Затяжной марш-бросок вымотал разведчиков. Едва наступила ночь, они пересекли линию фронта и сразу же углубились в немецкий тыл. Шли без отдыха, обходя ровный и безлесный северо-восточный берег озера Балатон. Гражданское население Венгрии жило хорошо и довольно сытно; отношение к советским бойцам было настороженное, но без агрессии. Тем не менее разведка действовала по старому, проверенному принципу: чем меньше людей знает о группе, тем больше у нее шансов вернуться к своим. Потому и кружили по густым лесам. Лишь дважды группа останавливалась на короткие перекуры, и оба раза прикрывавший товарищей капитан Федор Хлынов предупреждал о подозрительных шорохах и звуках. — Что скажешь? — тихо спросил майор, когда остановились на полянке. — В последний раз слышал часа два назад. — Хлынов расстегнул ворот гимнастерки. — И на что это было похоже? — Будто сухая ветка сломалась под ногой. Полная тишина. Потом — короткий щелчок. И опять тихо. Павлов пожевал нижнюю губу, качнул головой. И предположил: — Мы отмахали километров двадцать пять, прилично устали. Тебе не могло показаться? — Не знаю, Петр, — неуверенно ответил Хлынов. — Раз другие не слышали, то и я мог напутать. — Ладно, глотни водки и отдыхай… Офицеры от капитана и выше в разведку и на поиск ходили редко. Поговаривали, будто из Ставки пришел секретный приказ: капитанов и майоров не посылать. Дескать, много знают, представляют для немцев большой интерес. Существовал ли он на самом деле или являлся выдумкой — неизвестно. А только отправляли их за линию фронта в одном случае: когда больше идти было некому. Озеро Балатон с невероятно красивым северным берегом протянулось с запада на восток аж на восемьдесят верст. В середине декабря 1944 года линия фронта проходила аккурат по южному берегу. Советские части из 4-й Гвардейской армии прижали немца вплотную к воде. Тот отчаянно сопротивлялся, но с каждым днем терял силы и уверенность. Обе воюющие стороны понимали: еще немного, и Венгрия окажется под полным контролем Красной Армии. Масштабное наступление на Будапешт было назначено на 20 декабря, и перед его началом штабу фронта требовались свежие данные о противнике. Чтобы добыть эти сведения, за линию фронта отправилось несколько дивизионных разведгрупп. Одной из них и была группа майора Павлова, вышедшая на задание под позывным «Иволга». * * * Настоящая зима в Венгрии наступала к концу декабря. Снег устойчиво ложился в северных горных районах, на равнинах же зима напоминала о себе легкими морозцами по ночам. Девять утра. Объявлен длительный привал. Время всеобщего блаженства. Нет надобности выкладываться на марше, никто не подгоняет, не беспокоит сбившаяся на ноге портянка. Мышцы в расслабленной истоме, можно посидеть на сухой травке, успокоить дыхание. Обстановка и относительно теплое утро позволяют скинуть тяжелую шинель или ватник и освободить от надоевшей обуви натруженные ноги. Можно вдоволь напиться, перекусить и, свернув цигарку, насладиться крепким дымком. А после и прикорнуть, покуда не прозвучит команда к продолжению марша. Разведчики перевели дух, разделись, обустроились. Зашуршали вещмешки, заскрипели ножи по тонкому металлу консервных банок. По-над поляной поплыл аромат хорошей тушенки… — Отличное мясцо. Свежее, мягкое. Прямо как вчера закатано в баночку, — закусывал тушенку хлебом и нахваливал связист Николай Яковенко — поджарый хозяйственный мужик лет тридцати пяти. Его давний товарищ — Вячеслав Рябинин — с удовольствием соглашался: — Точно — ни жил, ни хрящей. Одни волоконца в нежном жире. Баночку съешь и на весь день в животе сытость. Не то, что раньше. Помнишь, чем нас поначалу в окопах потчевали? — Еще бы! Я ту кухню до конца дней не забуду. Пустая каша на воде — сожрешь ее полкотелка, набьешь пузо, а толку… через час опять голодный. А тут — мечта, а не ужин! Хоть какая-то польза от американских союзничков… — Подставляй кружки, — появился с фляжкой командир. — Это можно… — дружно завозились бойцы. Отмеряя на глаз, Павлов налил каждому по сто грамм водки. — Ты напраслину-то на союзников не гони, — заметил он, завинчивая крышку на фляжке. — Им тоже несладко пришлось. — Это где же? — не понял Яковенко. Успев повоевать на Дальнем Востоке и в Финскую, Павлов числился опытным и знающим командиром. С рядовым составом завсегда был справедлив, говорил редко да метко — воздух зазря не сотрясал. — От япошек проклятых, — поморщился он. — Жутко обижены япошки за озеро Хасан и Халхин-Гол, потому всерьез готовились напасть на наш Дальний Восток. А когда американцы объявили им войну опосля бойни в Пёрл-Харборе в конце сорок первого — не до нас им стало. — Что ж там за бойня случилась? — Форменная мясорубка. Американцы потеряли полтора десятка больших военных кораблей, около двухсот самолетов. Менее чем за час погибли две тысячи человек. Хреновый был день для Америки, и уже к вечеру они объявили о вступлении во Вторую мировую войну. Так что, если б не союзники, пришлось бы нам, братцы, разрываться на два фронта. А это совсем другой коленкор. Связист и снайпер понимающе молчали. Союзники, конечно, припоздали с открытием второго фронта в Европе, но его значимость от этого меньше не становилась. После его открытия Германию будто подменили: из мощного и надменного тигра ее армия превратилась в изможденную и подраненную пантеру. Огрызнуться и поцарапать она еще могла, но совершить убийственный прыжок и вцепиться в жертву мертвой хваткой силенок уже не хватало. — Слава, как подкрепишься — подмени старшину, — распорядился майор. — Это можно, — кивнул Рябинин. * * * В кои-то веки Хлынову снились родные края. То ли водка явила чудо, то ли сказалась нечеловеческая усталость, а только вместо опостылевших ратных дел привиделось ему подмосковное село в речной излучине, бесконечные ржаные поля с набитыми телегами проселками. А еще — беспечные птахи в бездонной синеве, струящийся над горизонтом разогретый воздух, полевой стан под выгоревшим брезентом, разомлевшая тишина… Это позже, когда померли родители, он перебрался на север столицы в Ивановский проезд, ставший впоследствии Красностуденческим. Необычный сон до того понравился Федору, что он намеренно проваливался в него все глубже и глубже. До последнего издыхания наслаждался бы таким видением, да вот незадача — из мирного и блаженного оно вдруг превратилось в неспокойное, наполненное тревогой и болью. Залитое солнцем бесконечное Подмосковье разом уменьшилось до кривой сельской улочки с березами в палисадниках. Погода испортилась: в потемневшем небе зарождалась гроза, подул ветер, зарядил дождь. Маленький Федя Хлынов только что забрался на дерево и радовался своей смелости. А как налетел порывистый ветер, как загремело в черных небесах, так обхватил он худыми ручонками ствол, испугался, заплакал. Сон был удивительным и живым. Все как наяву. Отовсюду гремели раскаты грома, крепкое дерево под порывами качалось, стонало. Федя не удержался, заскользил по мокрому стволу и упал на кряжистое, горбатое корневище. Упал неудачно — в ноге что-то хрустнуло, и сильнейшая боль прострелила аж до поясницы. Нервно завозившись, Хлынов открыл глаза. Явственность странного сна достигла вершины, и его буквально выплеснуло в реальность. Первая мысль — уже из яви — поразила: боль в ноге вместе со сном не исчезла, она пульсировала, усиливалась. «Что происходит?! — не понимал он. — Небо над лесом чистое, ни облачка, ни тучки, а вокруг нескончаемые раскаты грома. В чем дело?..» Лишь через секунду капитан окончательно проснулся и понял, что на поляне и вокруг нее идет бой: гремят выстрелы, свистят пули, Павлов хриплым голосом отдает команды, доносятся крики раненых. Хлынову тоже досталось — зацепило ногу то ли пулей, то ли осколком. В полутора метрах, раскинув руки, лежал старшина Савин; лицо его было в крови. Чуть дальше под кустом склонился над рацией младший сержант Яковенко. — «Легенда», я — «Иволга»! Группа атакована противником в лесу в семи километрах к югу от города Веспрем!.. — тараторил он в микрофон с заметным украинским акцентом. Остальные разведчики рассредоточились по поляне, заняли круговую оборону, вели бой. — Я же слышал, что за нами идут. Слышал! — Хлынов нащупал автомат и попытался перевернуться на живот. Не вышло — пуля перебила кость чуть выше щиколотки, и нога совершенно не слушалась. — Петр! — прохрипел капитан, передернув затвор автомата. — Петр, я сейчас! Сейчас помогу!.. Цепляясь за траву, он пополз в гущу боя, где командир группы с оставшимися бойцами сдерживал натиск противника… Глава вторая СССР, Москва Июль 1945 года Днем ранее в Москве прошел сильный дождь. Невыносимый зной ослаб, пыль прибило; местами появились широченные лужи, сразу же завладевшие вниманием детей и подростков. Однако ночь все же выдалась жаркой, душной. Лишь под утро воздух наполнился спасительной прохладой, дышать стало легче. Выйдя из подъезда к поджидавшему его служебному автобусу, Васильков даже замедлил шаг — настолько освежающим и приятным показалось дуновение легкого ветерка… Оперативно-разыскную группу майора Ивана Старцева срочно собрали по приказу комиссара Урусова и повезли к северной городской окраине в Церковный проезд. — Убийство, Иван Харитонович. Дело поручено вашей группе. На месте уже дожидается участковый, за медэкспертом отправлена машина, — отрапортовал по телефону дежурный. — Понял, — ответил сонным голосом Старцев. — Автобус выслал? — Уже в пути… За рулем старого шарабана с закрашенным на борту красным крестом сидел такой же старый водитель, знавший по именам всех оперов. Он вел свой скрипучий транспорт по самому выгодному, самому оптимальному маршруту, соединявшему по кратчайшему расстоянию адреса сотрудников группы. Последним в чрево шарабана запрыгнул Васильков. Ехать предстояло долго. Извилистый Церковный проезд соседствовал с товарной железнодорожной станцией Владыкино, сразу за которой заканчивался северный пригород и начиналась область. Солнце в ранний час едва поднялось из-за горизонта, освещая крыши и верхние этажи домов. Покачиваясь на неровностях асфальтовой дороги, автобус надрывно гудел слабым мотором. Штатный фотограф Игнат Горшеня негромко переговаривался с ровесником — Ефимом Баранцом. Лейтенант Ким — самый молодой сотрудник группы — дремал, уронив голову на грудь. Спал и опытный капитан Егоров: имея непробиваемую нервную систему, он моментально отключался в любой подходящей обстановке. Капитан Бойко шуршал вчерашней газетой, читая статью о выставке трофейной техники в Парке Горького. Давние фронтовые друзья Иван Старцев и Александр Васильков расположились рядом на одном сиденье. Оба молчали; Иван глядел перед собой и легонько вращал зажатую между коленок трость, его товарищ рассматривал проплывавшие за окном кварталы… Война в Европе закончилась, но еще тлела на Дальнем Востоке. Города и села восстанавливались или отстраивались заново. Предстояло налаживать промышленность, сельское хозяйство, ремонтировать мосты, автомобильные и железные дороги. Работы было очень много. Тем не менее советские люди, воодушевленные победой в тяжелейшей войне и наступлением долгожданной мирной жизни, с радостью брались за дело. Помешать созидательному труду сейчас могло только одно неприятное и крайне вредное обстоятельство — не на шутку разгулявшийся бандитизм. Васильков вздохнул, припомнив первое расследование, в котором ему довелось участвовать, едва он стал сотрудником МУРа. В тот день убили только что вернувшегося с фронта молоденького лейтенанта-артиллериста. Паренек зашел в пивную, выпил пару кружек, расслабился. Тут откуда ни возьмись две барышни лет по восемнадцать. Познакомились. Слово за слово, барышни пригласили пройтись. Лейтенант обеих под ручки — и вперед. Отошли на несколько кварталов, повернули в глухой переулок, а там навстречу дюжина молодцов в кепочках. Артиллерист героически сопротивлялся, да разве устоишь против своры уличных бандитов?.. Бедняга получил несколько ножевых ударов, а в завершение ему перерезали бритвой горло, затем уж обчистили карманы, забрав все ценности: деньги, ордена, трофейную зажигалку, наручные часы… Часы. В тридцатые и сороковые годы они стоили целое состояние. За них убивали. Особенно ценились трофейные немецкие, швейцарские или наши — «Победа». За них убивали еще чаще, потому что на обратной стороне попадались наградные гравировки. Потом их можно было встретить на барахолке, продавцы просили за них баснословные деньги. И, как ни странно, покупатели находились.