– Где он? – В нашем доме! Вон там! Нила указала рукой в темноту. Вокруг ее талии бурлила вода. Мне она доходила уже до груди. – Он не может подняться! – Я поняла, Нила. Успокойся. Моя мама, способная ощутить кожей и преувеличить до невероятных размеров малейшую опасность, обладала поразительным свойством излучать спокойствие, когда в утешении нуждался кто-то другой. Это, как я теперь понимаю, составляет часть сущности любого взрослого. В минуты опасности мама могла проявить качества, которые прискорбным образом отсутствовали у деда Джейберда, – стойкость и отвагу. – Покажи дорогу, – сказала мама молодой негритянке. Вода уже врывалась в дома Брутона. Жилище Нилы Кастайл, как и большинство других здешних домов, представляло собой узкую серую лачугу. Когда мы вошли в дом вслед за Нилой, река уже бушевала вокруг нас. – Гэвин! Я вернулась! В свете масляной лампы Нилы и маминого фонаря мы увидели чернокожего старика, сидящего в кресле. Вода доходила ему до колен, вокруг кружились в водовороте газеты и журналы. Он стискивал пятерней рубашку на груди возле сердца, его лицо цвета черного дерева было искажено от боли, а глаза крепко зажмурены. Рядом со стариком стоял, держа его за руку, маленький мальчик лет семи-восьми. – Мама, дедушка плачет, – сообщил он Ниле Кастайл. – Я знаю, Гэвин. Папа, я привела людей помочь тебе. Нила Кастайл поставила на стол лампу. – Ты слышишь меня, папа? – О-о-ох-х-х, – застонал старый негр. – На этот раз меня крепко прихватило. – Мы поможем тебе подняться. Надо выбираться отсюда. – Нет, дорогуша. – Старик покачал головой. – Ноги старые… отказали. – Что же нам делать? – спросила Нила, взглянув на мою мать, и я увидел, что в глазах у нее блестят слезы. Река уже ломилась в домик Нилы. Снаружи грохотал гром, и комнату то и дело озаряли вспышки молний. Если бы все это являлось частью телевизионного шоу, сейчас наступало самое подходящее время для рекламы. Но в реальной жизни нет места паузам. – Нужна тачка, – сказала мама. – Нет ли ее у вас? Нила ответила, что у них нет тачки, но они несколько раз брали ее взаймы у соседей, и она, наверно, стоит у них на заднем крыльце. – Кори, ты остаешься здесь, – сказала мама и вручила мне масляную лампу. Наступил мой черед быть храбрым, хотел я этого или нет. Мама и Нила ушли и унесли с собой фонарь, а я остался в заливаемой водой комнате вместе с маленьким мальчиком и беспомощным стариком. – Я Гэвин Кастайл, – сказал негритенок. – А я Кори Маккенсон, – представился я. Нелегко поддерживать разговор, когда ты стоишь по пояс в коричневой воде и мерцающий свет жалкой лампы едва разгоняет тьму. – А это мой дедушка, мистер Букер Торнберри, – объяснил мне Гэвин, ни на мгновение не отпуская руки старика. – Ему нездоровится. – Почему вы не вышли наружу вместе со всеми? – Потому, паренек, – ответил мне мистер Торнберри, слегка приподнявшись со своего места, – что это мой дом. И я не боюсь какой-то проклятой реки. – Но ведь все остальные боятся, – заметил я, имея в виду: все, кто в здравом уме. – Другие могут драпать, если им так хочется, – отозвался мистер Торнберри, и я почуял в нем такое же несокрушимое упрямство, которым отличался мой дед Джейберд. Сказав это, старик содрогнулся от нового приступа боли. Он медленно закрыл и снова открыл свои темные глаза, выделяющиеся на фоне его худого лица, и пристально посмотрел на меня. – В этом доме умерла моя Рубинель. Прямо здесь. И я тоже не собираюсь умирать в больнице для белых. – Разве вы хотите умереть? – спросил я его. Казалось, старик несколько секунд обдумывал мой вопрос. – Я хочу умереть в своем собственном доме, – наконец ответил он. – Вода все прибывает, – сказал я. – Все, кто останется, могут утонуть. Старик нахмурился. Потом повернул голову и посмотрел на маленькую черную руку внука, сжимавшую его ладонь. – Деда водит меня в кино на мультики! – сообщил мне стоявший уже по горло в воде Гэвин, словно привязанный к худой черной руке старика. – Мы видели «Песенки с приветом». – Багза Банни, – подхватил старик. – Мы видели старину Багза Банни и того заику, что похож на свинью. Верно, внучок? – Да, сэр, – отчеканил Гэвин и улыбнулся. – И скоро мы снова пойдем на мультики. Верно, деда? Мистер Торнберри ничего не ответил. Гэвин ни за что не хотел отпускать его руку. И тогда я понял, что такое настоящая смелость. Это когда ты любишь кого-то больше самого себя. Вскоре вернулись мама и Нила Кастайл с тачкой. – Мы посадим тебя в нее, папочка, – принялась упрашивать старика Нила. – Мы отвезем тебя туда, куда приезжает грузовик и всех забирает. Так говорит миз Ребекка. Мистер Торнберри глубоко и натужно вздохнул, задержал дыхание на несколько секунд и только потом выдохнул. – Проклятье, – прошептал он. – Старый мотор у старого дурня. На последнем слове его голос чуть дрогнул. – Позвольте нам помочь вам, – сказала ему мама. Мистер Торнберри кивнул. – Ладно, – проговорил он. – Пора смываться, верно? Мама с Нилой пересадили мистера Торнберри в тачку, но быстро поняли, что, хоть он и казался с виду весьма тощим, придется затратить немало усилий, чтобы толкать тачку с ним, да еще и следить, чтобы голова оставалась над водой. Кроме того, я видел и другое серьезное затруднение: на улице, залитой паводком, Гэвина наверняка накроет с головой. Течение мгновенно унесет его, как пустой кукурузный початок. Кто сумеет удержать его? – Нам придется вернуться за мальчиками, – приняла решение мама. – Кори, встаньте с Гэвином на этот стол, ты будешь держать лампу. Вода в доме поднялась уже до уровня столешницы, но пока что она могла спасти нас от наводнения. Я послушно забрался на стол, Гэвин последовал моему примеру. Мы стояли рядом на островке из соснового дерева, я держал лампу. – Вот так, отлично, – сказала мне мама. – Кори, отсюда ни на шаг. Если ты вздумаешь слезть отсюда, то я тебя так выпорю, что на всю жизнь запомнишь. Понятно? – Да, мэм. – Гэвин, мы сейчас вернемся, – сказала Нила Кастайл. – Только отвезем дедушку туда, где ему помогут другие люди. Ты меня понял? – Да, мэм, – ответил Гэвин. – Ребятишки, слушайтесь своих мам, – проскрежетал мистер Торнберри искаженным от боли голосом. – Не будете слушаться – я отхожу по попам вас обоих. – Понятно, сэр, – хором ответили мы с Гэвином. Мне показалось, что мистер Торнберри потерял охоту умирать и решил пожить еще немножко. Навалившись на ручки с двух сторон, мама и Нила Кастайл принялись толкать тачку к двери, преодолевая поток коричневой воды. Мама, кроме того, еще и держала фонарь. Они подняли тачку так высоко, как только могли, а мистер Торнберри приподнял голову, так что на его тощей шее натянулись все жилы. Я слышал, как мама кряхтит от напряжения. Медленно, но верно тачка продвигалась по направлению к двери, и они вытолкнули ее за дверь, на затопленное крыльцо, где кружилась в водовороте река. У основания ступенек лестницы из шлакобетона вода доходила мистеру Торнберри до шеи, плескала ему в лицо. Мама и Нила Кастайл покатили тачку прочь от дома; течение, подталкивая их в спину, помогало везти груз. Мне прежде не приходило в голову, что мама – физически сильная женщина. Думаю, никогда нельзя сказать наверняка, на что человек способен, пока обстоятельства не вынудят его действовать. – Кори! – позвал меня Гэвин вскоре после того, как мы с ним остались вдвоем. – Что, Гэвин? – Я не умею плавать. Он крепко прижался ко мне. Теперь, когда рядом с Гэвином больше не было дедушки и ему больше не было нужды демонстрировать свою храбрость, он задрожал. – Не беспокойся, – заверил я его. – Тебе и не придется никуда плыть. По крайней мере, я на это надеялся.