– А ты запишешься? – Обязательно. Неугомонная Сара тут же представила, что из этого может получиться. Заранее веря в триумф Хаима, в восторге от собственной хитрости и счастливого разрешения щекотливой ситуации, она зачастила: – И ты станешь репетировать с другими певцами? А оркестр там есть? А если нет, то как без оркестра? Что вы поставите? – Пока не знаю, – буркнул он. – «Тристана и Изольду»! – запрыгала девочка, хлопая в ладоши. – Пожалуйста, пожалуйста, ладно?! Несколько лет назад они в Лейпциге вместе слушали эту оперу в постановке дрезденской гастрольной труппы. – Когда-нибудь потом, – уклонился он и вспомнил, как глубоко переживала впечатлительная сестренка рассказанную в музыке трагедию любви и смерти. Сара зажмурилась, в избытке чувств прижав руки к груди: – О, я вижу тебя в роли Тристана, Хаим! В длинной накидке, с мечом в руке, ты такой красивый! Хаим, ты непременно попадешь в лучший состав! – Тристан – это тенор, Сара, а моему баритону больше подойдет Курвенал. – Оруженосец? – фыркнула девочка. – Но ты же сам говорил, что будешь универсальным певцом! – Ну, может, буду… Хаим смущенно хмыкнул. Ему, оскорбленному неверием матери в его певческий дар, тоже очень хотелось так думать. Как было обещано, Сара торжественно передала родителям радостную новость и, несмотря на то что сообщение опережало действительность, дала волю разыгравшемуся воображению. Руководители студии, по ее словам, вроде бы сочли брата восходящей оперной звездой. «Вроде бы» не позволяло, в случае чего, уличить ее во вранье: вроде бы – да, вроде бы – нет… Маленькая лгунья рассчитала верно: матушка отнеслась к лукавому слову без внимания – ее огорошил очередной успех сына. Строптивость Хаима оказалась сильнее домашней оппозиции и вызвала невольное уважение. Матушка Гене сдалась. «Ицек, пожалуй, прав, – сломленно вздыхая, размышляла она теперь. – Нет ничего зазорного в творческой профессии. Все зависит от человека, а опера – самый благородный вид из всех сомнительных видов искусств… Если у мальчика дар, нельзя наступать на горло песне». Сын отправился в Каунасскую консерваторию на подготовительные экзаменационные курсы. Глава 2 Королева Мария В Каунасе Хаим проиграл матушке. Проиграл тем бесславнее, что так слепо и самовлюбленно сопротивлялся очевидной правде. Истина открылась перед ним со всей беспощадностью, когда он услышал подлинно талантливое пение одного из поступающих. Чувствуя себя нелепым экспонатом на выставке удачи, Хаим не стал дожидаться экзаменов. Насмешливая Мельпомена показала язык, и полные сладкого самообмана мечты облетели, как осенние листья в бурю. Подавленный, будто в легком рюкзаке за его плечами лежали не пара белья и книги, а тяжкое бремя чужого успеха, отвергнутый искусством, он плелся домой от вокзала. Возле кинотеатра Хаим задержался у рекламной тумбы с анонсом фильма «Королева Кристина». Прекрасная Грета Гарбо смотрела с афиши вдаль, возложив руки в кожаных перчатках с широкими раструбами на что-то вроде корабельного шкива. Для пущего эффекта небрежный художник ярко подмалевал отвороты мужского плаща и пряди стриженных «под отрока» волос. Но мраморно-белое лицо неряшливая ретушь не тронула. Прямо на зрителя смотрели глаза цвета глубокой морской волны. Не зная о том, что этот юнга – женщина, можно было принять ее за мальчишку. Подростком Хаим хранил в ящике своего письменного стола открытку с фотографией актрисы. В театральном наряде, с аппликациями из ламе и россыпью хрустальных зерен на лифе, она казалась эталоном царственной женственности. Позже открытка исчезла, и Хаим забыл о ней. А теперь вдруг живо вспомнились ночная таинственность глаз, четкий контур рта и безупречная, как амфора в тени, но по-детски беззащитная линия шеи. Такой же бесконечно нежной и женственной, вопреки грубым страстям жестокого века, когда-то грезилась ему исландская принцесса Изольда. Хаим еще в Лейпциге видел ленты с Гарбо: «Дикие орхидеи», «Любовь», «Мата Хари» и дважды – «Гранд-отель». Читал в немецких газетах о «загадочном сфинксе», как называли эту голливудскую диву. Ее скрытая от публики жизнь интриговала прессу, а красота сводила с ума многочисленных обожателей. Он не причислял себя к числу поклонников прелестной шведки. В фильмах она выглядела гибкой и нежной, но Хаим сообразил, что изящная хрупкость актрисы, скорее, создана мастерством оператора. А в жизни Грета явно была статная, сильная, как пышущая здоровьем деревенская красавица. Хаиму, ростом чуть выше мужского среднего, крупные женщины не нравились. Сам не взялся бы объяснить себе, почему она его так тревожит. Двери кинотеатра медленно заглатывали хвост нарядной очереди. В предзакатных лучах лоснились обтянутые шелком дамские плечи, рдели подкрашенные улыбки, колыхался на легком ветру обесцвеченный перманент… А чуть в стороне у витрины, разглядывая дагеротипы за стеклом, одиноко стояла странная девушка. То есть она не выглядела бы странной где-нибудь в гимназии или университете. Но здесь, на фоне расфранченной толпы, одетая в серое ученическое платье, она напоминала воробышка, залетевшего в стаю райских птиц. Единственным украшением была синяя лента, перехватившая пышные рыжие волосы. Молодой человек ощутил нечто похожее на дежавю. Он мог бы поклясться, что знал эту девушку раньше, и в то же время был уверен: ему никогда не приходилось ее видеть. Захотелось заглянуть ей в лицо, проверить. Изобразив скучающего прохожего, Хаим подошел и тоже прильнул к витрине с фотокадрами из обещанной анонсом «роскошной исторической драмы», снятой пять лет назад. Скользнул рассеянным взглядом по Гарбо, восходящей к трону, Гарбо с Джоном Гилбертом, Гарбо на капитанском мостике… Но Гарбо не волновала Хаима. Приводила в смятение та, что стояла рядом. От близости девушки его сковала странная оторопь. Ошеломленный силой притяжения, вспыхнувшей в нем внезапно и по-мужски остро, он не смел повернуть голову. Казалось, тело только что проснулось и звонко, упруго возносится вверх, вслед за колотящимся у горла сердцем. Руки изнемогали от желания повторить изгиб девичьей спины, ладони стремились к встречному движению, живому теплу… Она что-то почувствовала, отодвинулась, отстранилась. Он не успел поймать отражение ее лица в вечернем стекле. Сейчас уйдет! Как задержать? Представиться или без всяких вступлений обратиться с вопросом? О фильме, например? Щеки тотчас опалило жаром, виски взмокли… в какой из карманов он сунул чертов платок?! – Извините, вы «Кристину» смотре… Она обернулась, – в повороте головы чувствовалась досада. Хаим едва подавил изумленный возглас и замер. Это была Грета Гарбо! …И не она. Словно небесный ваятель вылепил лица знаменитой актрисы и неизвестной девушки с одной кальки, но черты девушки смягчил, окрасил кожу нежно, с тонкими переходами перламутровых полутонов, пощадив от веснушек, которыми обычно помечены рыжие. Безусловного сходства все же не было, только морские глаза с сумеречной синевой в глубине художник не стал менять. Наверное, девушка сравнивала себя с фотографиями Греты, поэтому изучала их так внимательно. – Нет, – сказала она. Читает мысли? Готовый поверить в любые мистические вероятия, он не сразу понял, что знакомая незнакомка ответила на его скомканный вопрос. Голос ее ничуть не напоминал вкрадчивое контральто Гарбо. Голос был, скорее, детским. Хаим кашлянул, пытаясь сбить щекочущую горло хрипотцу, и снова проканителился – девушка зашагала к аллее. Он крикнул ее уходящей спине, в солнечное руно волос: – Вы на нее похожи! Она обернулась и смешливо вздернула брови: – На кого? – На королеву… из фильма. – А я думала, мне показалось, – сказала она, пряча смущение за улыбкой. – Разве вам никто не говорил? – Говорили. Но я ее еще не видела. Эту актрису. – Фильм начнется через минуту. Могу ли я надеяться… Если в кассе еще остались билеты и если вы согласитесь… – он не договорил, захваченный мучительной робостью. Не дождавшись продолжения, она решительно кивнула, словно отважилась на что-то невероятное. Ему не было никакого дела до маленькой принцессы Кристины и погибшего в битве короля, его вообще не интересовало то, что происходило на экране. Вместо лица Греты Гарбо перед глазами вставало другое, и он представлял себе, с какой сострадательной причастностью отражаются на этом лице смены незатейливого сюжета. Обостренный слух ловил тихое дыхание, близость теплых локтей и коленей бросала в стыдный трепет. В какой-то момент он нечаянно задел ее руку, и словно разряд нежного тока прокатился по телу. А позже вороватая игра мельчайших движений, о которой девушка не подозревала, завладела им целиком. Все ощущения сосредоточились в постижении слепого мира касаний, чуткого, как оголенный нерв. В финале неожиданно огромно возникла сцена с афиши – королева на корабле. Трагичное, неподвижное лицо заставило сжаться от внезапного открытия: сам властитель судеб подтасовал колоду случайностей. Хаим вдруг ясно осознал то, что догадкой бродило на периферии сознания, о чем давно знала какая-то часть его существа. Портреты актрисы беспокоили и манили его потому, что он должен был встретить свою Грету. На улице после сеанса Хаим запоздало представился и рискнул пожать ее тонкие пальцы. Девушка их отдернула, но все-таки ответила: – Мария. Она не позволила проводить себя дальше середины аллеи. Невозмутимое «ауфвидерзеен», и ее фигурка, как тонкая свечка, растаяла в не успевших остыть сумерках. Хаим постоял бездумно, потерянно, и не выдержал. Ему еще не приходилось за кем-нибудь следить. Окрыленный смутной надеждой, он бесконечно долго передвигался на цыпочках, балансируя впотьмах руками там, куда еле проникали жидкие лучи фонарей, бесшумно перелетал от дерева к дереву, как танцующий весенний журавль. Но вот скрипнула калитка, и подошвы туфель прошелестели по ступеням крыльца. Путь Хаиму преградил палисадник. Несуразное здание с пристройками разной величины под соединенной скатами крышей вырисовывалось в синем бархате неба, будто небрежно склеенный из отдельных фрагментов макет черного судна. Рядом мрачными айсбергами возвышались громоздкие склады. С краю сооружения приглушенно затеплился квадрат окна с задернутыми занавесками, и невнятные тени пробежали по бледному ковру отброшенного на землю света. В голову полезли сумасшедшие мысли. А что, если прокрасться по кромке дорожки к боковому строеньицу – может, в занавесках осталась щель? Разок глянуть, как рыжие кольца волос рассыпаются по белой подушке… Свет потух, и Хаим пришел в себя. Зацепился рукавом за продолговатую металлическую табличку на калитке. Прежде чем нащупать выпуклую гравировку распятия, он вспомнил этот дом и улицу. Облазив мальчишкой весь город, он знал, что боковушки здесь жилые, а в основной храмине проходят церковные службы маленькой православной общины. Глава 3 Все фениксы рождаются из пепла До дома Хаим добрался ночью. – Я, – откликнулся на заполошный голос и повторил громче: – Я, я, – точно все другие слова исчезли из обихода. Потом, ежась перед матушкой, как нашкодивший сорванец, расстреливал кафельный пол кухни короткими очередями ответов: – Да. – Уже не поеду. – Об этом потом.