– Я сказала не так. Я сказала, что у неенет больше попугая. Когда он наконец издох, дьявол в аду перевернулся! Возвратившись от двери, я вытащил из кармана зеленое перышко и, держа на раскрытой ладони, показал ей. Мое сердце билось как сумасшедшее. – Попугай вашей сестры был вот такого цвета, мисс Гласс? Такого, как это перо? Она мельком взглянула на мою руку: – Да, такого. Бог свидетель, уж я-то всегда узнаю его перья: ведь он постоянно бился в клетке и выбрасывал перья наружу. А перед смертью он почти совсем облысел. Внезапно спохватившись, она замолчала. – Постой-ка. Откуда у тебя перо этого исчадия ада? – Я нашел его. В одном месте. – Эта птица издохла… Не помню, когда же это было? – В марте, – подсказал я, потому что знал наверняка. – Точно, это случилось в марте. Только-только начали набухать почки на деревьях, а мы с Катариной разучивали пасхальные гимны. Но… – Мисс Голубая нахмурилась, на минутку забыв о своем разбитом сердце. – Откуда ты это знаешь, Кори Маккенсон? – Птичка на хвосте принесла, – быстро ответил я. – А от чего умер попугай мисс Катарины? – От мозговой лихорадки, как и мой попугай. Доктор Лезандер сказал, что среди тропических птиц это обычное явление и, если такое случается, ничего нельзя поделать. – Доктор Лезандер? От этого имени у меня перехватило дыхание. – Он так любил моего попугая! Говорил, что в жизни не видел такую ласковую птицу. Губы мисс Голубой презрительно искривились. – А как он не любил попугая Катарины, просто ненавидел! Иногда мне казалось, что он готов убить его, как, впрочем, и я, лишь бы от него избавиться! – Да, он вполне на это способен, – тихо проговорил я. – На что способен? – удивленно переспросила мисс Гласс Голубая. Я пропустил ее вопрос мимо ушей. – Что же случилось с зеленым попугаем после того, как он умер? Доктор Лезандер забрал его? – Нет, попугай заболел, отказался есть и пить, и Катарина сама отнесла его к доктору Лезандеру. А на следующий день попугай издох. – От мозговой лихорадки, – добавил я. – Да, от мозговой лихорадки, – кивнула мисс Голубая. – Почему ты задаешь такие странные вопросы, Кори? И откуда, скажи на милость, у тебя взялось это зеленое перо? – Я не могу сказать вам… пока не могу. Мне очень жаль, мисс Гласс. Почуяв какую-то тайну, мисс Голубая подалась вперед: – Что ты от меня скрываешь, Кори? Если это секрет, клянусь, я не выдам его ни одной живой душе! – Я не могу вам сказать. Честно, не могу! Я засунул перышко обратно в карман, видя, что мисс Голубая снова опечалилась. – Я лучше пойду. Поверьте, я ни за что не стал бы вас беспокоить, но дело очень важное. Направляясь к двери, я заметил пианино, и тут меня внезапно пронзила мысль – словно стрела вождя Пять Раскатов Грома впилась в голову, прямо меж глаз. Я вспомнил слова Леди, что в кошмарных снах про озеро Саксон она слышит фортепианную музыку и видит руки, сжимающие рояльную струну и бейсбольную биту. В то же время я припомнил пианино, стоявшее в комнате с керамическими птичками, которые мне показывала миссис Лезандер. – Доктор Лезандер тоже брал у вас уроки игры на фортепиано? – спросил я. – Не он, а его жена. Жена дока Лезандера. Массивная Вероника, похожая на лошадь. – Когда это было? Недавно? – Нет, лет пять назад, когда у меня было полно учеников. Когда Катарина едва не заставила нас побираться, – ледяным тоном добавила мисс Голубая. – Насколько я помню, миссис Лезандер получила несколько золотых звездочек. – Золотых звездочек? – Успехи своих учеников я поощряла золотыми звездочками. По моему мнению, миссис Лезандер вполне могла бы стать профессиональной пианисткой. У нее отличные руки для игры на фортепиано. И она любила мою песню. Лицо мисс Голубой просветлело. – Какую песню? Вместо ответа мисс Голубая поднялась и прошествовала к пианино. Она принялась наигрывать ту самую мелодию, которую я слышал в тот вечер, когда попугай ругался по-немецки. – «Прекрасный мечтатель», – сказала мисс Голубая и закрыла глаза, наслаждаясь музыкой. – Увы, это все, что у меня теперь осталось. Прекрасные, прекрасные мечты. Застыв посреди комнаты, я слушал музыку. Почему эта красивая мелодия так испугала попугая в тот вечер? Я припомнил слова мисс Гласс Зеленой: «Это все твоя мелодия! Я же просила тебя никогда не играть эту пьесу! Он каждый раз начинает беситься!» На что мисс Голубая ответила: «Я всегда играла эту вещь для него, и она ему нравилась!» Сквозь сгустившуюся тьму пробился слабый лучик света, словно проблеск солнца, увиденный со дна сквозь толщу темной воды. Общая картина пока не выстраивалась, но я уже знал, что нахожусь на верном пути. – Мисс Гласс, – обратился я к ней. Точнее, не просто обратился, а прокричал, потому что мисс Голубая, как в тот день, когда учила Бена, уже почем зря колотила по клавишам. – Мисс Гласс! Мисс Голубая перестала играть на самой горестной ноте. Слезы стекали по ее щекам к подбородку. – Ну, что еще? – Эта музыка, которую вы сейчас играете… ваш попугай из-за нее тоже кричал и волновался? – Конечно нет! Как ты мог так подумать! Это все – злые наговоры Катарины. Она сама ненавидела мою любимую мелодию. Судя по тону, которым это было сказано, я понял, что она говорит неправду. – Вы ведь совсем недавно снова стали давать уроки игры на фортепиано, правда? С тех пор как зеленый попугай… э-э-э… умер, вы часто играли свою любимую музыку? Мисс Голубая задумалась. – Насколько я помню, не слишком часто. Я несколько раз исполняла ее на репетиции в церкви, чтобы размять руки. А дома я не очень много играю, поскольку уроков сейчас не даю. Не то чтобы мне этого не хотелось, просто Катарина, – мисс Голубая произнесла это имя с презрительной усмешкой, – вечно твердила, что я причиняю боль ее утонченному слуху. И кто бы это говорил – развратная похитительница мужчин! Свет вдали продолжал брезжить. Нечто постепенно принимало форму, но впереди лежал еще долгий путь. – Всюду эта Катарина! – внезапно выкрикнула мисс Голубая, ударив по клавишам с такой силой, что весь инструмент сотрясся. – Я всегда на цыпочках ходила перед всемогущей Катариной, только и делала, что плясала под ее дудку! А как я ненавидела и презирала все зеленое! Мисс Голубая поднялась с места, тощая, кипящая от негодования. – Я сейчас же вынесу из дома все зеленое и сожгу, пусть даже для этого придется спалить все до основания! Если я больше никогда не увижу ничего зеленого, то лягу в могилу с улыбкой на устах! Жажда разрушения разгоралась в мисс Голубой с необычайной силой. Я понял, что не вынесу этого зрелища, и взялся за дверную ручку: – Спасибо, что смогли уделить мне минутку, мисс Гласс. – Вот именно – мисс Гласс! – выкрикнула она. – Одна-единственная мисс Гласс! И я горжусь этим, слышишь меня, Кори Маккенсон? Я горжусь этим! Она схватила прощальное письмо, написанное на бледно-зеленой бумаге, и, стиснув зубы, принялась рвать его на мелкие клочки. Воспользовавшись благоприятной обстановкой, я выскочил вон. Но прежде чем за мной затворилась дверь, я услышал, как со звоном опрокинулся шкаф с безделушками. Мое предчувствие меня не обмануло: грохот от падения был просто ужасающим. По дороге домой я попытался уложить в голове все фрагменты новых знаний. «Лоскутки одеяла», как сказала бы Леди. В моих руках оказалось немало таких лоскутков, но как сложить их вместе, чтобы получился правильный узор? Убит человек, которого никто не знает. На месте преступления найдено перо мертвого зеленого попугая. Другой попугай, голубой, от звуков некой красивой мелодии сходит с ума и начинает ругаться по-немецки. Доктор Лезандер – «сова», и он на дух не переносит молоко. Кто еще знает?