Паша кивнул: ладно. Катя заняла пост у двери, периодически осторожно выглядывая в коридор (не идет ли кто?), а он нашел нужную тему и стал списывать ответы. Старался быть максимально аккуратным и внимательным — чтобы случайно не ошибиться. А то в этих математических значках и символах легко можно запутаться… — Светлана идет! — вдруг тихо крикнула Мелумян. Паша мгновенно закрыл пособие, убрал в карман листочек с ответами и сказал Кате: — Иди сюда! Оттащил ее к окну, плотно прижал к подоконнику и потянулся к ней губами — будто целует. В это время дверь открылась, и в класс вошла Светлана Васильевна. Катя громко ойкнула, отскочила в сторону и залилась густой краской. Паша отошел от девочки, опустил голову и смущенно потупился. Светлана Васильевна внимательно посмотрела на них, слегка улыбнулась и спросила: — Ну, так как, закончили с уборкой? Я вижу, вы что-то совсем не торопитесь домой… — Мы уже закончили, — покраснела до корней волос Катя (даже уши стали багровыми), а Паша просто кивнул. — Ладно, идите, — сказала Светлана Васильевна, — я сама закрою кабинет. В коридоре Катя накинулась на Пашу: — Ты что это себе позволяешь? Зачем меня прижал и целоваться полез? Мы, конечно, друзья, но… — Катя, ты себя со стороны видела? — спокойно спросил Паша. — Ты совершенно не можешь контролировать себя в стрессовой ситуации. Вся краской залилась, когда Светлана Васильевна вошла… Если бы мы просто стояли, она бы точно что-то заподозрила — у тебя был слишком уж виноватый вид. А так подумала, что застала нас в очень неудобный момент — якобы мы втихаря обжимались, и поэтому такие смущенные. Элементарная психология! Она теперь нас ни в чем не заподозрит и не подумает, что мы списывали ответы, будет уверена, что у нас с тобой совсем иное на уме. Мол, мальчик с девочкой, первая любовь, шуры-муры и все такое прочее… В общем, обычная женская чушь. — Ну, тогда ладно, — подумав, кивнула Катя. — Пожалуй, ты прав: я действительно не умею скрывать свои чувства, особенно когда в самом деле виновата. Краснею вся и теряю дар речи… — Вот видишь, — усмехнулся Паша, — а так всё было в самом лучшем виде, и у нас с тобой теперь есть твердое алиби. Светлана Дмитриевна будет считать, что застала нас за делами, совсем не связанными с предстоящей контрольной. — А вдруг расскажет кому-то? — испугалась Мелумян. — Пойдут слухи, что мы с тобой… ну, сам понимаешь… — Нет, она никому не скажет, — твердо ответил Паша, — из симпатии к нам. Она ведь тоже была когда-то молодой, возможно, и у нее в школе тоже была первая любовь. А что я тебя там так сильно прижал, у подоконника, и целоваться полез, так ты это меня прости — надо было, чтобы всё выглядело правдоподобно. Не обиделась, надеюсь? — Да ладно, ничего, всё нормально, — ответила Мелумян и почему-то снова густо покраснела. Договорились, что никому из одноклассников ответы для контрольной показывать не будут — понятно почему. Ни он — Сашке и Володьке, ни она — своим подругам. Через минуту Паша простился с Катей и пошел домой — у него еще было много дел. Во-первых, надо переодеться и встретиться с Вовкой и Сашкой — чтобы оттащить в приемный пункт собранную макулатуру, во-вторых, доделать свой доклад и переписать его на чистый лист. Причем по возможности аккуратно и разборчиво, чтобы Николаю Ивановичу (или любому другому человеку, который проявит интерес) не стыдно было показать. В самом деле, вдруг завуч или директриса тоже захотят ознакомиться? А почерк у него не очень, на переписку потребуется много времени… Ну, и еще сделать шпоры для алгебры — перерисовать ответы на маленький клочок бумаги, который будет легко достать на уроке и незаметно переписать. Тут тоже требуются терпение и аккуратность. Глава 9 Среда пролетела как-то быстро и незаметно — была вся посвящена освоению будущей профессии. Старшеклассников в школе готовили к работе на соседнем предприятии, где собирали различные электромеханические приборы и устройства. Считалось, что те из выпускников, кто не поступит в институт или техникум, смогут сразу же влиться в дружный заводской коллектив и приносить пользу государству. А заодно — и зарабатывать деньги, чтобы не сидеть у родителей на шее. Учили одинаково и мальчиков, и девочек — для конвейера это было без разницы. Женщины для предприятия даже были предпочтительней — они лучше справлялись с нудной, монотонной работой и меньше допускали брака. Не говоря уже о том, что не пили на работе (а там имелся чистый спирт — для протирки деталей) и не бегали через каждые полчаса в курилку. Немолодой, лысоватый дядька в школьном кабинете профпрактики сначала долго и скучно объяснял им (на плакате) внутреннее устройство простого электромотора, а потом уже показывал на макете, что и как там движется. Десятиклассники слушали его без особого внимания — идти на завод никто не собирался. Даже если не удастся сразу попасть в выбранное учебное заведение (высшее или хотя бы среднее техническое), стоять на конвейере желающих не находилось. Для этого есть ПТУ-ушники. У каждого из них имелись родственники, которые для своих любимых чад в случае чего нашли бы теплое местечко, где можно пересидеть год до следующего лета. А потом они снова попробуют поступить в вуз… А вот четверг ознаменовался сразу двумя важными школьными событиями: сложной контрольной по алгебре и репетицией конференции по мемуарам Брежнева. Впрочем, и то, и другое прошло для Паши достаточно успешно. На контрольной Светлана Васильевна написала на доске варианты заданий и разделила класс на три группы. Как и предполагала Катя, она считала ряды парт от стены к окну, и им достался третий вариант. Ответы на который были уже благополучно переписаны на шпаргалки. Но, помимо правильных результатов, требовалось еще расписать сам ход решения задачи, а вот с этим имелись определенные проблемы. Паша сначала энергично приступил к контрольной, начал даже что-то там писать на черновике (зря, что ли, зубрил в прошлое воскресенье учебник по алгебре?), но быстро запутался и выдохся. Пришлось обращаться за помощью к другу: выбрал удобный момент, обернулся к Володьке и прошептал: «Давай меняться. Ты мне — схемы решения, я тебе — правильные ответы». Тот удивился: «Откуда они у тебя?» — «Неважно! — махнул рукой Паша. — Просто есть — поверь мне!» Володька, разумеется, на обмен тут же согласился. Затем Паша сделал вид, что думает над задачами, а сам просто ждал, когда друг нарисует решения. Наконец получил заветный листочек и перекинул назад написанные на бумажке ответы. И принялся быстро выполнять контрольную — время уже сильно поджимало. Успел буквально впритык — сдал уже после звонка на перемену, одним из самых последних. Светлана Васильевна удивленно посмотрела на него и недовольно покачала головой: «Почему сегодня так долго? Ты же всегда одним из первых сдавал?» На что Паша неопределенно пожал плечами: извините, но так уж вышло. Наверное, это следствие всё того же удара головой о кузов фургона… Учительница хитро улыбнулась: «Надо будет в следующий раз рассадить тебя с Катей Мелумян, а то, кажется, она тебя сильно отвлекает от математики». Паша тяжело вздохнул и виновато опустил глаза — мол, так оно и есть… Пусть лучше училка думает, что у него с соседкой по парте роман, чем заподозрит, что он на самом деле в математике не слишком силен (и это еще мягко сказано). Как ей объяснить свою внезапную смену интересов и приоритетов? Катя, кстати, справилась с контрольной почти самостоятельно — лишь иногда заглядывала в спасительную шпору. Она решила честно выполнить все задания, однако в двух самых сложных случаях все-таки была вынуждена прибегнуть к дружеской помощи — списала часть решений с Володиного листочка (Паша щедро поделился). А потом просто подставила правильные циферки. Но, когда сдавала контрольную Светлане Васильевне, то вся покраснела, как рак, и старалась смотреть куда-то в сторону. Да, неспособна она врать и обманывать людей… После шестого урока всех членов ВЛКСМ школы согнали в актовый зал. Набралось, как прикинул на глазок Паша, около шестидесяти-семидесяти человек. В основном это были юные комсомольцы из двух девятых и двух десятых классов, но имелись ребята и из трех восьмых (правда, совсем немного). В первом ряду, как положено, торжественно сидело школьное начальство: директриса, завуч и Николай Иванович. Сначала выступил сам историк: кратко сказал, что мемуары дорого Леонида Ильича Брежнева имеют огромное общественное и политическое значение, причем не только для граждан СССР, но и для всего мира (прогрессивной его части, разумеется), а потому их следует внимательно читать и изучать. Затем вызвал на трибуну первого докладчика. Паша поднялся на сцену, положил перед собой аккуратно переписанные листочки и начал читать текст. Старался, чтобы голос звучал важно и солидно — как на настоящей конференции. Говорил громко, четко, ясно, делал, где нужно, смысловые паузы, время от времени останавливался, поднимал голову и смотрел на Николая Ивановича — всё ли правильно? Тот пока одобрительно кивал. Паша старался не затягивать своё выступление, хорошо помнил «золотое» правило докладчика: вся важная и полезная информация усваивается человеком лишь в течение первых пятнадцати минут, а потом он просто отключается и пропускает почти всё мимо ушей. Уложился в восемнадцать минут (специально засекал по часам) и понял, что доклад в общем и целом удался: школьное начальство было довольно. Раздались даже какие-то жидкие аплодисменты… Далее выступала Вера. Ее слушали уже с гораздо меньшим вниманием: текст оказался не столь интересным и насыщенным, как у Паши, да и читала она гораздо хуже — практически не отрываясь от бумажки. Но и она тоже удостоилась одобрительно кивка от Николая Ивановича. Третьего выступающего, Иру Селезневу, уже почти никто не слушал. Она, конечно, очень старалась, пытаясь справиться с тонким, дрожащим голосом и сбивчивой речью, но это удавалось ей плохо. От полного провала Иру спасло только то, что она уложилась в рекордные десять минут — успела до того, как в задних рядах стали откровенно громко переговариваться, шушукаться, хихикать и вообще шуметь. — Что ж, Селезнева, — сказал Николай Дмитриевич, — тебе надо дома еще раза два-три отрепетировать выступление, отчитать текст. Чтобы он от зубов отскакивал! Вот, бери пример с Матвеева — отлично подготовился и прекрасно всё сделал. Ирочка вздохнула и кивнула — а что ей еще оставалось делать? Сама чувствовала, что не очень удачно получилось… А конференция важная, и на нее будет смотреть вся школа. И тут очень нужно показать себя правильно, произвести хорошее впечатление — вот как Матвеев. Или хотя бы как Сагина. Ирочка тоже претендовала на школьную медаль, но уже серебряную. Школьников отпустили, и они, счастливые и свободные, побежали по своим делам. Николай Иванович подозвал к себе Бориса Васильева и показал ему на Пашу: — Ты недавно спрашивал меня, можно ли Матвеева включать в состав школьного комсомольского бюро, верно? Так вот, я считаю, что теперь можно. Человек повзрослел, изменился в лучшую сторону, стал серьезно относиться к общественным обязанностям… Борис кисло улыбнулся — возражать парторгу школы он не посмел. А Паша, скромно стоявший рядом, победно улыбнулся и подумал про себя: с одной проблемой, он, считай, уже справился. Это была хорошая новость. Плохая же заключалась в том, что теперь Борька будет иметь на него ну очень большой зуб. Просто огромный. Ведь он стал, сам того не желая, главным его соперником (и недругом). И в личных делах, и в общественных. Но ничего, не впервой, как-нибудь прорвемся… * * * Вечер пятницы Паша посвяти делам фирмы «Три товарища» — с Сашкой и Володькой продолжили сбор макулатуры. Закончили обход «недообслуженного» левого коридора на первом этаже барака, поднялись выше. В сумках уже лежали тяжелые связки газет, но хотелось заполнить их полностью — чтобы закрыть еще два-три абонемента. Однако первым, кого они увидели наверху, оказался их старый знакомый — Гвоздь. Тот сидел на кухне и мрачно курил. Всё лицо — в синяках, нос — разбит и распух, взгляд — мутный: парень был уже изрядно пьян. Лешка поднял глаза, увидел Пашу и зло прошипел: «Убью суку!» После чего вскочил с табуретки, отшвырнул бычок в сторону, схватил со стола кухонный нож и бросился в атаку. Глаза стали белыми от ненависти, рот перекосило… «Он точно псих, больной на всю голову», — подумал Паша. К счастью, в руках у него была тяжелая сумка с газетами, ее он и швырнул разогнавшемуся гопнику под ноги. Гвоздь зацепился носком ботинка, споткнулся и кулем рухнул на пол. Паша не стал ждать, пока Лешка поднимется, мгновенно запрыгнул на него сверху и прижал к полу руку с ножом. Подоспели Володька и Сашка, навалились все вместе — как и в прошлый раз, вывернули кисть, отобрали холодное оружие. Потом достали бельевую веревку (захватили для упаковки бумаги) и крепко связали Гвоздя по рукам и ногам. Тот отчаянно сопротивлялся, вырывался, бешено орал матом, грозился всех прикончить — урыть и замочить… На шум тут же прибежали соседи (в основном женщины, их мужчины были всё еще на работе). Паша объяснил суть происходящего: мол, мы из соседней школы, мирно собирали макулатуру по заданию директора. Только сюда вошли, ничего еще сделать не успели, как этот псих на нас с ножом набросился… — Допился, дурень безмозглый, — плюнула в сердцах одна из соседок, — на детей уже кидается! Мало ему, что не работает, целыми днями водку пьянствует да хулиганит, так теперь еще и поножовщину решил устроить! — Надо бы милицию вызвать, — задумчиво произнесла другая тетка — пожилая и очень толстая. — Они все равно с Лёшкой ничего не сделают, — возразила первая. — Сколько раз его уже забирали! И всё одно и то же: полдня в «обезьяннике» продержат, а потом и отпускают. Возиться с ним никто не хочет, все ждут, когда наконец в армию забреют. А он от этого только еще наглее делается! — Давайте мы его пока связанным оставим, — предложила толстуха, — пусть у себя в комнате полежит, проспится. Прасковья сегодня работает, но скоро должна придти, тогда развяжет и успокоит. Это ее дело, за своим сыном смотреть… — Как же, смотрит она! — скептически хмыкнула первая соседка. — Сама что ни день — то бухая. — Так что же делать будем? — спросил кто-то из коридора. — Милицию вызываем или как? — Не надо милиции, — сказал Паша. — Лучше, как вы предложили — связанным оставить. Пусть и правда проспится! Встречаться с милиционерами он ни за что не хотел: нападение на несовершеннолетних с холодным оружием — это уже серьезное уголовное преступление, наверняка начнется следствие. Тут стражам порядка уже будет никак не отвертеться — придется заводить дело. Это тебе не мелочь у ребят из карманов трясти! Хотя пострадавших вроде бы и не было, но, тем не менее, сам факт преступления — налицо. Есть свидетели, от которых так просто не отмахнешься. Но если заведут дело, то им всем троим придется тащиться в отделение милиции, давать показания, объяснять, что они делали в бараке. А вдруг кто-нибудь позвонит в школу, чтобы проверить их показания? А там и знать ничего не знают о внеочередном сборе макулатуры. Тогда могут возникнуть ненужные вопросы. Нет, с Гвоздем надо решать вопрос как-нибудь по-другому… Паша включил все свое красноречие и убедил женщин милицию не вызывать. Пусть и правда Гвоздь у себя в комнате полежит, очухается маленько. Мать его скоро придет, тогда сама буйного сынка и успокоит. Втроем оттащили Гвоздя в маленькую комнатушку в самом конце коридора. Паша удивился убогости обстановки: серые обои, продавленный узкий диван с грязным, рваным бельем, колченогий стол, пара табуреток и сундук в углу — вот и всё. Одежда (как зимняя, так и летняя) висит на трех гвоздях, криво вбитых в стену, внизу горой свалена какая-то обувь… — Где же они спят? — невольно вырвалось у Сашки. — Так Лешка обычно дрыхнет на диване, — охотно пояснила соседка, — а Прасковья — на сундуке. Она же маленькая, худенькая, как раз помещается. А если мужика к себе по пьяни приведет, то Лешку в коридор выгоняет, и тот уже на подоконнике ночует… Или под батареей, если совсем бухой. — Эх, пропащая семья! — горестно вздохнула толстая тетка. — А всё водка проклятая — вот до чего людей довела… Соседки еще повздыхали немного и разошлись по своим комнатам, занялись делами — смотреть уже было не на что, представление закончилось. Ребята втроем закинули связанного Гвоздя на продавленный диван и пошли к выходу. Находиться в этой грязной, пропахшей кислым запахом нечистого человеческого тела и водочным перегаром комнате совсем не хотелось. Но перед уходом Паша нагнулся к Гвоздю и сделал одно очень важное дело: с размаху ударил по его правой руке черным чугунным утюгом (нашел под колченогим столом). Сильно ушиб ему пальцы и, возможно, даже сломал парочку из них. Гвоздь завопил, как резаный, снова заматерился, но на него уже никто не обращал внимания. Да, бить утюгом связанного — это, мягко говоря, нехорошо, нечестно, но Паша никакой вины и раскаяния в душе не чувствовал: вынужденная мера, чтобы на пару-тройку недель вывести из строя опасного противника. Сегодняшние события ясно показали, что Гвоздь способен не только грозиться, но и вполне может привести свои угрозы в исполнение. Хорошо, что сейчас повезло, оказались против него втроем, сумели повалить и обезоружить, но вдруг в следующий раз удача окажется не на их стороне? Гвоздь затаит обиду и подкараулит их поодиночке… Встречаться же с ним один на один совсем не хотелось. К тому же этот ненормальный тип вполне мог напасть из-за угла и нанести удар ножом в спину. А сломанные пальцы заставят его на время забыть о мести — хотя бы на несколько недель. А потом, глядишь, его и в самом деле призовут в ряды Вооруженных сил СССР. Желательно, кончено же, чтобы отправили на флот — на три года, но если и в обычные войска — тоже хорошо. Там его быстро научат уму-разуму, вправят мозги… Из-за происшествия с Гвоздем пришлось прервать сбор макулатуры и покинуть барак. Пятничный улов оказался не слишком большим — всего пятнадцать килограмм, но этого хватило, чтобы взять еще один абонемент. «Ну что же, в любом бизнесе бывают неудачные дни, — утешал сам себя Паша, — значит, повезет в следующий раз. Домов в округе еще много, потихоньку обойдем все — один за одним…»