В конце апреля, когда в Андалусии почти лето, монархи снова поселились в Алькасаре Кордовы, расположенном прямо через Гвадалквивир от мавританского каменного моста, радом с великолепной мечетью, которая была заново переосвящена в кафедральный собор. Впервые Колумб предстал перед Фердинандом и Изабеллой, правлению которых его достижения еще только должны были придать ярчайший блеск. Брак в 1469 году Изабеллы Кастильской с Фердинандом Арагонским объединил обновленную Испанию в государство, ставшее в следующем столетии властелином Европы благодаря своей собственной доблести, воплощенной в жизнь через огромное богатство, которое Колумб теперь просил разрешения вложить ей в руки. Ко времени его первой аудиенции Los Reyes Catolicos, как обычно тогда называли Фердинанда и Изабеллу, совместно управляли Кастилией, Леоном и Арагоном в течение двенадцати лет. За это время они обуздали поползновения знати вмешиваться в государственную власть, укрепили власть короны, восстановили внутренний порядок и преуспели в пробуждении экономики Кастилии в самых различных направлениях с неведомой ранее мощью. Королевская чета ликвидировала светскую борьбу с Португалией, отказавшись от колонизации Западной Африки, закрепив за собой право на Канарские острова, завоевание которых стало своего рода генеральной репетицией захвата Американского континента. Поскольку Канарские острова Колумб наметил отправной точкой путешествия, такое положение дел только работало ему на руку, но более близкая задача, стоявшая перед Испанией, – завоевание мавританской Гранады – требовала столько сил и денег, что лишила его шанса заинтересовать монархов в океанском предприятии. Это было бы похоже на то, как если бы полярный исследователь попытался заинтересовать Линкольна открытием Южного полюса во время битвы при Геттисберге. Фердинанд Арагонский не выглядел привлекательно, и с этой точки зрения контраст на фоне королевы чисто внешне затушевывал его реальные способности. Самая большая и даже всепоглощающая страсть Фердинанда заключалась в ведении дипломатических игр: с его слов, обманывать такого старого дурака, как Людовик XII, доставляло ему величайшее удовольствие, что он и проделал не менее десятка раз. В самом деле, в Европе не было ни одного союза или коалиции государств, куда бы он не сунул свой нос. Хотя Каталония и Валенсия, граничащие со Средиземным морем, и имели свои морские интересы, смотрели они скорее на восток, чем на запад, поэтому Колумб не мог ожидать от Фердинанда многого. В отличие от супруга Изабелла Кастильская, с правильными чертами свежего чистого лица и голубыми глазами, была поразительно красива. Каштановый цвет волос особенно ценился в Испании из-за его редкости. Ее манеры были грациозны и полны приветливого достоинства; в обращении с людьми королева проявляла такт, чем и добилась превосходства над своими буйными подданными, которым еще не мог похвастаться ни один король Кастилии. Простота во вкусах, умеренность в еде лишь подчеркивали природную скромность. Исключение составляли лишь легкомысленные развлечения при дворе, которые она терпела в надежде отучить молодых знатных шалопаев от более диких забав. Все это ничуть не мешало Изабелле решать многочисленные внутренние проблемы Кастилии. В этих вопросах она проявляла хватку государственного деятеля и проводила свою политику с упорством и мастерством. Когда однажды она доверилась мужчине, он мог рассчитывать на ее неизменную поддержку. Ее набожность и примерное нравственное поведение находились на таком высоком уровне, что даже при коррумпированном дворе, доставшемся в наследство от брата, против ее имени никогда не поднималось скандалов. К сожалению, эти достоинства имели и обратную сторону – религиозную нетерпимость и фанатизм. Массовое изгнание евреев повлекло за собой потери, уравновешивающие выгоду от завоевания Гранады. Стоит заметить, что Христофор Колумб и Изабелла, женщина всего лишь на четыре-пять месяцев его старше, были не только людьми одно физического типа, но и очень походили по характеру. Несомненно, какая-то искра взаимопонимания пробежала между ними, когда Колумб впервые был представлен ей в зале для аудиенций Алькасара Кордовы, примерно в первый день мая 1486 года. Она благосклонно выслушала пылкое изложение пожеланий будущего Адмирала. Считала ли комиссия, сведущая в таких вопросах, возможным путешествие на запад, в Индию? Могла ли корона позволить себе гарантировать такие расходы, или следовало все взвалить на Мединасели? Тем не менее она поручила Колумба заботам своего главного финансового аудитора Алонсо де Кинтанилье, который поселил его в своем доме и познакомил с доном Педро Гонсалесом де Мендосой, архиепископом Толедо, великим кардиналом Испании и первым министром кастильской короны. После единственной вспышки королевского солнечного света над головой Колумба снова собрались тучи, и последующие пять или шесть лет оказались в его жизни самыми тяжелыми: если бы ему сразу позволили принять предложение Мединасели, все складывалось бы намного проще. «На него свалилась обязанность непрерывно выдерживать ужасную и болезненную битву, – писал по этому поводу Лас Касас. – Оружие в этом сражении не было бы столь острым и разящим, если бы ему не пришлось сотни раз терпеливо объяснять одно и то же ничего не понимающим людям, не испытывающим ни малейшего уважения к его персоне, и выслушивать невежественные речи, ранящие в самую душу». Мореплаватель Колумб был горд и чувствителен к мнению окружающих. Будучи уверенным в собственной правоте, он едва ли мог спокойно выносить шутовские остроты и глупые подначивания несведущих оппонентов. Еще много раз в дальнейшей жизни он с горечью вспоминал годы, когда почти все fazen burla[88] потешались над его замыслом и над ним самим. Слишком часто, и даже действуя в высшей степени неблагоразумно, Колумб старался убедить монархов и окружение в своей абсолютной правоте. Организация работы комиссии по изучению проекта Колумба была возложена на Эрнандо де Талавера, приора из иерономитского монастыря дель Прадо в окрестностях Вальядолида, духовника королевы, а впоследствии архиепископа Гранады. Первое заседание прошло в Кордове в начале лета 1486 года, а затем работа была перенесена в Саламанку, где двор проводил Рождество. Следуя устоявшейся позднесредневековой практике, Саламанка в то время представляла собой университет, состоящий из колледжей-резидентов, – в наши дни такая организационная форма сохранилась только в Оксфорде и Кембридже. Один из этих колледжей, колледж Святого Стефана, возглавлял доминиканец отец Диего де Деза, впоследствии епископ Паленсийский и архиепископ Севильи. Колумб нашел в его лице одного из своих самых горячих и полезных защитников интересов Испании. В этом колледже и стали проходить заседания под председательством де Талаверы. В 1515 году член городского совета по имени доктор Родриго Мальдонадо свидетельствовал, что присутствовал на заседании, когда Талавера «вместе с другими мудрыми и учеными мужами обсуждал с Адмиралом путешествие на указанные острова, и все согласились, что сказанное Адмиралом никак не могло быть правдой, но вопреки этому Адмирал упорствовал». То, что «никак не могло быть правдой», судя по всему, относилось к теории Адмирала об «узости» океана между Испанией и Индией. Тем не менее из-за пламенного энтузиазма Диего де Дезы, а возможно, и самого председательствовавшего де Талаверы, увидевших в проекте Колумба нечто примечательное, комиссия отложила представление окончательного отчета. Что же тогда мы можем сказать о знаменитых описаниях сессии Саламанского университета, на которых якобы стоящий перед профессорами математики, географии и астрономии Колумб был отвергнут, поскольку не смог убедить корифеев науки в том, что Земля круглая? Чистейшая выдумка, не терпящая никакой критики. Вашингтон Ирвинг, учуяв возможность появления живописной и трогательной сцены, взял за основу вымышленный отчет о никогда не проходившем заседании, опубликованный только через 130 лет после этого события, и подробно его изложил, дав волю буйному воображению. В результате под пером Ирвинга родилась душещипательная глава, в которой «безвестный мореплаватель, не входящий в ученое сообщество, лишенный всей атрибутики, которая иногда придает оракульский авторитет тупости, но зависит от простой силы природного гения», отстаивает тезис о сферичности Земли, выступая таким образом против «педантичного фанатизма плоскоземных церковников», подкрепляющих свои речи текстами из Библии, Лактанция и святого Августина. Захватывающая драма, предложенная Ирвингом, стала одним из самых популярных мифов о Колумбе, поскольку непритязательная публика всегда любит послушать истории о сопротивлении консервативных профессоров и экспертов простому здравому смыслу. Вся эта история – вводящая в заблуждение вредная чушь. Университету Саламанки никогда не вменялось в обязанность обсуждать что-либо с Колумбом, и уж тем более выносить решения. Все было намного проще: Колумб и де Талавера проводили комитетские слушания в колледже Святого Стефана, причем ни одна из сторон не смогла убедить другую. Сферичность земного шара не вызывала сомнений, а вся проблема заключалась в оценке ширины океана. И надо сказать, оппозиция была совершенно права в своих сомнениях. Несмотря на то что заседания комиссии в Саламанке, большинство из которых проводилось ближе к Рождеству 1486 года, носили неформальный характер, Колумб был зачислен на государственную службу. Из сохранившихся записей казначейства Кастилии следует, что «Кристобалю Коломбо, экстранджеро (иностранцу)» 5 мая 1487 года было выплачено 3000 мараведи, столько же 3 июля, 4000 – 27 августа 1487 года «отдельно, чтобы отправиться в королевский лагерь (в Малаге)» и по 3000 – 15 октября и 16 июня 1488 года. Другими словами, Колумбу ему было назначено жалованье размером около 12 000 мараведи в год, что соответствовало рангу опытного моряка. Назвать такое содержание «королевским» было бы сложно, но для человека с такими простыми вкусами, как у Колумба, его вполне хватало для сохранности тела и души. Как мы видим, о каких-либо передвижениях самого Колумба в 1487 году у нас нет никаких намеков, за исключением платы за посещение королевского лагеря в Малаге, важнейшего испанского порта, удерживаемого маврами. Малага капитулировала 18 августа 1487 года, и Колумб, возможно, ожидал, что настал подходящий момент снова заинтересовать монархов. Если и так, то он потерпел неудачу, ибо в руках неверных, помимо павшей Малаги, все еще находился ряд сильных городов, а непреодолимый интерес монархов к этой войне являлся для Колумба намного большим препятствием, нежели сомнения комиссии де Талавера. По-видимому, к середине 1488 года она потеряла всякий интерес к «индийскому предприятию», поскольку выплата государственного жалованья после июня больше не проводилась. В августе или сентябре того же года в Кордове Беатриса родила Фернандо. Несмотря на то что комиссия еще не подготовила окончательного отчета и, следовательно, Колумб не был официально уволен, он нашел свой доход слишком скромным и счел разумным принять старое приглашение дона Жуана, возобновив переговоры с Португалией. Как мы уже видели раньше, эти переговоры провалились после возвращения Бартоломеу Диаша с мыса Доброй Надежды. Найдя один морской путь в Индию, Жуан II не нуждался в другом. Колумб снова вернулся в Испанию, предварительно отправив своего брата Бартоломео в Лондон. Передвижения Бартоломео в этот период остаются для истории еще большим белым пятном, нежели ситуация с Христофором. Вероятно, после первого отъезда старшего брата в 1485 году он так и оставался в Лиссабоне до тех пор, пока возвращение экспедиции Диаша не испортило сделку с Португалией. Самое тщательное исследование английских источников не обнаружило никаких следов пребывания Бартоломео в Англии, что в общем-то и неудивительно: в британских архивах почти ничего не нашлось даже о Джоне Кэботе. По утверждениям Фернандо Колумба, его дядя заручился беседой с Генрихом VII и подарил ему карту мира с интересной, но слишком расплывчатой по смыслу латинской надписью: «Вы, желающие узнать о неведомых побережьях, должны изучить по этой карте то, чему учили Страбон, Птолемей, Плиний и Исидор». Фернандо добавляет, что Генрих VII определенно заинтересовался индийским проектом, но продолжал торговаться с Бартоломео в известной скупой тюдоровской манере до тех пор, пока не пришло известие о великом открытии. Овьедо, писавший раньше Фернандо, рассказывает, что предложение просто было отвергнуто советниками Генриха, которые «подшучивали над Колумбом, считая его слова пустой тратой времени». Не позднее 1490 года Бартоломео отправился ко двору Франции, где его предложение оказалось не более приемлемым, чем в Англии. И снова мы сталкиваемся с вызывающим молчанием архивов, хотя и существует несколько упоминаний французских источников следующего столетия, что Карл VIII заинтересовался индийским предприятием не больше Генриха VII. Тем не менее Бартоломео удалось найти защитницу и покровительницу в лице Анны де Боже, старшей сестры короля и регентши во время его несовершеннолетия. Действуя через нее, он, возможно, надеялся на государственную поддержку – сам же Христофор собирался отправиться во Францию в 1491 году. Бартоломео все еще жил в Фонтенбло в качестве картографа на службе де Боже, когда пришло известие о великом открытии старшего брата. Мы можем только предполагать, что Христофор Колумб вернулся в Испанию в начале 1489 года, ожидая, надеясь и молясь о благоприятном отчете комиссии де Талавера и быстром завершении последней кампании против Гранады. Эти ожидания растянулись на два года. До конца 1491 года, когда он совершенно точно появляется в Ла-Рабиде, все сведения о передвижениях первооткрывателя носят чисто умозаключительное свойство. Предположительно, часть этого времени он провел в Кордове с Беатрисой, воспитывавшей Фернандо: по крайней мере, в 1493 году он определенно считал Кордову своим домом. Вполне вероятно, Христофор время от времени мог навещать Ла-Рабиду, чтобы не терять связь с подрастающим Диего, заниматься торговлей книгами и картами в Севилье, а поскольку в июне 1488 года жалкие выплаты королевы прекратились, воспользоваться поддержкой гостеприимного герцога Мединасели. В любом случае у Христофора было достаточно времени для чтения. Между 1485 и 1490 годами он тщательно проштудировал древние и средневековые географические труды, чтобы вступить в следующий поединок с учеными экспертами во всеоружии: даже если они бросят в атаку Птолемея, он найдет, что ответить, и сам перейдет в наступление! До нас дошли четыре книги, принадлежавшие Колумбу (три из них снабжены подробными комментариями): латинский перевод «Книги сира Марко Поло» 1485 года, итальянский перевод «Естественной истории» Плиния 1489 года издания, экземпляр «Imago Mundi» Пьера д’Альи, напечатанный вместе с более второстепенными латинскими трактатами автора в Левене между 1480 и 1483 годами, а также «История вещей» Энея Сильвиуса (папы Пия II) 1477 года. Две книги – «Imago Mundi» и «Historia Rerum» – изобилуют множеством пометок на полях, сделанных различными перьями, чернилами и с незначительными отличиями в почерке. Вероятно, Христофор и Бартоломео неоднократно их перечитывали. «Imago Mundi», по-видимому, была настольной книгой Христофора на протяжении ряда лет, а чистые листы в конце «Historia Rerum» он использовал для записи различных наблюдений. Эти заметки изучались биографами Колумба начиная с Фернандо и Лас Касаса, вызывая бурные и пустые споры самозваных экспертов-графологов о том, принадлежит ли та или иная записка Христофору или Бартоломео. В действительности это не играет никакой роли[89], поскольку оба брата работали вместе, обладая одинаковыми целями и идеями. «Imago Mundi» Пьера д’Альи, кардинала Камбре, по сути, представляла собой всеобъемлющую географию мира, составленную примерно в 1410 году, еще до того, как Западная Европа заново открыла для себя географию Птолемея. Это служило одной из причин, по которой Колумб отдал предпочтение именно этой книге. Французский космограф следовал модели Марина Тирского, сделавшим Евразию непомерно длинной, а Атлантику – узкой. Колумбовский экземпляр «Imago» содержал два более поздних космографических трактата кардинала, написанных им уже после прочтения Птолемея, но и они прекрасно подошли Христофору, поскольку в них д’Альи взял на себя смелость не согласиться с александрийским мудрецом. В частности, он писал следующее: «Протяженность суши на восток намного больше, чем допускает Птолемей… Арийм[90] – это не просто расстояние в 90° от [конца] Востока, это гораздо дальше, потому что длина пригодной для жизни земли со стороны Востока занимает более половины окружности земного шара. Ибо, согласно философам и Плинию, океан, который простирается между оконечностью дальней Испании (то есть Марокко) и восточным краем Индии, невелик по ширине. Очевидно, что это море можно пройти за несколько дней при попутном ветре, и оно не покрывает три четверти земного шара, как полагают некоторые люди». Дальше в книге Колумба следуют многократные подчеркивания и замечания, словно он мысленно готовился сослаться на д’Альи всякий раз, когда кто-то начнет упоминать модель мира по Птолемею. Колумб отмечает каждое упоминание о длине градуса, а иногда и пишет на полях: «Не так. Градус равен 562/3 римской мили» (или что-то в этом роде). Любое утверждение в «Имаго» об узости океана охотно подхватывается Колумбом, переписывается или комментируется. Взгляните на эти тезисы: «Конец обитаемой земли на востоке и конец обитаемой земли на западе находятся достаточно близко, и между ними находится небольшое море. Между концом Испании и началом Индии не так уж много пространства. Между Индией и Испанией простирается лишь морской рукав. Индия находится рядом с Испанией. Истоки Востока и Запада близки. От конца Запада до конца Индии по суше гораздо больше половины земного шара, то есть больше 180°. От полюса к полюсу между концом Испании и началом Индии проистекает вода. Аристотель [говорит], что между концом Испании и началом Индии есть небольшое море, проходимое за несколько дней… Ездра [говорит], что шесть частей [земного шара] пригодны для жизни, а седьмая покрыта водой. Заметьте, что блаженные Амвросий, Августин и многие другие считали Ездру пророком. Юлий [Солин] учит, что все море от Индии до Испании за спиной (per dorsum) Африки судоходно. Конец Африки и начало Индии не так уж далеки, но близки, и очевидно, что это море становится проходимым за несколько дней при попутном ветре». В дополнение к упоминаниям об «узком» океане Колумб хватается за каждую крупицу «доказательств» чрезмерной протяженности Азии. Заметьте, что царь Фарсиса[91] пришел к Господу в Иерусалим и провел в пути один год и тринадцать дней, как рассказывает блаженный Иероним. От гавани Красного моря до Индии плыть один год. И Соломону потребовалось три года, чтобы совершить кругосветное путешествие… От конца Запада (Португалия) до конца Востока (Индия) по суше расстояние огромно. Глава д’Альи об Индии (Азии) также снабжена многочисленными комментариями Колумба. Его воображение будоражат, возбуждают могучие реки, золото, серебро, жемчуг и драгоценные камни, слоны, попугаи, грифоны и прочие чудовища. В одном из замечаний он обращает внимание на бесчисленные острова вокруг Индии, полные жемчуга и драгоценных камней. Разочарованный скудным упоминанием Офира[92] в «Imago», Колумб пишет заметку настолько длинную, что ее можно рассматривать почти как полноценное дополнение, полное ссылок на Третью книгу Царств и Вторую книгу Хроник о передвижениях Соломона и Иосафата. В ней Колумб добавляет: «Посмотрите на наши карты на бумаге, где изображена сфера». Естественно, следуя этим записям, картограф составил бы карты, демонстрирующие теорию узкого океана. «История вещей» 1477 года («Historia Rerum Ubique Gestarum»), хотя и была напечатана на несколько лет раньше Imago Mundi, была написана примерно на тридцать лет позже. Составленная на основе трудов Птолемея, она была более точна и информативна по сравнению с «Imago», но по той же причине менее приемлема для Колумба. Тем не менее и у Птолемея, и у других древних авторов, цитируемых Энеем Сильвиусом, было много такого, что он мог бы использовать в свою пользу. Итак, изучайте и анализируйте «тонкие сияющие тайны, написанные на хрустальных полях таких книг»[93] – все они указывают на одну, и только на одну цель великого предприятия: достичь Востока, двигаясь на запад. Глава Пьера д’Альи «О других знаменитых островах океана» не вызвала у Колумба никакого интереса. Он лишь только заметил, что под островами Горгады и Фортуна-ты следует понимать Кабо-Верде и Канары, причем земной рай, безусловно, находился не там. Таким образом, заметки на полях дают очень слабое утешение всем, пытающимся доказать, что Колумб не искал ничего более важного, нежели новые атлантические острова, а его интерес к Востоку возник только когда он пропустил мифическую Антилью. Авторы подобной теории либо игнорируют безошибочные свидетельства самих заметок, либо вежливо утверждают, что они были сделаны после Первого путешествия. На вопрос «Для чего им это нужно?» можно предположить два варианта ответа: 1) чтобы ввести в заблуждение потомков относительно реальной цели первооткрывателя; 2) чтобы собрать материал для ревизии «Книги пророчеств Колумба». Первое обвинение слишком легкомысленно и не заслуживает внимания. Что касается «Книги пророчеств», то она не содержит ничего, кроме библейских цитат и нескольких случайных отрывков из «Imago Mundi», «Historia Rerum» и «Marco Polo». Три замечания, датированные 1481 годом, только лишний раз доказывают, что Колумб начал читать «Historia Rerum» задолго до 1490 года, а остальные заметки, сохраненные Фернандо, содержат факты, собранные из опыта путешествий Христофора в Африку, Ирландию и Исландию, текст которых не требует опровержений. Может ли кто-нибудь хоть на мгновение поверить, что Колумб сделал свои примечания уже после 1492 года и не вставил в них ни единого факта из своего бесконечно более чудесного опыта в Америке? Глава 8 Королева дает согласие (1489–1492) И будут цари питателями твоими и царицы их кормилицами твоими. Ис., 49: 23 За весь 1489 год Колумб оставил за собой только один достоверный след. 12 мая государи снабдили его открытым письмом ко всем городским и местным чиновникам, предписывая предоставлять бесплатный стол и жилье «Кристобалю Коломбо», который «следует к нашему двору». В это время Фердинанд командовал осадой Басы. За пределами этого мавританского города был построен большой укрепленный лагерь, в котором пышно присутствовал весь «цвет испанского рыцарства». Почему государи захотели увидеть Колумба именно в этот момент, нам неизвестно. Возможно, что вернувшийся из Португалии Колумб, так и не дождавшись заключения комиссии де Талавера, решил вновь обратиться к королеве, которая любезно согласилась на аудиенцию. Мы не можем ничего точно сказать о том, как долго Колумб оставался с двором в лагере и чем занимался. Говорили, что он добровольно принял участие в военных действиях и «продемонстрировал выдающуюся доблесть, сопровождаемую мудростью и высокими стремлениями». Учитывая решительный настрой против османского полумесяца, он, естественно, был рад возможности нанести несколько ударов за крест. Современниками зафиксирован любопытный случай, сослуживший Колумбу хорошую службу в деле осуществления его далеко идущих желаний. К кастильскому двору прибыли послы египетского султана, который грозился преследовать христиан в своих владениях и разрушить Гроб Господень, если Фердинанд и Изабелла не прекратят борьбу с мусульманами Испании. Колумб воспользовался случаем, чтобы подсказать королеве, насколько ненадежны священные места Палестины под властью неверных, и умолял отправить его на запад на поиски новых источников финансирования крестового похода. Но пока над Гранадой держалась мавританская власть, «индийское предприятие» продолжало оставаться вне зоны повышенного внимания Изабеллы. Когда 4 декабря 1489 года Баса капитулировала, Колумб снова оказался не у дел. В этот период первооткрыватель испытывал настоящие страдания и, по словам епископа Джеральдини, был вынужден обратиться к гостеприимству францисканского монастыря близ Марчены в Андалусии. Как ему удавалось жить и где? Продавал ли он книги и карты, как сообщал Андрес Бернальдес из Севильи, когда познакомился с Колумбом? Закончилась ли финансовая поддержка со стороны Мединасели? Быть может, он остановился в кордовской семье Беатрисы де Харана? На этот счет можно выдвинуть любую гипотезу, поскольку достоверных исторических фактов мы не имеем: это был не тот промежуток времени, о котором Колумб хотел говорить в последующие годы. Несколько заседаний комиссии де Талавера проходило в Севилье, и, вероятно, именно там в конце 1490 года было вынесено окончательное решение. Высокий комитет «счел его обещания и предложения невыполнимыми, тщетными и достойными отклонения», – пишет Лас Касас. Де Талавер высказал мнение, «что их королевской власти не подобает отдавать предпочтение делу, которое покоится на таких слабых основаниях и представляется неопределенным и невозможным любому мало-мальски образованному человеку». Фернандо и Лас Касас приводят шесть аргументов, использованных де Талавером, для доказательства слабых позиций Колумба: 1) путешествие в Азию заняло бы три года; 2) Западный океан бесконечен и, возможно, непроходим для кораблей; 3) Если бы Колумб достиг Антиподов (земли на другой стороне земного шара от Европы), он не смог бы вернуться; 4) Антиподов нет, потому что большая часть земного шара покрыта водой, как говорит святой Августин (по словам Лас Касаса, duida Sant’ Agiis-tin[94] стали своего рода рефреном комиссии); 5) из пяти зон Земли только три пригодны для жилья; 6) через столько веков после Сотворения мира маловероятно, что кто-нибудь сможет найти доселе неизвестные земли, представляющие какую-либо ценность. Хотя Виньо и ему подобные осуждают этот набор доводов как легкомысленный и сфабрикованный (они доказывают азиатскую цель Колумба и не делают большой чести испанскому интеллекту 1490 года), у нас нет веских причин сомневаться в словах Лас Касаса. Это именно те возражения, которые мог бы выдвинуть любой ученый образца 1490 года, при тогдашнем уровне географических знаний в Кастилии – в стране не столь продвинутой в таких вопросах, как Португалия. Вместе с тем и сами португальцы просто продвигались вдоль побережья Африканского континента по пути, известному древним. Отправиться на Запад с задачей попасть на Восток было совсем иным делом – новым, рискованным и неопределенным. Заметки на полях книг Колумба показывают, что он копил возражения на первые пять пунктов, а «Медея» Сенеки достаточно контраргументировала шестой. Если для понимания ошибочности теории Колумба о 60-градусном Западном океане не требовалось особой учености, то почему же тогда комиссии потребовалось четыре с половиной года, чтобы составить отчет? Ответ прост – такой подход лежал в традициях и обычаях Кастилии. Фердинанд и Изабелла сохранили нейтралитет: не приняв и не отвергнув выводы де Талаверы, они, как писал Лас Касас, сообщили Колумбу, что его предприятие может снова привлечь их внимание в более благоприятный момент по окончании война с Гранадой. Прождав еще от шести до девяти месяцев (возможно обретаясь в доме Мединасели), Колумб поклялся «Сан-Фернандо», что больше не станет надеяться на соизволение королевы. С него было более чем достаточно кастильских проволочек. Нам неизвестно, какую роль сыграл Бартоломео, занятый картографией в Фонтенбло, но, так или иначе, Колумб решил отправиться во Францию и предложить свое предприятие Карлу VIII. Летом 1491 года Колумб посетил Ла-Рабиду, чтобы забрать оттуда сына, которому к этому времени исполнилось десять или одиннадцать лет. Может быть, и самому мальчику приходилось несладко с монахами, может быть, сам Колумб не хотел больше быть обязанным монастырю. В любом случае перед отъездом во Францию он собирался оставить ребенка в Уэльве на попечение сестры матери Христофора и ее мужа Мигеля Мольяра. Вот здесь-то и происходит вторая встреча Колумба с настоятелем Хуаном Пересом, выразившим глубокое сожаление по поводу намерения Колумба навсегда покинуть Испанию. Чтобы не оставаться одиноким в своем мнении, монах пригласил для серьезного разговора доктора Фернандеса – местного авторитета в области астрономии и космографии, и Мартина Алонсо Пинсона[95] – ведущего судовладельца Палоса. Отец Хуан, исповедник и духовник королевы на протяжении многих лет, пообещал Колумбу добиться повторной королевской аудиенции в случае его согласия остаться в Испании. В это время сама Изабелла находилось в Санта-Фе – укрепленном лагере, специально построенном в июле 1491 года в качестве штаб-квартиры Кастилии во время осады Гранады. Через две недели отец Хуан получил благоприятный ответ на свое письмо: королева приказывала настоятелю явиться ко двору, предварительно ободрив Колумба. Отец Хуан тут же отправился в путь верхом на муле, либо нанятом у кого-то Христофором, либо купленном Мартином Алонсо Пинсоном. Вскоре королева написала непосредственно Колумбу, приказав явиться ко двору. То ли она вспомнила его потрепанный вид в прошлом, то ли отец Хуан возбудил ее сострадание, описав состояние крайней нищеты, но королева приложила к письму сумму в 20 000 мараведи, чтобы Колумб мог раздобыть приличную одежду и мула. Не ранее августа 1491 года будущий Адмирал предстал перед королевой в обновленном виде. И снова его «индийское предприятие» было передано в руки специальной комиссии, о чем пишет Лас Касас, рассказывая, что теперь к консультациям привлекались астрологи (астрономы), моряки, лоцманы и даже философы. Эта комиссия (подобная комитетам Ортиса в Португалии и Талаверы в Испании), рассмотрев некоторые технические аспекты дела, передала вопрос Королевскому совету Кастилии, состоящему из вельмож и высших духовных лиц. Епископ Джеральдини, присутствовавший при этом, вспоминал, как на заседаниях снова вытащили на свет «duida Sant’ Agiistin» и он, не выдержав, заметил кардиналу Испании, что, хотя святой Августин, несомненно, был великим теологом, мореплаватели, подобные Колумбу, вероятно, знают о географии Антиподов несколько больше. Конечно же, Колумб снова продемонстрировал свою гипотезу об узком океане с помощью mappemonde[96]. Во всех европейских хранилищах старых карт был проведен тщательный поиск той, которая могла бы принадлежать докладчику. Найденная в свое время запись в библиотечном каталоге 1629 года «Declaratio chartae nauigatoriae Domini Almirantis»[97] оказалась фальшивкой – последние два слова были дописаны позже. В нынешнем столетии Шарль де ла Ронсьер решил, что наконец-то нашел ту самую карту Колумба в собраниях Национальной библиотеки, и даже воспроизвел ее в роскошно изданном томе. На самом же деле в ней нет ничего, что устанавливало бы ее связь с Адмиралом, поскольку карта не показывает узкий океан и близость Азии к Испании. Оба биографа – и Фернандо, и Лас Касас – делают одинаковый вывод, что причиной вторичного отказа «индийскому предприятию» стала огромная цена, которую потребовал Колумб в виде почестей, титулов и доходов в качестве награды. Другими словами, одобренное специальной комиссией было отклонено Королевским советом, который не обладал правами рекомендаций о том, какие привилегии и звания государи должны оказывать успешному первооткрывателю. Работа ученых заключалась в оценке осуществимости проекта, не более, поэтому после просеивания различных и противоречивых утверждений современников кажется вероятным, что Колумбу было отказано в третий и последний раз: выдвинутые им условия в случае успеха сочли непомерными. Это самый ранний случай, когда мы можем быть уверены, что Колумб заявил о своей ожидаемой награде. Может быть, за несколько лет до этого он заранее определился с тем, что намеревался потребовать, но пока не имел повода высказаться. Португальская комиссия Ортиса и испанский комитет Талавера в Испании занимались только техническими аспектами. Лас Касас пишет, что цена, запрошенная Колумбом у Португалии, была такой же, как и та, которую он потребовал и получил от Испании, но мы сомневаемся в точности этого утверждения. Колумб, несомненно, сохранил бы достаточно крестьянского инстинкта ведения переговоров, чтобы сдерживать то, что он ожидал в виде титулов и вознаграждений, до тех пор, пока его предложение не было бы принято в принципе. Его стратегия заключалась в том, чтобы заявить свое предприятие научно правильным, технически осуществимым и, вероятно, способным принести короне огромный доход. Тогда, и только тогда он поднял бы вопрос о наградах перед королем, королевой или королевским советом. Можно бесконечно размышлять о том, когда же именно Колумб решил, что дворянство, герб, громкий титул, высокие должности и солидные доходы должны стать надлежащей наградой. В письме Мединасели от 1485 года его амбиции в этом направлении еще скромны, и, по моему мнению, окончательный перечень всех преференций не был составлен до 1491 года. Затем он принял решение отправиться во Францию и ожидал, что Карл VIII отнесется к нему благосклонно (в этом ожидании он, несомненно, был бы разочарован). Испытывая возмущения и неправоты из-за шести впустую потраченных лет в Испании, Колумб тысячи раз страдал от оскорблений, которые воинствующие невежды постоянно пытались ему нанести. «Итак, – мог думать Колумб, – если этим гордым кастильцам все-таки понадобятся мои услуги, им придется заплатить немалые деньги, забери их Бог! Но и Испанию я не стану прославлять задаром. Если мне даруют соответствующие титулы и средства, достаточные для основания наследственной дворянской фамилии, – я согласен. Если нет – отправляюсь во Францию!» Гранада капитулировала 2 января 1492 года, и Колумбу довелось участвовать в процессии, входящей в последний оплот мусульман в католической Испании. Затем, словно топор, на него обрушился предательский удар: не прошло и нескольких дней, как ему сообщили, что предприятие полностью и бесповоротно отвергнуто. Сами монархи подтвердили это решение на аудиенции, которую посчитали последней. Таким оказался результат шести с половиной лет борьбы и испанских ожиданий. Оставалось оседлать мула и, уложив в седельные сумки смену белья, карту мира, «Imago Mundi» и «Historia», вернуться в Кордову в сопровождении верного отца Хуана. Еще оставалось достаточно денег из суммы, приложенной к королевскому письму, чтобы отправиться во Францию. В любом случае Колумб был должен продолжать добиваться своего. Внезапно картина изменилась. У Колумба появился еще один друг при дворе, некий Луис де Сантанхель, escribano de racion[98]. Будучи горячим сторонником «индийского предприятия», он отправился на поиски Изабеллы с острым желанием убедить ее принять верное решение. В самых учтивых выражениях де Сантанхель заявил о своем крайнем удивлении, что королева, славящаяся решительностью духа в вопросах большой государственной важности, не пошла на не слишком уж большой риск, когда на другой чаше весов могло бы оказаться великое служение Богу, возвышение церкви и вознесение славы ее правления. Если какой-нибудь другой монарх примет предложение мореплавателя, это нанесет грандиозный ущерб короне и станет вечным упреком. Если бы только деньги были предметом рассмотрения, он сам был бы рад финансировать флот. Изабелла, впечатленная теплотой и искренностью пылкой речи де Сантанхеля, пообещала пересмотреть свое отношение к делу Колумба, как только у нее появится небольшая передышка. Более того, Изабелла заверила вельможу, что, в случае необходимости, может заложить личные драгоценности на расходы, в чем, как заверил ее Сантанхель, нет никакой необходимости. Посланный следом за Колумбом гонец нагнал его в деревушке Пинос-Пуэнте, примерно в десяти милях от Гранады и в четырех от Санта-Фе. Чем можно объяснить столь внезапную перемену в королеве? Можно предположить, что во многом это было связано с личностью. Самым впечатляющим в представлении Колумбом своего дела были не факты и аргументы, а человек. Его достоинство, искренность и абсолютная уверенность, должно быть, повлияли на королеву. «Он был совершенно уверен в успехе, – писал Лас Касас, – словно все то, что он нашел впоследствии, находилось под замком в соседней комнате». Как уже отмечалось выше, Колумб и королева были весьма схожи характерами и во многом рассуждали одинаково, исходя из навязчивых идей и религиозных предубеждений. Если Изабелла все еще колебалась, посылая за Колумбом, его присутствие вселило в нее уверенность. Более того, рассуждения де Сантанхеля казались неоспоримыми. Так мало риска ради огромной выгоды! Что страшного произойдет, если некоторые ученые посмеются над проектом и скажут, что географические представления генуэзца абсурдны, невозможны и нелепы? Откуда этим космографам и средиземноморским мореплавателям знать, что есть истина? За свое восемнадцатилетнее правление Изабелла успела понять, что эти эксперты не знали и половины того, о чем так страстно рассуждали, а этот мужчина – Коломо или Колон – взывал не только к ее разуму, но и к инстинктам. Давайте же отдадим должное женской интуиции. Фердинанд, как правило, соглашался со всем, что делала Изабелла, тем более что стоящий на стороне Колумба де Сантанхель, будучи чиновником не королевы, а короля, имел на него некоторое влияние и нашел по крайней мере половину денег. Точные цифры расходов на Первое путешествие отсутствуют, но, судя по различным косвенным данным, оснащение экспедиции обошлось примерно в 2 000 000 мараведи (скажем, в 14 000 долларов). Изабелла предложила собрать деньги, заложив драгоценности короны, но в этом не было необходимости, а гуляющая на этот счет легенда появилась лишь в семнадцатом веке. Де Сантанхель и Франсиско Пинело, объединенные казначеи Santa Hermandad[99], обладали собственными правами на распоряжение деньгами этой службы, заняли 1 400 000 мараведи, которые в конечном итоге корона получила обратно. Сам Колумб вложил в это предприятие 250 000 мараведи, которые, должно быть, позаимствовал у друзей и сторонников, таких как, например, флорентийский банкир из Севильи Хуаното Берарди или герцог Мединасели. Остаток, вероятно, авансировал сам Сантанхель за свой счет или из казначейства Арагона. Сумма в два миллиона мараведи не включала в себя расходов на жалованье, составляющих четверть миллиона ежемесячно. Почти три месяца потребовалось на переговоры с монархами уже после того, как великое предприятие было одобрено в принципе, однако о них у нас нет никакой информации. Мы только лишь знаем, что отец Хуан Перес выступал на них в роли защитника Колумба, а Хуан де Колома[100] представлял интересы правительства. Весьма вероятно, что эта задержка обусловливалась бумажной волокитой, переписыванием документов, подмазыванием нужных чиновников и прочими вещами подобного рода, поскольку канцелярский аппарат государства был крайне занят ликвидацией мавританской Гранады, демобилизацией армии, активной подготовкой к изгнанию евреев и другими не менее важными делами. Великое предприятие Колумба насчитывается семь основных документов. К ним относятся «Капитуляции» (Статьи соглашения) от 17 апреля; «Титуло» (иногда называемое «Комиссией») и верительная грамота иностранным властителям от 30 апреля 1492 года; паспорт без даты; три государственных приказа о снаряжении флота – все от 30 апреля. «Капитуляции» от 17 апреля состоят из пяти статей, каждая из которых заверена «Угодно их высочествам. Хуан де Колом», и весь документ в целом подписан королем и королевой. В преамбуле самой старой из имеющихся у нас копий, сделанной в 1495 году, этот документ описывается как «то, что было испрошено и даровано дону Кристобалю де Колону в знак некоторого удовлетворения за то, что он открыл [que ha descubierto] в морях и в океане, и за путешествие, которое с Божьей помощью он совершил». Почему этот документ написан в прошедшем времени, породило бесконечные догадки, но, поскольку, этот вопрос не беспокоил современников, то не должен беспокоить и нас. 1. Их высочества назначают упомянутого дона Кристобаля Колона своим Адмиралом на всех островах и материковых землях, «которые будут открыты или приобретены его трудом и прилежанием». Этим же титулом со всеми вытекающими из него правами и прерогативами будут пользоваться его наследники и правопреемники вечно. 2. Упомянутый дон Кристобаль назначается вице-королем и генерал-губернатором всех упомянутых материков и островов, имеющим право выдвинуть трех кандидатов на каждую такую должность, из которых государи выберут одного. 3. Он имеет право на десятую часть всего золота, серебра, жемчуга, драгоценных камней, специй и других товаров, произведенных или полученных путем обмена, а также доходов от добычи полезных ископаемых в пределах этих владений без каких-либо налогов. 4. Любое спорное дело, связанное с такими товарами или продуктами, будет рассматриваться им как Адмиралом или его заместителем. 5. Ему предоставляется право оплачивать восьмую часть общих расходов на снаряжение и отправку любого судна, плывущего к этим новым владениям, и получать восьмую часть прибыли. «Титуло» от 30 апреля является торжественным, но все-таки в некотором роде условным подтверждением титулов и должностей: «Поскольку ты, Кристобаль Колон, отправляешься в путь по нашему приказу… чтобы открыть и присоединить определенные острова и материки в морях и в океане… справедливо и разумно, что, поскольку ты подвергаешь себя опасности на нашей службе, будешь за это вознагражден… По нашей воле и к нашему удовольствию быть тебе на любом из упомянутых острове или материке нашим Адмиралом, вице-королем и губернатором, уполномочен ты впредь называть себя доном Кристобалем Колоном, и наследники, и преемники твои будут обладать этим правом навсегда».