Джеффри тупо уставился на Дэвидсона. Единственным стержнем его жизни была работа, и он всегда пребывал в уверенности, что выполняет ее профессионально и с максимальной ответственностью. Во всяком случае он не мог упрекнуть себя в некомпетентности или безответственности. Мысль, что этот человек пытается доказать окружающим обратное, буквально парализовала его. — Я никогда не подвергал риску здоровье пациентов, — наконец выдавил он. — Но это не ответ на мой вопрос, — бросил Дэвидсон. Рандольф вскочил и обратился к судье: — Ваша Честь, разрешите подойти к вам. — Ну что ж, пожалуйста, — согласился судья. Рандольф и Дэвидсон подошли к столу судьи. Рандольф был явно не в духе. Хриплым шепотом он стал что-то быстро ему объяснять. Несмотря на то, что их разделяли каких-то десять футов, Джеффри почти ничего не слышал, кроме слова «перерыв», которое прозвучало несколько раз. — Доктор Роудс, — обратился судья к Джеффри, — ваш адвокат считает, что вам необходимо отдохнуть. Это так? — Не нужен мне никакой отдых, — огрызнулся Джеффри. Рандольф в отчаянии поднял руки вверх. — Хорошо, — сказал судья, — тогда, мистер Дэвидсон, продолжайте задавать вопросы, а потом мы пойдем и немного перекусим. — Итак, доктор, — снова приступил Дэвидсон, — проводили ли вы когда-нибудь наркоз, находясь под действием морфина? — Ну, может быть, один или два раза, — начал было Джеффри, — но… — Да или нет, доктор! — резко оборвал его Дэвидсон. — Ответьте просто: да или нет! Мне надо только это. — Протестую! — снова вскочил Рандольф. — Моему клиенту не дают ответить на вопрос. — Отнюдь нет, — возразил Дэвидсон. — Я задаю очень простой вопрос и прошу дать на него такой же простой ответ. Либо да, либо нет. — Протест отклоняется, — вновь объявил судья. — Свидетелю еще предоставится возможность ответить на этот вопрос более подробно при перекрестном допросе. Будьте добры, отвечайте на вопрос, мистер Роудс. — Да, — просто сказал Джеффри. Он чувствовал, как у него начинает закипать кровь. Хотелось подойти и задушить Дэвидсона своими руками. — Учитывая ваше пристрастие к морфину… — медленно начал тот, удаляясь от Джеффри. Снова упор на словах «пристрастие к морфину» и снова пауза. У скамьи присяжных он повернулся и продолжил: — Прибегали ли вы еще когда-нибудь к этому средству — уже после несчастного случая с велосипедом? — Нет, — отрезал Джеффри. — Вы случайно не принимали морфин в тот день, когда делали наркоз несчастной Пэтти Оуэн? — Конечно, нет! — Вы уверены, доктор Роудс? — Да! — заорал Джеффри. — Ну что ж, тогда вопросов больше нет, — сказал Дэвидсон и вернулся на свое место. На перекрестном допросе Рандольф сделал все, стремясь доказать, что дозы морфина, которые принимал Джеффри, были минимальными и не выходили за рамки обыкновенных терапевтических доз. Плюс ко всему, Джеффри сам обратился за помощью, чтобы избавиться от этой привычки, и был классифицирован как «окончательно вылечившийся». Никаким дисциплинарным взысканиям он не подвергался. Но несмотря на все доводы, и Джеффри и Рандольф чувствовали, что это смертельный удар. Джеффри очнулся, когда у дверей, за которыми совещались присяжные, неожиданно возник судебный пристав. Значит, сейчас появится жюри и объявит свое решение… Пульс его мгновенно превратился в барабанную дробь. Но судебный пристав прошел через зал и исчез в судейской комнате. Мысли Джеффри снова вернулись к процедуре обвинения человека в преступной халатности. Дэвидсон задался целью доказать, что приверженность Джеффри к морфину и смерть Пэтти Оуэн взаимосвязаны. Это было и неожиданно и неприятно, потому что Джеффри не знал, с какой стороны ему ждать удара. Первым неожиданным сюрпризом оказалась Регина Винсон. После обычных предварительных вопросов Дэвидсон спросил, видела ли она доктора Джеффри Роудса в тот злополучный день, когда произошло несчастье с Пэтти Оуэн. — Да, видела. — Регина посмотрела на Джеффри. Джеффри редко работал с Региной, для него она была обычной медсестрой больницы, и он не мог вспомнить, где они могли встретиться в день смерти Пэтти. — И где же находился в этот момент доктор Роудс? — поинтересовался Дэвидсон. — Он был в операционной номер одиннадцать, около шкафа с анестетиками, — сказала Регина, продолжая смотреть в глаза Джеффри. Джеффри снова настигло щемящее предчувствие, что сейчас свершится что-то непоправимо ужасное, но он никак не мог догадаться, что именно. Он четко помнил, что тогда работал в операционной номер одиннадцать почти весь день и его мог видеть кто угодно. Рандольф тоже почувствовал что-то неладное и, наклонившись к Джеффри, спросил хриплым шепотом: — К чему она клонит? — Даже не знаю, — прошептал в ответ Джеффри, не в состоянии оторвать глаз от медсестры. Больше всего его удивило, как эта женщина смотрела на него — с нескрываемой злобой и враждебностью. — А доктор Роудс вас видел? — спросил Дэвидсон. — Да, видел. И вдруг он все вспомнил. Перед глазами всплыла уже забытая картина: занавеска в операционной и лицо медсестры, заставшей его со шприцем в руке. Он вообще не рассказал Рандольфу, что был болен тогда и хотел дотянуть до конца рабочего дня на рингере. Честно говоря, он хотел все рассказать, но потом просто испугался. Раньше он воспринимал случившееся как самопожертвование во имя работы и спасения Пэтти, но сейчас уже не был в этом уверен. Джеффри попытался дотянуться до руки Рандольфа и все ему прошептать, но было поздно. Дэвидсон обвел присяжных медленным взглядом и только тогда задал очередной вопрос: — Скажите, пожалуйста, не бросилось ли вам в глаза что-нибудь особенное в поведении доктора Роудса в тот момент? Что-то странное? Я имею в виду, в операционной номер одиннадцать? — Да, — как бы подумав, ответила Регина. — Занавеска была задернута, в операционной в тот момент никого больше не было. Дэвидсон не отрываясь смотрел на присяжных. И после короткой паузы продолжал: — Ну а теперь расскажите, пожалуйста, присяжным, чем же занимался доктор Роудс в операционной номер одиннадцать у шкафа с анестетиками, когда там никого не было и занавеска была задернута? — Кололся, — со злостью бросила Регина. — Он делал себе внутривенную инъекцию. По залу пронесся взволнованный шепот. Рандольф в шоке повернулся к Джеффри. Джеффри виновато покачал головой. — Я все могу объяснить, — промямлил он. Дэвидсон не дал оборваться своему представлению: — И что вы сделали после того, как увидели, что доктор Роудс, так сказать, «колется»? — Пошла к своей старшей, которая позвонила заведующему анестезиологического отделения, но, к сожалению, его нашли только после того, как все произошло. Сразу же после убийственных показаний Регины Рандольфу удалось получить перерыв. Оставшись один на один с Джеффри, он потребовал, чтобы тот немедленно все рассказал. Джеффри признался, что был в тот день болен, но никто, кроме него, не мог принять эти роды, потому что практически все оказались заняты текущими делами. Потом он рассказал, как все случилось на самом деле. Нужно же было ему как-то дотянуть до конца смены. — Может быть, вы еще что-то забыли? — со злостью спросил Рандольф. — Нет, на этот раз все, — понуро ответил Джеффри. — Господи, почему вы не сказали мне об этом раньше? — Даже не знаю… — Джеффри покачал головой. — Я не люблю признаваться в том, что болен или плохо себя чувствую. Тем более говорить об этом кому-то. Большинство врачей ведут себя так же. Может быть, это защитная реакция на болезни вокруг. Нам нравится думать, что мы неуязвимы. — Я здесь не для того, чтобы брать у вас интервью для телевидения, — чуть не кричал Рандольф. — Оставьте это для своих медицинских газет и журналов. Мне нужно знать, почему вы не сказали об этом мне, вашему адвокату! Почему не сказали, что вас видели в этот день с иглой в руке, готового «уколоться»?! — Наверное, я просто побоялся рассказать вам об этом, — признался Джеффри. — Поверьте, я делал все, что мог, спасая Пэтти Оуэн. Отчет об анестезии доступен любому, и любой, прочитав его, может убедиться в том, что я не лгу. Мне ужасно не хотелось, чтобы здесь звучали темы о моем самочувствии и здоровье. А может быть, я просто испугался, что вы не будете защищать меня так, как положено, если узнаете об этом. Потому что тогда в душе вы могли бы посчитать меня виновным. — О Господи! — только и простонал Рандольф. Говорить он не мог. Позже, во время перекрестного допроса, он попытался вернуть ситуацию в прежнее русло. Откуда Регина могла знать, что именно вводит себе доктор Роудс? Наркотик или рингер? — спрашивал он. Но, как оказалось, Дэвидсон открыл еще не все карты. Следующей свидетельницей он пригласил Шейлу Доденгофф. Как и Регина, Шейла не отрываясь смотрела Джеффри в глаза. — Мисс Доденгофф, — начал Дэвидсон, — будучи дежурной медсестрой в день трагедии, заметили ли вы что-нибудь странное в поведении доктора Роудса? — Да, заметила, — с победоносным видом подтвердила Шейла. — Будьте так любезны, расскажите суду, что же вы заметили, — Дэвидсон явно предвкушал последующий эффект. — Я заметила у него суженные зрачки, — выпалила Шейла. — Я заметила это потому, что глаза у него очень голубые и зрачков было практически не видно. После Шейлы Дэвидсон вызвал какого-то известного офтальмолога из Нью-Йорка, написавшего целый том о функции зрачков. Огласив все его звания и достижения, Дэвидсон попросил светилу назвать самый распространенный наркотик, употребление которого приводит к сужению зрачков. — Вы имеете в виду соматический препарат или глазные капли? — с умным видом переспросил офтальмолог. — Соматический препарат, — уточнил Дэвидсон. — Морфин, — уверенно ответил профессор, после чего пустился в пространные рассуждения о нервных центрах Эдингера-Вестфаля, но Дэвидсон не стал долго слушать и перебил его самым бесцеремонным образом. Наступила очередь Рандольфа задавать вопросы ученому офтальмологу. Адвокат Джеффри попытался хоть как-то смягчить нанесенный удар и выдвинул контраргумент, что его подзащитный принял болеутоляющее от расстройства желудка, а болеутоляющее имеет в своем составе опиум, а опиум содержит морфин, следовательно, именно болеутоляющее и вызвало сужение зрачков. Он также попытался объяснить, что Джеффри понадобилось ввести себе состав Рингера, чтобы подавить симптомы гриппа. Но присяжные не очень к нему прислушивались, особенно после того, как на Библии присягнул хорошо известный терапевт из команды свидетелей Дэвидсона. — Скажите, пожалуйста, доктор, — елейным голосом запел Дэвидсон, — среди врачей это распространено — вводить себе раствор Рингера, чтобы прервать грипп, как это сделал доктор Роудс?