Часть 4 из 41 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Это Мартин, я слушаю.
— Привет, Мартин.
— Здравствуй, папа.
На том конце провода долго молчали. Общение друг с другом никогда не давалось им легко.
— Что-нибудь случилось? Вы хорошо себя чувствуете? Мама…
— У нас все прекрасно. Я просто хотел… хотел спросить, пока твоей мамы нет… как там с фермой? Все в порядке, они подрастают? Я имею в виду, устрицы. Никаких проблем?
— Мы как раз собираемся… — Мартин бросил взгляд на дверное стекло, на крыльце виднелась зеленая куртка Адама.
— Ты же знаешь, я с самого начала считал необдуманным твой поступок. Вот так уволиться и начать свое дело… я тебе об этом говорил. Это рискованно.
Мартин вздохнул. Для того, чтобы начать выращивать устриц, ему пришлось одолжить денег у родителей, но все пошло не так, как он запланировал. Чувствуя, что его застали врасплох, Мартин пустился в пространные рассуждения о том, почему дело идет не так гладко, не упоминая при этом основных проблем. Ему не хотелось, чтобы родители волновались.
— Все наладится, нужно просто больше времени, — закончил он свою оправдательную речь.
— Если повезет, сможешь вернуться на ферму Свена, ему всегда нужны люди.
Мартин закрыл глаза. Ну давай, добивай меня, папа. Он чувствовал, как к горлу подступает желчь. Сейчас он скажет что-нибудь такое, от чего его отношения с отцом испортятся окончательно.
— Давай поговорим об этом в другой раз, меня ждет Адам. Увидимся через пару часов. Пока.
Повесив трубку, Мартин стоял какое-то время, размышляя. Чего на самом деле хотел отец? Он никогда не звонил просто, чтобы поболтать. Обычно звонила мама. Неужели прошел слух, что у Мартина проблемы с фермой? У папы по-прежнему много знакомых на острове. Мартин попытался стряхнуть с себя неприятное чувство. Он вышел на крыльцо и взял корзину.
И тут же заметил это. В зеленой дутой куртке, которую он видел через стекло, не было Адама. Должно быть, он снял ее, просто аккуратно выполз из куртки, а плотная ткань осталась стоять, прислоненная к ступеньке. В тот же момент, как Мартин посмотрел на куртку, она упала от порыва ветра.
Мартин поднял взгляд, но увидел лишь деревья.
— Адам?
Сначала он обошел дом, все громче выкрикивая имя сына. Дошел до качелей. Никого. Проверил песочницу. Никого. Добежал до кустов, где летом обычно водились ежи. Там тоже никого. Заглянул в сарай — трехколесный велосипед на месте.
Мартин выбежал на дорогу, огляделся по сторонам, но Адама нигде не было видно. Мартин кинулся к деревьям, несколько минут метался между ними, два шага туда, два шага сюда, крик его становился все более напряженным, сердце билось все сильнее. Потом он побежал к морю. Спотыкаясь о корни, поскальзываясь, наступая на камни. Миновал полянку справа, продолжил путь к воде.
На берегу дул ветер, в голове эхом отдавался шум волн, разбивающихся о скалы.
В сознании проносились картинки одна ужаснее другой. Охваченный паникой, Мартин молился, чтобы лицо Адама вдруг появилось там, у мостков, склоненное над плоскими камушками, или вон там, за большим кустом, или за той скалой. Но куда бы ни поворачивался Мартин, всюду было тихо и пусто, Адама нигде не было.
Вместо этого Мартин заметил кое-что у большого камня, который всегда служил им ориентиром — там достаточно глубоко, можно нырять. Вот там-то оно и лежало, поблескивая, словно загадочный плод из другого мира, из враждебной реальности, которая никогда раньше не вторгалась в его измерение, по крайней мере, таким грубым образом.
Красное ведерко Адама плавало в воде у самого берега.
У горизонта золотистая полоска света прорезала плотное грязно-белое одеяло из облаков, как будто кто-то осторожно раздвинул жалюзи и впустил на землю кусочек небесного царства.
Свет отражался в легких барашках на воде между сильными порывами ветра, создавая теплый контраст на фоне разверзающихся темных глубин.
— Вот так будет хорошо, — простонала Майя, с трудом продвигаясь в носовую часть и пытаясь удержать объектив камеры под ровным углом к поверхности воды, так, чтобы ее отражение не попало в кадр.
Вокруг талии она повязала ремень, какие обычно используют альпинисты, а к ремню с помощью карабина прикрепила веревку. Креплением для другого конца веревки и противовесом служил Бекке.
Он сидел, откинувшись, в маленькой лодочке, одетый в рабочую куртку, непромокаемые штаны и высокие резиновые сапоги, было видно, как он наслаждается игрой света на небе, раскинувшемся над ним.
— Я прожил на этом острове всю жизнь, — сказал он. — Но мне никогда не доводилось столько смотреть на небеса.
— Мне тоже, — согласилась Майя. — Правда, я жила в основном среди небоскребов или в лесу.
Она выпрямилась и схватилась за поясницу, потом отложила камеру и потерла окоченевшие руки — чтобы работать с камерой, пришлось надеть перчатки с обрезанными пальцами.
— Черт, ну и холодина, — сказала она.
— Иди сюда, — произнес он и потянулся к ней.
Она положила руки на его ладони, и он начал согревать ее замерзшие пальцы своим дыханием.
— Это небо меняется, потому вода и выглядит каждый день по-разному, — продолжала она.
— Только из-за этого? Из-за неба?
— Ну и от ветра, конечно. Может быть, влияют и частички в воде. Но в основном небо.
— Я, собственно, никогда и не замечал, что вода как-то меняется. Пока не увидел твои фотографии, — сказал Бекке.
* * *
Они были знакомы всего несколько месяцев. Она ехала на акупунктуру лечить травмированный на теннисе локоть, заплутала и тут увидела его в саду — саду, заваленном, как ей показалось, всяким металлоломом. Он жег в бочке ветки и листья, а она высунулась из машины и спросила, не знает ли он, где находится улица Смарагдвэген.
— Это совсем другая часть острова, — сказал он, снимая перчатки. Она видела, как изо рта у него вырывается пар, смешиваясь с дымом из бочки.
— Вот черт, — вырвалось у нее. — Значит, я уже не успею.
Тогда он пригласил ее на чашечку кофе в свое ателье, оборудованное в старом фургоне, где повсюду лежали эскизы и модели, а также стояли два потертых кресла, в которых они и устроились.
Оказалось, что Бенгт-Оке, или Бекке, работает скульптором, а ржавые металлические конструкции в его саду — материал для нового проекта, скульптуры, которую должны были установить на площади в одном небольшом шведском городке.
Потом она позвала его к себе с ответным визитом, и они начали встречаться регулярно. Она даже мельком познакомилась с его сыном Йокке, длинноволосым зоозащитником, который был плодом мимолетной связи, случившейся двадцать лет назад, и теперь жил в коллективе единомышленников за городом, недалеко от Гетеборга. Бекке обычно говорил о сыне и его образе жизни с легкой иронией, но Майя сразу поняла, что в последнее время он сблизился с сыном, хотя пока тот был маленьким, он не принимал в жизни мальчика большого участия. Теперь у них, кроме друг друга, никого не осталось. Мать Йокке, которая вырастила сына одна, умерла от рака несколько лет назад, а Бекке так и не женился — может быть, конечно, у него и были с кем-нибудь серьезные отношения, но Майе он о них никогда не рассказывал. Они вообще редко говорили о прошлом, впрочем, и о будущем тоже, Майе так было комфортнее.
Однако роман с Бекке развивался совсем не так, как это обычно бывало у Майи. Она в принципе была не готова к отношениям, к тому же ее тревожил тот факт, что он по-настоящему что-то делал с ней, затрагивал самые сокровенные струны, подбирался к ее душевным ранам.
Майя привыкла к несерьезным связям, часто встречалась с несколькими мужчинами одновременно. Она бы не назвала это страхом, скорее чувством защищенности, нежеланием сблизиться всерьез. А детей она никогда не хотела.
Просто для нее большее значение имели другие вещи: ее искусство, работа, которая требовала энергии и самоотдачи.
Когда она приняла решение на время переехать на Уруст, ей и в голову не приходило, что она столкнется с необходимостью решать, что она думает по поводу настоящей любви. И среди всех пробуждающихся теперь чувств присутствовала и некая досада на то, что все складывается именно так. Однако у нее не было никаких оснований полагать, что это надолго. Прошлой весной Майя ощутила непреодолимое желание провести предстоящие теплые месяцы у моря. Через знакомых она узнала об одной женщине, жившей в экопоселении на острове Уруст и мечтавшей на время сменить обстановку, и вот, в начале мая, они взяли и поменялись жильем — Майя предоставила Агнете свой огромный коттедж в Дальсланде, а сама переехала в малюсенький домик на Урусте.
В этом доме она ощущала себя как в маске для плавания. Жилая площадь составляла всего тридцать пять квадратных метров плюс большой чердак-спальня; в доме имелось одно огромное арочное окно, выходившее на долину и море. На окне были установлены электрические жалюзи на пульте управления, благодаря которым меньше чем за полминуты помещение можно было полностью затемнить.
Переезжая на Уруст, Майя сознательно взяла с собой минимум вещей. Она чувствовала потребность отбросить все лишнее и впустить в свою жизнь что-то новое. В итоге от растерянности она начала бегать, хотя раньше никогда этого не делала. Теперь же она совершала пробежку несколько раз в неделю и… ей это нравилось. Кроме того, ей ничего не оставалось, как начать понемножку готовить — за предыдущие годы она привыкла к тому, что ее ассистентка периодически заполняет холодильник полуфабрикатами, которых Майе вполне хватало, даже с лихвой. И все-таки на острове Уруст ей повезло. Она подружилась не только с Бекке, но и с соседкой по имени Лия, которая прекрасно готовила и охотно приглашала Майю на ужин.
В первый же свой летний сезон Майя наблюдала за тем, как народ стягивается из городов, особенно из Гетеборга, на этот скалистый, продуваемый всеми ветрами остров у западного побережья; в результате население в пятнадцать тысяч человек летом почти утраивалось. Море приветственно поблескивало бирюзой, его наполняли купальщики и любители яхт, нагретые гладкие камни так и манили к себе отдыхающих, а перед киосками с мороженым и вафлями выстраивались очереди.
Это было беззаботное время.
Майя ни о чем не думала, надолго отключала мобильный и просто наслаждалась солнцем и соленой водой.
Так шли недели, одна за другой, а к сентябрю Майя должна была вернуться домой. Однако на Урусте началась новая жизнь, которая все больше ее затягивала.
Небо как будто медленно сжималось, накрывая остров плотной крышкой. Скалы казались теперь неприютными, отталкивающими, словно хотели, чтобы их оставили в покое, избавили от множества загорающих тел. Камни как будто вдруг превратились в отвесные утесы, уходящие в темнеющую воду, которая становилась все более загадочной и неизведанной.
Все это пугало, но в то же время и манило к себе самым таинственным образом.
Майю никогда раньше не интересовало море, по крайней мере, как феномен. А теперь она испытывала необъяснимое восхищение. В конце концов, она решила узнать, нельзя ли продлить договор по обмену жильем.
Оказалось, можно. Женщина, которая жила в ее доме, работала переводчицей и писала картины, она прекрасно себя чувствовала в лесу с Майиным котом по кличке Ман Рэй. Поблизости, в Фенгерскуге, находилась школа искусств, а также поселение художников, имелись кафе и ресторан, регулярно проводились выставки и концерты.
А Майя, тем временем, занялась фотопроектом, суть которого заключалась в том, чтобы снимать море, саму воду и косвенно отражающееся в ней небо. Майя заметила, что ей нравится работать с фотографией, образы проходили у нее перед глазами, как меняющаяся погода, запечатлевались в сознании как напоминание о том, что все в жизни меняется, мгновение не удержать, хотя именно это она пыталась сделать — ведь к этому, противоположному, состоянию неподвижности и стремилось всякое фотоискусство.
Остановить неизбежно убегающее время.
* * *
book-ads2