* * * На Киру Борис Викторович посмотрел с легкой укоризной. С легонькой такой, потому как ломти буженины, истекающие соком и источающие восхитительный мясной аромат, а также соус и свежевыпеченный в домашней хлебопечке хлеб мигом примирили его с реальностью. – Рассказывай, давай. Что случилось? – Пап, у Ани проблема. – Какая? – Ничего особенного. Ты можешь ей посоветовать реально грамотного юриста? Из тех, что образование не за бабло получали? – И все? – Ну да. А что? – Ничего. Возьми мой сотовый, спиши телефон Петра Валентиновича Ильичева. – Хорошо… ему можно сказать, что от тебя? – Можно, – Борис Викторович вонзил зубы в мясо и аж заурчал от удовольствия. Кинул кусок кошаку, который заурчал ничуть не хуже и утащил добычу под диван. – Скажи. – Спасибо, папс. – А теперь иди сюда. Раз ты Лизу разогнала, и не строй мне тут рожицы, что я не понял, что ли? Так вот, будешь сидеть со мной и смотреть фильм. В мой законный выходной! – Эммм… папс, а можно я тогда и Аню приглашу? Борис Викторович подумал пару минут. – А ее сын? – И он потом придет. А что? – Зови, – махнул рукой мужчина, ощущая себя разомлевшим котом. И подумал, что надо посмотреть нечто ненапряжное. Такое… родное, уютное… А еще хорошо бы не слишком длинное и с юмором. О! "Гусарская баллада"! Трое людей сидели на роскошном диване, жевали бутерброды, наперебой гладили кота, хохотали над поручиком Ржевским, а потом к ним еще и Гошка присоединился. Выспавшийся и довольный. Кира подумала минуту – и предложила поставить что-то такое… Из старых советских мультфильмов, приключенческое и симпатичное. Выбор пал на "Приключения пингвиненка Лоло". Незаметно тянулся день. Уютный и спокойный, может быть, по-настоящему выходной. Кира косилась на Гошку, но, к своему удивлению, не ревновала. И пацаненок был смешной, и не злой совершенно, и с таким интересом смотрел и слушал… как-то хотелось его учить. А ревность… У него только мама. А у нее только папа. Так вот сложилось… вот еще сложить бы их вместе! Ну ничего, Кира очень постарается. Вот дурачье ж эти взрослые, своего счастья не видят! Зато она все прекрасно понимает! Подождите у меня, никуда вы не денетесь! И Кира подмигнула Розе Ильиничне, которая пришла забрать грязную посуду. Получила в ответ одобрительный взгляд – и расцвела. Точно – никуда вы, голубчики, не удерете от своего счастья! Коллективом отловим! И – к светлому будущему! Моему… Русина, поместье великого князя Гавриила Воронова. – У нас все готово, князь. Жом Пламенный серьезно смотрел на Гаврюшу. Да, жертвоприношение! Да, Хелле! И что? Вот как еще убедить этого полудурка? И скомпрометировать, кстати говоря? Только одним способом. Провести жертвоприношение, если уж ему так охота! Пусть… и люди готовы. Готово и дерево для жертвенного костра, и ячмень, и сосуд для крови – все, как описал Гаврюша. Сам князь, одетый в черный балахон на голое тело, тоже находился рядом. Сжимал обсидиановый нож, который Пламенный привез из Звенигорода, и был весьма и весьма серьезен. – Можно начинать? – Сейчас… луна взойдет. Перекресток трех дорог. Найти несложно, окружить солдатами еще проще. Главное, расставить их так, чтобы никому не было видно лишнего. Ни к чему. Компроматом на таких фигу с кем попало не делятся! А вообще, очень удобное место. И недалеко от поместья, и рядом с лесом, и речка неподалеку – дорога и идет вдоль речки, а потом ответвляется к лесу. Гавриил лично начертил круг. Мишель установил в его центре корзину с ячменем. Рядом с костром. Там же стояла чаша с водой. Гавриил вздохнул – и прошел в круг. Чувствовал он себя явно неуверенно. Но – назвался груздем, пожалуй на сковородку! Гаврюша взял факел и поджег его. – Приведите жертву. Пламенный кивнул – и в круг втолкнули связанного человека. Мужчина, лет сорока, по виду из благородных, связан плотно, как колбаса, рот заткнут, чтобы не мешал своими высказываниями жертвоприношениям… Гавриила он явно узнал, бешено завращал глазами, но кто там его спрашивал? Это жертвоприношение, здесь не место эмоциям. – Хелла, к тебе взываю! Гавриил затушил факел в ритуальной чаше. Потом трижды обошел противосолонь вокруг костра, включая в этот круг и жертву. Окропил человека водой из чаши, в которой затушил факел. Посыпал ячменем. А потом воздел кинжал. – Хелла, твоим именем! Тебе посвящаю! Нож опустился. Правда, попал Гаврюша не с первого раза, пришлось еще дважды бить, прежде, чем человек замер, испустив последний вздох. Тишина стояла такая, что казалось, слышно даже тяжелое дыхание Пламенного. А потом… Совы летят бесшумно. А потому, когда над костром возник белый призрак, все шарахнулись, а Гаврюша как-то тоненько, по-бабьи взвизгнул. – Ой, мама! Насчет мамы – неизвестно. Но визг его не уберег. На светлейший лоб шлепнулся крупный шматок птичьего помета. Жирный такой… сова явно не голодала. И еще один – контрольный. Птица сделала круг – и улетела в темноту, ехидно разухавшись откуда-то из леса. Оно и правильно, озверевший Гаврюша выхватил у сына пистолет и высадил по лесу малым не всю обойму. Птице, правда, не повредил. Но какое-то дерево точно пострадало, метнулось в темноту нечто крупное… животное какое? Да, наверное… А Гавриил разразился таким матом, что конюх Гришка, которому вчерась кобыла на ногу наступила, почувствовал бы себя жалким дилетантом. От как благородный-то господин скажет, так сразу чувствуется и опыт, и умение…