыл глаза, морщась от боли. – У тебя осталась магия, а очевидцы говорят, что иногда ты выглядишь как ифрит и можешь оживлять зверей, слепленных из дыма. Ты не такой, как мы с Элашией, верно? Дара покачал головой: – Был таким раньше. Более или менее.