– Кто мог сотворить такое с другим человеческим существом? – Это задачка для Джея-Ти. – Отец стянул с себя мокрую рубашку, и мама взяла ее двумя пальцами, словно озерная вода несла в себе проказу. – Мне еще надо будет заехать к нему в офис, чтобы помочь составить протокол. А еще я хочу сказать тебе, Ребекка, что, когда я взглянул в лицо мертвецу, сердце у меня чуть не остановилось. Я никогда раньше не видел ничего подобного и молю Бога, чтобы больше никогда не увидеть… – Боже правый! – воскликнула мама. – А что, если у тебя случился бы там сердечный приступ? Кто тогда спас бы тебя? Беспокойство было образом жизни моей матери. Она беспокоилась о погоде, ценах на бакалейные товары, из-за поломки стиральной машины, загрязнения русла Текумсе бумажным заводом в Адамс-Вэлли, о ценах на новую одежду – обо всем, что происходит вокруг. Мир представлялся маме огромным, почти безразмерным стеганым одеялом, швы которого постоянно расползаются. Ее беспокойство исполняло роль иголки, которой можно было залатать эти опасные швы. Если ей удавалось вообразить наихудший, трагический вариант развития события, то она, казалось, обретала некий контроль над ними. Как я уже говорил, это был ее образ жизни, способ мышления. Отец мог просто бросить горсть игральных костей, когда требовалось принять решение, тогда как мама часами испытывала мучительные сомнения. Я думаю, что они таким образом уравновешивали друг друга, как и подобает любящим. Родители моей мамы, дедушка Остин и бабушка Элис, жили в двенадцати милях южнее, в городке, который назывался Ваксахачи, возле военно-воздушной базы Роббинс. Бабушка Элис своим беспокойным характером даже превосходила мою мать; некая часть ее души взывала к трагическому началу. Дедушка Остин работал лесорубом, и одна нога у него была деревянной из-за небрежного обращения с электропилой. Он не раз предупреждал жену, что отвинтит свою деревянную ногу и стукнет ее по голове, если она не успокоится и не даст ему отдохнуть. Он называл свою деревянную ногу «трубкой мира», но, насколько я знаю, никогда не использовал ее в каких-либо иных целях, кроме тех, для которых она была вырезана. У моей мамы были старшие брат и сестра, а отец был у своих родителей единственным ребенком. Так или иначе, в тот же день я отправился в школу и при первом удобном случае рассказал о случившемся Дэви Рэю Коллану, Джонни Уилсону и Бену Сирсу. К тому времени, как прозвенел последний звонок и я отправился домой, новость уже распространилась по всему городу подобно пожару. Слово «убийство» было у всех на устах. Родители не успевали отвечать на телефонные звонки. Всем хотелось узнать о происшедшем вплоть до самых мрачных подробностей. Я вышел из дома погонять на своем ржавом велосипеде и дать возможность Бунтарю порезвиться среди деревьев. И тут мне в голову неожиданно пришла мысль: а что, если кто-то из звонивших уже все знал и просто пытался разнюхать, не видели ли мы его там, на опушке, и вообще какой информацией располагает шериф Эмори? Именно тогда, когда я крутил педали на лесной тропинке, а Бунтарь пытался играючи схватить меня за пятки, я осознал, что кто-то в моем родном городке вполне может быть убийцей. Весна была в разгаре, с каждым днем теплело. Спустя неделю после того, как отец прыгнул в озеро Саксон, шериф Эмори объявил: никто не пропал за последнее время в нашем городе и его окрестностях. Статья, опубликованная на первой полосе единственного в Адамс-Вэлли еженедельника «Журнал», тоже не содержала ничего нового. Шериф Эмори, двое его помощников, несколько пожарных и полдюжины добровольцев на легких лодках прошлись по озеру сетями вдоль и поперек, но не вытащили ничего, кроме каймановых черепах и водяных щитомордников. До двадцатых годов на месте озера Саксон была каменоломня, а потом паровые экскаваторы пробили путь к подземной речке, которую не удалось перекрыть или отвести в сторону. Ее глубина составляла, по различным оценкам, от трехсот до пятисот футов. На земле не существовало такой сети, которая могла бы поднять на поверхность затонувший автомобиль. Однажды вечером шериф Эмори зашел к нам, чтобы переговорить с моими родителями, и они разрешили мне при этом присутствовать. – Кто бы ни сделал это, – стал объяснять шериф, сидя со шляпой на коленях, отбрасывая на стену тень своего длинного носа, – он должен был направить автомобиль на грунтовую дорогу, выходящую прямо к озеру. Мы обнаружили там отпечатки шин, но все следы были стерты. Убийца наверняка зафиксировал педаль газа, прикрепив что-то к ней. Перед тем как вы выехали из-за поворота, он отпустил ручной тормоз, захлопнул дверцу и отпрыгнул, а машина свободно покатилась вниз. Конечно же, он и не подозревал, что вы появитесь в этот момент. Если бы вас не оказалось там, машина просто упала бы в озеро, утонула и никто даже не узнал бы, что вообще что-то произошло. – Он пожал плечами. – Это все, что мне удалось выяснить. – Вы разговаривали с Марти Баркли? – Да. Он ничего не видел. Эта грунтовая дорога расположена так, что вы можете проехать мимо на средней скорости и даже не заметить ее. – Так что же теперь со всем этим делать? Шериф обдумывал вопрос отца, его серебряная звезда поблескивала на свету. Снаружи залаял Бунтарь, окрестные собаки подхватили его клич и разнесли по всему Зефиру. Шериф вытянул большие руки и посмотрел на пальцы. – Понимаешь, Том, – наконец заговорил он. – Ситуация действительно странная. Имеются отпечатки шин, но нет самой машины. Ты говоришь, что видел внутри автомобиля мертвеца, прикованного наручниками к рулю, и что вокруг шеи трупа была намотана медная струна, но у нас нет тела, и мы вряд ли сможем когда-нибудь получить его. Никто в городе и его окрестностях за последнее время не пропадал, если не считать девочки-подростка, мать которой полагает, что она убежала вместе со своим дружком в Нэшвилл. Но у того парня, кстати, не было никакой татуировки. Я не слышал ни об одном человеке с татуировкой, которая была бы похожа на ту, что ты описал. – Шериф Эмори взглянул на меня, потом на маму, а затем снова на отца своими темными, как уголь, глазами. – Помнишь ту загадку, Том? Ну, насчет того, что когда дерево падает в лесу, а поблизости никого нет, бывает ли при этом какой-нибудь шум? А раз нет тела и никто в округе за последнее время не пропадал, произошло ли вообще убийство или нет? – Я знаю только то, что видел своими глазами, – ответил отец. – Ты разве сомневаешься в моих словах, Джей-Ти? – Нет, этого я не говорил. Речь идет лишь о том, что больше я не смогу ничего сделать, пока мы не установим личность жертвы. Мне нужно его имя, Том. Мне необходимо иметь описание его внешности. Без этого я не знаю даже, с чего начинать расследование… – А убийца между тем преспокойно разгуливает на свободе и совсем не боится, что когда-нибудь будет пойман. Так прикажешь тебя понимать? – Угу, – признал шериф. – Получается именно такой расклад. Конечно, шериф Эмори обещал, что продолжит расследование, что обзвонит все полицейские участки штата, чтобы получить от них сведения о пропавших людях. Рано или поздно, сказал он, кто-нибудь заявит именно о том человеке, который покоится в озере вместе с машиной. Когда шериф уехал, отец вышел на веранду, чтобы посидеть в темноте наедине со своими мыслями. Он оставался там и после того, как мама велела мне ложиться спать. Уже ночью меня разбудил крик отца. Встревоженный, я сел на кровати, слыша, как за стеной мать говорит отцу: – Не беспокойся. Это был плохой сон, всего лишь дурной сон, теперь все в порядке. Отец молчал довольно долгое время. Я слышал, как в ванной течет вода. Потом раздался скрип пружин на их кровати. – Ты хочешь рассказать мне об этом? – спросила мама. – Нет, о господи, нет. – Это был всего лишь дурной сон. – И все же я видел это как наяву. – Ты сможешь опять заснуть? Он тяжело вздохнул. Я без труда мог представить, как он сидит там, в темной спальне, прижав руки к лицу. – Не знаю, – ответил отец. – Дай-ка я потру тебе спину. Пружины заскрипели под тяжестью их тел. – У тебя здесь все напряжено, – сказала мама. – Особенно ближе к шее. – Тут чертовски болит. Там, где твой большой палец. – Это растяжение. Ты наверняка потянул мышцу. Молчание. Мои шея и плечи, казалось, тоже расслаблялись под нежными руками матери. Каждое движение в спальне родителей сопровождалось скрипом пружин. Потом снова раздался голос отца: – Я опять видел кошмарный сон – мужчину в машине… – Я так и подумала. – Я видел его лицо, превратившееся в кровавое месиво, шею, стянутую струной. Наручники на запястье и татуировку на плече. Машина погружалась все глубже, а потом… потом его глаза открылись… Я вздрогнул, ясно представив себе все это. Отец говорил с трудом, ловя ртом воздух. – Он посмотрел на меня. Прямо на меня. Из его глаз вытекала вода. Он открыл рот, и его язык оказался черным, как голова змеи. А потом он сказал: «Идем со мной…» – Не думай об этом, – прервала его мама. – Просто закрой глаза и попытайся расслабиться. – Я не могу расслабиться. Я представил себе, как отец лежит, скрючившись, на кровати, а мама массирует его твердые, как железо, мышцы. – Кошмар на этом не закончился, – продолжал он. – Тот человек в машине протянул руку и схватил меня за запястье. Ногти у него были синими. Его пальцы впились в мою кожу, и он сказал: «Идем со мной, вниз, во тьму». А машина… она стала погружаться все быстрее и быстрее; я попытался освободиться, но он не захотел меня отпустить и опять сказал: «Идем со мной, идем со мной, вниз, во тьму…» А потом озеро сомкнулось над моей головой, и я не смог выбраться наружу и открыл рот, чтобы закричать, но его заполнила вода. О боже, Ребекка! Боже правый! – Это все не настоящее. Послушай меня! Это лишь страшный сон, но теперь все в порядке. – Нет, – ответил отец. – Не все в порядке. Это гложет меня, и мне становится все хуже. Я думал, что смогу избавиться от этого кошмара. Я хочу сказать… Боже мой, я видел мертвецов и раньше. Совсем рядом. Но это… Это совершенно другое. Струна вокруг шеи, наручники на запястье, лицо, изуродованное до неузнаваемости… Это совершенно другое. Я не знаю даже, кем он был, вообще ничего о нем не знаю… но это гложет меня день и ночь… – Это пройдет, – сказала мама. – Ты и сам так меня успокаивал, когда я боялась, что от лягушки будут бородавки. Да брось, говорил ты, пройдет… – Может быть, и так. Я надеюсь, что с Божьей помощью это пройдет. Но сейчас этот ужас засел у меня в голове, и я никак не могу от него избавиться. А самое худшее, Ребекка: это подтачивает меня изнутри, гложет меня. Кто бы ни совершил убийство, он или они наверняка были местными. Тут не может быть сомнений. Тот, кто сделал это, отлично знал, насколько глубоко озеро Саксон. Он прекрасно понимал, что если автомобиль пойдет на дно, то навсегда исчезнет и тело жертвы. Ребекка… ведь это может быть один из тех людей, которым я развожу заказы, кто сидит в церкви на одной с нами скамье. Кто-то, у кого мы покупаем бакалейные товары или одежду. Некто, кого мы знаем всю жизнь… по крайней мере, думали, что знаем. Это пугает меня так, как ничто никогда не пугало. И знаешь почему? – Он немного помолчал, и я представил себе, как кровь пульсирует в его висках. – Потому что если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире. На последнем слове его голос дрогнул. Я почувствовал облегчение, что меня нет в той комнате и я не могу видеть его лицо. Прошли две или три минуты. Я думаю, отец просто лежал, давая матери возможность спокойно массировать ему спину. – Теперь ты сможешь заснуть? – спросила мама. И он ответил: – Попробую… Несколько раз скрипнули пружины. Я услышал, как мама шепчет что-то ему на ухо. Он ответил: – Надеюсь, что так. Потом они замолчали. Отец, бывало, храпел во сне, но не этой ночью. Я гадал, не лежит ли он с открытыми глазами, после того как мама отодвинулась от него, видит ли он все еще перед собой труп, который тянет к нему руки из машины, чтобы утащить вниз, во тьму. Сказанное отцом неотвязно преследовало меня: «Если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире». Рана, нанесенная отцу, оказалась глубже, чем озеро Саксон. Может быть, причиной тому явилась внезапность происшедшего или его чудовищная холодная жестокость. А возможно, осознание, что за закрытыми дверями одного из самых спокойных и безобидных городков мира скрываются какие-то ужасные тайны. Полагаю, мой отец всегда верил, что все люди в глубине души добрые и хорошие. Это происшествие разрушило основу его жизни, и мне пришло в голову, что убийца приковал моего отца к этому ужасному мгновению так же, как он приковал свою жертву наручниками к рулевому колесу. Я закрыл глаза и стал молиться за папу, чтобы он нашел дорогу из этого царства тьмы. Март испустил дух, как жертвенный ягненок, однако работа убийцы оказалась еще не закончена. Глава 3 Захватчик Все утряслось и забылось, как обычно это случается. В первый субботний вечер апреля, когда на деревьях уже начали набухать почки, а из теплой земли показались цветы, я сидел между Беном Сирсом и Джонни Уилсоном, окруженный орущими полчищами себе подобных, а Тарзан – Гордон Скотт, лучший Тарзан из всех существовавших, – вонзал нож в брюхо крокодилу, откуда била струей алая кровь.