Она взяла у него из рук протянутую ей рюмку. — Я не собиралась так долго пробыть в Венеции, — сказала она, — я поехала туда на несколько дней. — Почему же ты пробыла дольше? — Я была нездорова. — Что с тобой было? Лилиан помедлила секунду. — Я простудилась. Она видела, что Клерфэ не верит ей. Это привело Лилиан в восторг. Он ей не поверил — и кровотечение показалось вдруг Лилиан чем-то почти невероятным; может быть, оно и впрямь не было таким уж серьезным? Лилиан почувствовала себя так, словно она была толстухой, которая сбросила сразу десять кило. Она прижалась к нему. Клерфэ крепко обнял ее. — Когда ты опять уйдешь? — спросил он. — Я не ухожу, Клерфэ. Просто иногда меня нет. С реки донесся гудок буксира. На палубе молодая женщина развешивала разноцветное белье, веревка была протянута между рубкой рулевого и камбузом. У дверей камбуза девочка играла с овчаркой. Хозяин буксира в одной рубашке стоял у рулевого колеса и что-то насвистывал. — Смотри, — сказала Лилиан. — Когда я вижу такие картины, мне становится завидно. Семейное счастье. Именно этого хотел Бог. — Если бы такое счастье было у тебя, ты бы тайком улизнула на первой же стоянке. — Это не мешает мне завидовать им. Не пойти ли нам за «Джузеппе»? Клерфэ осторожно поднял Лилиан. — Я не хочу идти за «Джузеппе» и не хочу ехать в Булонский лес. Мы успеем сделать это вечером. * * * — Словом, ты решил запереть меня, — смеясь, сказала Лилиан. Клерфэ не смеялся. — Нет, я не собирался тебя запереть. Я хочу жениться на тебе. — Зачем? Не вставая с кровати, Лилиан подняла бутылку с розовым вином и посмотрела сквозь нее на свет. Окно показалось ей багрово-красным, словно залитым кровью. Клерфэ забрал у нее бутылку. — Чтобы в один прекрасный день ты не исчезла опять совершенно бесследно. — Но я ведь оставила в отеле «Риц» свои чемоданы. Ты думаешь, что женитьба привязывает женщину больше, чем наряды, и что она скорее вернется? — Я хочу жениться не для того, чтобы ты возвращалась, а чтобы ты была всегда со мной. Впрочем, давай посмотрим на это с другой стороны. У тебя осталось мало денег. От меня ты ничего не хочешь брать. — Но у тебя у самого их нет, Клерфэ. — Я сохранил свою долю от двух гонок. Кроме того, кое-что у меня было и кое-что я еще заработаю. На этот год нам хватит с лихвой. — Хорошо, тогда подождем до будущего года. — Зачем ждать? — Ты убедишься, что это чепуха. На какие деньги ты будешь покупать мне в будущем году платья и туфли? Ты ведь сам говорил, что твой контракт истекает в конце года. — Наша фирма предложила мне представительство. Подняв ногу, Лилиан критически разглядывала ее. «Скоро она уже станет слишком худой», — подумала Лилиан. — Ты хочешь продавать машины? — спросила она. — Не представляю тебя в этой роли. — Я тоже, но я многого не представлял себе, а потом прекрасно все делал. К примеру, я не представлял, что захочу жениться на тебе. — Значит, ты хочешь все сразу? В один прекрасный день стать почтенным торговцем и примерным семьянином? — Ты говоришь об этом как о мировой катастрофе. Лилиан выскользнула из постели и взяла халат. — Где же ты будешь торговать автомобилями? Клерфэ помедлил секунду. — В округе Тулуза скоро откроется вакансия. — Боже мой! — сказала Лилиан. — Когда? — Через несколько месяцев. Осенью. Самое позднее — в конце года. Лилиан стала причесываться. — Скоро я буду слишком стар, чтобы брать призы на гонках, — сказал Клерфэ за ее спиной, лежа в постели. — Я ведь не Нуволари и не Караччола. Наверное, я мог бы поступить куда-нибудь тренером; но тогда мне опять пришлось бы переезжать с места на место, как нашему толстяку Чезаре. С тех пор как гонки начали устраивать в Африке и в Южной Америке, он даже зимой не видит жену. Нет, с меня хватит. Я хочу изменить свою жизнь. «Почему все они обязательно хотят изменить жизнь? — думала Лилиан. — Почему они стремятся изменить то, что помогло им некогда произвести впечатление на любимую женщину? Неужели им не приходит в голову, что они могут потерять эту женщину? Даже Марио — и тот в последний момент захотел отказаться от профессии «жиголо» и начать со мной новую, добропорядочную жизнь. А теперь вот Клерфэ, который думает, что любит меня (да и я любила его, потому что мне казалось, что у него, как и у меня, нет будущего), хочет все переменить и еще считает, что я должна радоваться». — Я не раз думала о том, должны ли женщины в моем положении выходить замуж, — сказала Лилиан. — Но ни один из аргументов не показался мне достаточно веским. Особенно тот, который выдвинул больной шахматист в нашем санатории. Он сказал, что в минуту смертной тоски хорошо иметь рядом с собой близкого человека, Не знаю, прав ли он; мне думается, что в такие минуты люди так безнадежно одиноки, что они и не заметят, если вокруг их кровати соберется целая толпа близких людей. Камилла Албеи — она умерла в санатории — хотела, чтобы хоть один из ее любовников присутствовал при ее кончине, она решила застраховать себя от всяких случайностей и с громадным трудом поддерживала отношения сразу с тремя поклонниками; в течение дня всех их можно было собрать у ее постели — она позаботилась даже об этом. Свой последний роман с одним противным наглецом она именно поэтому затянула сверх всякой меры… Камиллу Албеи переехала машина на тихой деревенской улице; она умерла полчаса спустя. Возле нее никого не было, даже этого наглеца. Он сидел в кондитерской Киндлера и ел шоколадные пирожные со сбитыми сливками, и никому не могло прийти в голову, что он там. Камиллу держал за руку деревенский полицейский, которого она видела первый раз в жизни. И она была ему так благодарна, что хотела поцеловать его руку. Но уже не успела. — Лилиан, — сказал Клерфэ спокойно, — почему ты все время уклоняешься от ответа? Лилиан отложила гребенку. — Ты не понимаешь? Что, собственно, произошло, Клерфэ? Случай свел нас. Почему ты не хочешь оставить все как есть? — Я хочу удержать тебя. Сколько смогу. Все очень просто, ведь правда? — Нет. Так нельзя удержать. — Хорошо. Тогда давай назовем это иначе. Я не хочу жить по-старому, как жил до сих пор. — Ты хочешь уйти на покой? Клерфэ посмотрел на смятую постель. — Ты всегда умеешь находить самые отвратительные слова. Позволь мне заменить их другими. Я люблю тебя и хочу жить с тобой. Можешь посмеяться и над этим. — Над этим я никогда не смеюсь. — Лилиан взглянула на него. Ее глаза были полны слез. — Ах, Клерфэ! Какие это все глупости! — Правда? — Клерфэ встал и взял ее за руки. — Мы были так уверены, что с нами этого не может случиться. — Оставь все как есть! Оставь все как есть! Не разрушай. — Что я могу разрушить? «Все, — подумала она. — Нельзя построить семейное счастье в Тулузе, на крыльях бабочек, даже если одеть их в свинец. Удивительно, как эгоизм ослепляет. Если бы дело касалось кого-нибудь другого, он бы меня сразу понял, но, когда дело коснулось его, он вдруг ослеп». — Я ведь больна, Клерфэ, — сказала Лилиан после некоторого колебания. — Это только лишний раз доказывает, что тебе нельзя быть одной! Лилиан молчала. «Борис, — подумала она. — Борис бы меня сейчас понял. Клерфэ говорит так же, как он. Но он не Борис». — Не пойти ли нам за «Джузеппе»? — спросила она. — Я могу привести его сам. Ты подождешь меня? — Да. — Когда ты хочешь ехать на Ривьеру? Скоро?