— Сказал, — коротко ответил воин. — Но он словно ополоумел, ничего слушать не хочет. Говорит, что-то очень важное. — Тогда зови, — обреченно вздохнул князь, и снова пошел в рабочие покои. Взъерошенный алхимик Геннадий вихрем ворвался в рабочие покои князя, глядя на него полубезумным взглядом. В комнате ощутимо запахло потом, паленой шерстью и застарелым перегаром. У Геннадия тоже открылся талант к перегонке всяческих жидкостей. Ведь, в конце концов, это было его основной работой. — Ответь мне на три вопроса, — едва сдерживая раздражение, сказал Самослав. — Как ты смеешь вламываться ко мне, когда я занят? Куда подевались твоя борода и брови? И почему у тебя морда красная, как у ошпаренного поросенка? — У меня получилось, государь! — торжественно сказал алхимик. — Слушаю! — князь сразу же остыл. Караван из низовий Дуная пришел два месяца назад. Полсотни всадников охраны и два десятка рабочих с лопатами были в поиске с начала весны. Нефть нашли в десяти днях пути на восток от старого хринга аварских каганов, примерно там, где и указал князь, в низовьях Дуная. Старые владения рода уар понемногу обживались. Теперь в гигантской земляной крепости, защищенной от чужих глаз, род тарниах будет разводить строевых коней для княжеского войска, перевязывая их с неприхотливыми степными породами. Результат будет не скоро, но Самослав и не спешил. На это уйдут долгие годы. Впрочем, и нестроевые породы тоже будут выводиться. Лошадей княжеству нужна прорва, крепких выносливых лошадей. Каждое крестьянское хозяйство должно иметь собственную лошадку. Волы — это вчерашний день. Уж больно медленны они, конь куда больше вспахать успевает. Лошадей княжество будет выкупать у степняков за серебро, а потом продавать родовичам в рассрочку. Боярин Збыслав уже целую программу разработал, и там княжество зарабатывало дважды. Один раз — как совладелец конного завода, а второй — на продаже этих самых коней в хозяйства. Выгода ожидалась такая, что и соляную шахту за пояс заткнет. Что и говорить, брат Ратко знал, что нужно Новгородскому княжеству. И как можно заработать, он знал тоже. Его счет в Солеградском хранилище пополнился на круглую сумму, как и счет его компаньона из Кесарии. Нефть! Князь отвлекся от ненужных мыслей. Сейчас это было главным. Нефть набирали ведрами в ямах, а потом везли в Новгород бочками. Мастерская алхимика с его перегонным кубом была вынесена поближе к Черному Городу и охранялась его стражей. Туда в здравом уме ни один лазутчик не сунется. Это же верная смерть. — Рассказывай! — повторил князь. — Ваше земляное масло! — с фанатичным блеском в глазах воскликнул алхимик. — Я все-таки выделил из него квинтэссенцию огня! Просто я сначала подумал, что тут получится, как с ароматическими маслами, и все нужное останется после возгонки в виде вытяжки. Но нет! Я ошибался! В перегонном кубе остается какая-то густая субстанция, а душа огненной стихии выходит после нагревания первой! Когда я исправил эту ошибку, у меня все получилось! Она, эта душа, хоть и воняет необыкновенно гадостно, имеет свойство вспыхивать, как элементаль огня! Именно это знание стоило мне бороды, бровей и ресниц. И знаете, ваша светлость, я об этом ничуть не жалею. Глава 3 Февраль 632 года. Городок Мишны (совр. Майсен). Земли племени далеминцев. Санный поезд и полсотни всадников шли по льду реки Лаба. Тут, за Рудными горами, жил народ сербов, чьи владения раскинулись от Баварии и Тюрингии до самых ляшских земель. Будущие Лейпциг, Дрезден и Майсен вместе с его фарфором когда-нибудь вырастут тут. Или не вырастут… Самослав еще не решил. Хотя, Мишны, убогое лесное городище в землях большого и сильного племени далеминцев, точно ждет неплохое будущее. Великолепная глина, которую еще предстояло найти, обеспечит этому месту процветание на долгие столетия. Именно здесь назначена встреча владык остальных сербских племен и князя Самослава, которого они признали своим главой. Князь не обольщался ни на секунду. Степень желания пойти под его руку была тем больше, чем ближе жило племя к границам королевства франков. А чем дальше на восток, тем это желание было меньше, пока не затухало вовсе. Лужичане, самое восточное племя, жило наособицу, и вообще ничего менять не хотело. Напротив, мелкие племена жирмунтов, худичей и нелетичей, измученные ежегодными набегами баваров и тюрингов, мечтали о защите сильного князя. Круглый острог появился за изгибом реки как-то сразу. Вроде только что лес вокруг был, а теперь вот городище стоит. Лаба и ее притоки в этих местах тоже были густо усыпаны мелкими весями, прижавшимися к речным берегам. Жители их по древнему обычаю снимались с места каждые три-четыре года, и уходили восвояси. Они искали новую жизнь там, где снова будет родить земля. Так продолжалось из года в год, хотя постоянное движение торговых караванов понемногу меняло бытие и здесь. Сербы пока еще жили по старине, даже пчел в лесных бортях все еще травили ядовитым дымом, убивая трудолюбивые семьи. Южнее Рудных гор, в Словении, такой дикости уже и вовсе не осталось. Давным-давно в княжестве водили пчел в колодах, а убийство семьи каралось немалой вирой. Владыки, в плащах из звериного меха, сколотого грубой фибулой, поглядывали на князя и его свиту с немалой завистью. Уж больно богато они были одеты. Поглядывали все, кроме правителя лужичан. Он на эту встречу не явился. Правда, и правителем он был не чета самому князю. Лужичане жили родами, и владык там было без счета. Самый старший из них, Акамир, власти имел немного. Жили за Рудными горами весьма небогато. Именно на бедность сербов и делал князь ставку, когда выбирал подарки. Из возов потащили мешки, набитые шубами, сапогами, рубахами, цветными платьями, бусами и платками. И он не прогадал. Суровые мужики радовались, как дети, примеряя обновки. Лесовики, которые последние несколько лет принимали торговые караваны, были слишком бедны, чтобы покупать такую красоту. А товаров на обмен у них было не так уж и много. Даже Дерван, князь сербов, торговавший княжеской солью, еще не достиг высот благосостояния. — Ну, владыки, поднимем чаши, — начал Самослав, прожигаемый насквозь жадными взглядами словенской знати. — Вы сделали свой выбор и почтенный Акамир из племени лужичан тоже его сделал… — А чем его выбор плох? — владыка племени мильчан, тоже с самого востока, пристально смотрел на князя. Остальные владыки поддержали вопрос напряженным молчанием. — Так его земли для меня теперь законная добыча, — любезно пояснил Самослав. — Туда весной мои всадники наведаются. Если он не с нами, значит, он против нас. — Неплохо сказано, — владыка мильчан хмуро уставился в собственный кубок. — А по старине никак жить не получится? — Никак, владыка Славомир, — грустно покачал головой князь. — Ушли те времена. Если ты можешь свой народ защитить, то живи сам по себе. Только не выйдет у тебя ничего, уж слишком ты слаб. Смотри, ведь даже пчелы в улей сбиваются. По одному сейчас не выжить. Тебя либо степняки под свою руку заберут, либо немцы. Только случится это при тебе, или при твоем внуке, мне неизвестно. — Выпьем, почтенные! — решительно сказал Дерван. — Народ сербов идет под твою руку, великий князь Самослав. — И мы идем, — послышалось за столом. — И мы… — И мы… Лучше уж с теми, с кем язык един. Не хотим рабами у германцев быть. Пусть сдохнет немчура поганая! — А это вы германцам весной сами скажете, — усмехнулся Самослав. — А? — не поняли владыки. — Как лед сойдет, пойдете Тюрингию грабить, — Самослав удовлетворено смотрел на удивленные физиономии словенской знати. — Пора начинать богатеть, бояре. А я вам сейчас расскажу, как это сделать… * * * В то же самое время. г. Ланн Юон (совр. Ланьон). Бретань. Кортеж из пяти десятков аквитанских лейдов сопровождал скромного на вид купца и его спутников. Опасные тут были места, меньший отряд никак не пройдет. Если не вглядываться пристально, то ничего особенно в том купце вроде бы и не было, но если присмотреться внимательно, то сразу бросалось в глаза то, с каким почтением и опаской относились к нему бесстрашные франки. Да и движения его были скорее присущи опытному воину и человеку, который отдает приказы, чем угодливому купчишке, который боится каждого графа, через земли которого его ведут дела. Графы у франков частенько подрабатывали грабежами, потому и замирала торговля с каждым годом, оживая лишь к королевской ярмарке, когда купцы сбивались в большие караваны, и были разбойникам не по зубам. Этот человек купцом не был точно, ведь в его глазах не было присущего этому сословию застарелого страха. Напротив, он поглядывал по сторонам с любопытством, а иногда и с презрительным недоумением, особенно, когда видел стены бретонских городов. Земля тут была бедная. Болота, леса и снова болота и леса. И бесчисленные хутора, усыпавшие этот суровый край. Потому-то хищные франки и не смогли покорить этот народ, бежавший с британских островов и потеснивший своих родичей галлов, живших тут с незапамятных времен. Ворота бревенчатой крепости были открыты настежь, а караульный проводил кавалькаду франков ошарашенным взглядом. Его явно забыли предупредить о столь необычных гостях. Звонимир с любопытством огляделся. Ничего необычного, дома похожи на германские. Вкопанные в землю столбы, промежутки между которыми забиты камнями, деревом и глиной. Высокие соломенные крыши, хорошо укрывавшие от частых косых дождей, которые приносило близкое море. Удивило лишь то, что в сторону моря никогда не делали ни окон, ни дверей. Слишком много влаги несло оттуда порывистыми ветрами. Жили тут по-деревенски, вместе со скотиной. И если в богатых домах люди делили кров только с лошадями, отделяя их от себя высокой перегородкой, то в домах победнее и свиньи, и овцы жили под одной крышей с хозяевами. Запах в здешних домах стоял соответствующий… В словенских землях, где народ уходил от лютых морозов под землю, не было такого. Отдельно загоны для животных строились, где сбившийся в кучи скот грел друг друга дыханием и собственными боками. Впрочем, запах скота был в этой стране запахом сытой жизни. Ведь если у тебя была корова, то ты считался знатным человеком, а не какой-нибудь чернью, нищим батраком. Ты мог иметь гору серебра, но если не имел коровы, то на уважение в местном обществе претендовать не мог. А все почему? Да потому что в голодный год ты свое серебро не съешь, а корову — еще как! Сильные люди, составлявшие войско, назывались махтьернами, а всякая голь, не имевшая собственной земли и скота — блу. Люди в этих землях, в отличие от словен, где все только-только начиналось, уже давно разделились на воинскую знать и простонародье. — Звонимир! — король Юдикаэль широко раскинул руки. — Ты приехал исполнить наш договор с твоим князем? — Да, ваше величество, — обнял его в ответ боярин. — Ты получишь оружие весной, как только откроются дороги. Сейчас Бургундия безопасна для нас. Там теперь новый король. Они прошли в большой зал, где горел жаркий огонь в очаге. Едкий дым уносило в дыру под стрехой, отчего потолочные балки были покрыты густым слоем копоти, кое-где свисающей вниз острыми бородками. У очага стоял массивный дубовый стол, который по обычаю бретонов одновременно был ларем для еды. Его крышка была съемной. Звонимир, повинуясь жесту хозяина, сел на широкую скамью и откинулся на спинку. Он изрядно устал с дороги. Бойкая служанка в грязноватом переднике поставила перед ними по кубку и узкогорлый кувшин. — Ушам своим не поверил, когда услышал, — честно признался Юдикаэль, когда первые глотки с гулом провалились в его утробу. Он вытер от капель густые рыжеватые усы и продолжил. — Как будто во сне это все происходит. Мы грабим Нейстрию, а Дагоберт сидит на своей вилле и молчит, как будто воды в рот набрал. Короли франков один за другим возникают словно ниоткуда. Чудеса, да и только. Еще совсем недавно мы все были в кулаке у Хлотаря, а тут, что ни день, то хорошие новости. Глядишь, скоро франки и вовсе уберутся за Маас, в свои старые земли. — Мы этого не ждем, — покачал головой Звонимир. — Франки по-прежнему сильны, не нужно раньше времени сбрасывать их со счетов. Пройдет год-другой, и на место убитых отцов встанут сыновья. Но когда Дагоберта прижмешь ты, его собственный брат и малыш Хильдеберт Бургундский, то он надолго забудет о новых войнах. — Королева Нантильда на сносях, — многозначительно посмотрел на Звонимира король. — Отличная новость, — белозубо улыбнулся Зван. — Не знал. Надеюсь, у нее будет мальчик. — А мы-то тут все как надеемся, ты себе просто не представляешь, — хмыкнул в ответ Юдикаэль. — Эти дурни разорвут королевство отца на куски еще до его смерти. Франки никогда не умели договариваться. — А как будешь договариваться ты сам с королями Корнуая и Бро Вароха[4]? — пристально посмотрел на него Звонимир. — С новым-то оружием… — Я вырежу их роды до последнего человека и поставлю в тех землях своих графов, — хищно улыбнулся король. — А потом приму титул Руэ Бриж, верховный король всех бретонов! — Отличная мысль! — изобразил неописуемый восторг Звонимир, вспоминая, что набожный король был когда-то монахом. — Я восхищен твоей мудростью! Предлагаю за это выпить! — А ты привез? — жадно зашевелил усами Юдикаэль. — Обижаешь! — развел руками Звонимир. — Владыка Григорий благословил. Лично! — Слава святому Бриаку! — перекрестился король. — Владыка Григорий — настоящий святой подвижник в вашем море язычества. Воистину, только святой может сделать такое забористое пойло. * * * В то же самое время. Вилла Клиппиакум (совр. Клиши, Париж). Королевство Нейстрия. Веселье и обожание подданных — это верный признак победы, а тяжелая тоска и мрачное одиночество — спутник любого поражения. Вилла Клиппиакум была мрачна, как никогда. Последний раз франков так били лангобарды лет сорок назад. Армия Австразии осталась в северной Италии почти вся. Те немногие счастливцы, кто вернулся из того похода, уже глубокие старики. И вот опять… Дагоберт, мужчина в самом расцвете сил, словно постарел лет на десять. Он пил. Пил с того самого дня, когда прискакал сюда, как побитая собака. Его и его лейдов спасли хорошие кони, а вот пехоте пришлось туго. Их гнали, словно оленей. Франки шли лесными дорогами, заваливая их за собой стволами деревьев. Но это спасло их лишь от конницы, а вот легконогие отряды голых по пояс мальчишек с дротиками и луками превратились в сущий кошмар. Они бегали не хуже аварских коней, но упавшие лесины не мешали им совершенно. Перевитые сухими жилами пацаны бились так, как не каждый воин умел. В прямой бой они старались не вступать, и разили франков издалека. До земель алеманнов дошли немногие, а те, кто дошел, сгинул там. Предатель Хродоберт взбунтовал Эльзас. Пробились только сильные отряды, что прошли до дома там, где их не ждали. Вот так вот. Он, король франков Дагоберт, совершил невозможное. Он потерял сразу две армии — и Нейстрии, и Австразии. Да, и армию Бургундии, пожалуй, тоже. Вместе с самой Бургундией… Этот груз был так тяжел, что король сорвался. Он пил несколько недель. Пил до тех пор, пока туман беспамятства не загонял боль потери куда-то очень глубоко. Он приходил в себя то ночью, то днем, и пил снова, потому что начинало щемить где-то слева, а в каждом взгляде ему виделось презрение и укоризна. Он пил, отдавая в пьяном угаре приказы о конфискациях. Он приказал грабить монастыри, когда камерарий[5]сказал, что казна пуста. Ему просто неоткуда было больше взять денег. И даже не с кого… Вой в Нейстрии и Австразии стоял страшный. Сразу тысячи семей потеряли кормильцев. Когда еще франкские роды дадут новых воинов? Ведь он даже презренным бретонам отомстить не может, а это и вовсе немыслимый позор… — Может, хватит пить? — Нантильда холодно смотрела на него в тот день, когда король ненадолго пришел в себя. — Я велела увезти все вино. Его тут вообще больше нет. Ни капли. — Как ты смеешь? — лицо Дагоберта исказилось от гнева. — Ты кто такая? Ты служанка! Ничтожная тварь! Наложница! — Я ношу короля или королеву, — спокойно ответила Нантильда. — Ударь! Ну же! Ведь это так легко! — И ударю! — приподнялся на локте Дагоберт. — Забылась, сука? Так я тебе напомню твое место. — Тебе это не поможет, — Нантильда побледнела, но не тронулась с места. — У тебя один сын, а вокруг враги. Избей меня, и я потеряю ребенка. Твой род может прерваться от любой простуды. — Убью! — Дагоберт поднял кулак, но ударить не смог. Не потому, что ему было жаль жену, вовсе нет. Короли франков редко ограничивали себя в такой малости. В ее словах была холодная логика. Один сын — это почти ничего. Тут она права. Он не может ее избить, как бы ни хотелось. — Пошла вон, стерва! — махнул он рукой. — Не пойду, — спокойно ответила Нантильда. — Почему это? — Дагоберт посмотрел на нее с немалым любопытством. Он так удивился, что даже сердиться перестал. — Я знаю, что нужно делать, — ответила Нантильда, понемногу повышая голос. — Если не делать ничего, как сейчас, то через пару лет убьют тебя, меня и нашего ребенка. И эту деревенскую дуру Рагнетруду с сыном тоже убьют. Нас просто зарежут убийцы. Их пришлет герцог Само, или твой брат, или эта сука Клотильда… Да мне все равно кто. Я хочу жить. Она перешла на крик.