Такое тяжёлое. Такое реальное. — Останови, мама, — кричу я хриплым голосом. — Пожалуйста, останови все это. Если бы она была здесь, то сказала бы правильные слова, чтобы мне стало легче. Она бы обнимала меня до тех пор, пока я не стала бы достаточно сильной, чтобы собрать свои осколки. Предательство Леви вырыло глубокую черную дыру в моей груди, которая становится все больше с каждым вдохом. Это все моя вина. Я не должна была терять бдительность рядом с ним. Он король, а я всего лишь пешка, с которой он решил поиграть. Почему я была настолько глупа, что поверила, будто может быть нечто большее? — Астрид? Моя спина сжимается в жесткую линию от голоса, доносящегося сзади. Я вытираю глаза тыльной стороной ладони, садясь. — О-отец? Его брови поднимаются, когда он смотрит на меня сверху вниз. Он несет красные тюльпаны. Любимые цветы мамы. Странно, что он это помнит. Черт, я просто ошеломлена, увидев его на кладбище. В своем завещании мама просила, чтобы ее никогда не навещали в годовщину ее смерти, но я всегда бываю здесь в свои дни рождения. Формально я не нарушу ее волю, если приду в годовщину ее похорон. За все три года, что мамы нет, я ее единственный гость. По крайней мере, я так думала. Неужели папа тайный гость, который всегда оставляет красные тюльпаны на мамином надгробии? — Что ты здесь делаешь, отец? Он кладет цветы на надгробие и садится рядом со мной, не заботясь о том, что его отглаженный костюм Гуччи не дружит с грязью. — Мне следовало бы спросить тебя об этом. Разве ты не должна быть в школе? Я вздрагиваю при воспоминании о школе. Папа слегка прищуривается. — Ты прогуливаешь? Я должен поговорить с директором? — Н-нет. — думай, Астрид, думай. — Мне просто нужно было поговорить с мамой. Я скучаю по ней. Мой голос дрожит в конце, и я понимаю, насколько это правда. С тех пор, как ее не стало, моя жизнь кажется неправильной. На краткий миг, когда я была с Леви, мне показалось, что я снова могу быть счастлива. Но все это оказалось дурацкой шуткой. Он делал все это только для того, чтобы манипулировать мной. Папа кладет руку мне на плечо. — Я знаю, что никогда не стану Жасмин, но если тебе нужно поговорить… Он замолкает, будто не знает, как закончить предложение. Я облизываю слезы. — Почему… почему ты против того, чтобы я опознала подозреваемых? Он приподнимает бровь. — Вижу, помощник шерифа Ванс сообщил тебе то, чего не должен был делать. — Я слышала, как ты разговаривал с комиссаром. Ты сказал, что не хочешь, чтобы я вновь пережила то, что случилось в прошлом. Почему? — И подслушивать тоже ты не должна, — говорит он с легкой усмешкой. — Технически, это не подслушивание, если я услышу тебя на выходе из дома. — Ты имеешь в виду, когда ты ускользаешь. Попалась. Я слегка улыбаюсь. — Содержательно, папа. Он улыбается в ответ. Я забыла, каким молодым и беззаботным выглядит папа, когда искренне улыбается, а не так, как перед камерами. Я не видела, чтобы он так улыбался с тех пор, как мне исполнилось семь. — Разве ты не желаешь, чтобы я обрела справедливость? — спрашиваю я. — В данном случае справедливость не имеет значения. — Но почему, отец? Ты закрыл дело мамы так быстро, словно ничего и не было. Ты можешь притвориться, что ее никогда не существовало, но она существовала. — Я знаю это. На его челюсти напрягается мускул. — Тогда почему ты закрыл расследование? Почему, папа? Почему? — Другой человек тоже погиб. Не было никакой необходимости держать дело открытым. У меня сдавливает горло. — Кто-то еще умер? — Да, — он встает. — Так что забудь об этом. — Но… — Прими это так, будто я прошу тебя об одолжении, и забудь. После маминой аварии я искала повсюду статьи, но пиар-команда отца настолько сильна, что все статьи были удалены. Затем он объявил меня своей дочерью. В статьях упоминалось, что мама попала в аварию из-за собаки. Это первый раз, когда кто-то упоминает кого-то другого. Мои губы сжимаются в тонкую линию, несмотря на все вопросы, которые я хочу задать. Я не могу отказать папе в первой же услуге, о которой он меня попросит. — Хорошо. — Спасибо, — он протягивает мне руку. — Пообедай со мной. — Разве тебе не надо быть на работе? — спрашиваю я. — Это может подождать. Я беру его за руку, ошеломленная тем, что он хочет пообедать со мной вне дома. Сначала неловко, когда папа спрашивает про школу и все такое. Потом мы оба заказываем пиццу с пепперони и обсуждаем его будущие проекты. Судя по всему, отец планирует построить школу для беженцев, и я горжусь этим. Затем звонит его ассистентка, но он говорит ей, чтобы она перенесла все его встречи на сегодня. Впервые за все время я чувствую себя ближе к папе, словно он не так уж сильно ненавидит меня. После обеда он спрашивает, куда я хочу пойти дальше. Я выбираю парк развлечений, куда мама водила меня на дни рождения.