* * * Гарри Фэрхерст не вчера родился. Вскоре после того, как я сломал ему руку, он заказал билет в Бруней, в Юго-Восточную Азию, известную своими прекрасными пляжами, экзотическими тропическими лесами и возможностью скрыться там без следа – идеальное убежище для растлителя малолетних. К счастью, я просчитал его действия, какими бы быстрыми, стремительными и продуманными они ни были. Прямо сейчас он все еще находился в своем доме в Сент-Олбансе, собирал вещи и готовился к отъезду в аэропорт. Первое, что я сделал сегодня, это подсунул письмо под дверь Лен. Я не был настолько глуп, чтобы обсуждать мои планы в упомянутом письме, – я доверял ей, но откуда мне было знать, что его не перехватит кто-нибудь другой? Затем я отправился в свой подвал и притворился, что работаю, как будто ничего не случилось. Когда часы пробили три, я отправился в квартиру Хантера и Найта, пройдя мимо камер видеонаблюдения и убедившись, что мое лицо будет видно на записи. Идеальное алиби. Оказавшись внутри, я выпрыгнул из заднего окна, перебежал улицу к другой арендованной машине – на этот раз «Киа» – и поехал к Гарри. Я припарковался на окраине района, где дома стояли в окружении лесов, достал то, что Хантер для меня купил, и прошел остаток пути до дома Гарри пешком. Вместо того чтобы открыть дверь ключом, который я раздобыл, я ударил локтем в одно из окон, чтобы это выглядело как кража со взломом. Я перешагнул через осколки стекла, в точной копии Посмертной маски Тутанхамона на лице и плечах – в маске, которую мои друзья привезли из США, – в перчатках и с оружием в руках. Гарри стоял в коридоре, окруженный тремя чемоданами. – Господи! – взвизгнул он, изо всех сил вжимаясь в стену. Он казался такой легкой добычей. Если бы я не был таким юным, таким впечатлительным и таким идиотом, то, возможно, все это удалось бы предотвратить еще в моем детстве. Может, у меня бы сейчас была возможность быть с Ленорой, как мне этого хотелось. Может, мне бы светило не такое уж мрачное будущее. – Вон? – пробормотал он. – Это ты? Как ты заполучил в свои руки эту маску? Это… О боже. О боже. – Бог тебя не спасет. – Я щелкнул языком, прекрасно осознавая, как жутко я выглядел в маске. Это походило на финальную сцену, о которых часто пишут в книгах. Если уж на то пошло, великий Гарри Фэрхерст, создатель самых выразительных человеческих глаз в истории искусства, скоро попрощается со своей известностью и гениальностью. – Что у тебя в руке? – выдохнул он, заметно поморщившись. – Господи, я не хочу умирать. Вон, это ошибка молодости. Я совершил несколько ужасных поступков, но я… я… остановился. Ты же знаешь, что я это сделал. Ты видел меня с Домиником Мейплом. Я не делал ничего дурного целых пять лет. Я поднял хопеш – египетский серповидный меч – и осмотрел его со всех сторон. Я сам выковывал его в своем подвале после работы. Мне потребовались недели, чтобы сделать все правильно. Он был маленьким и острым. Я посмотрел вниз, изучая его через прорези маски и чувствуя, как от жара и пота горит лицо. – Давай поговорим о бессердечном принце, – сказал я с ледяным спокойствием, которого на самом деле не ощущал. Не убивать его не было подходящим вариантом. Этой расплаты я ждал с восьми лет. Но все оказалось не так грандиозно, как я себе представлял. Он вспотел и дрожал, прислонившись спиной к стене, но видеть его страх не доставляло мне такого удовольствия, как видеть лицо Лен, когда она открывала мне дверь. Как раз в этот момент Гарри обмочился. Он даже не мог прикрыться, потому что одну руку он вытянул вверх в умоляющем жесте не причинять ему вреда, а другая его рука, все еще в гипсе, висела на перевязи. Тоже моих рук дело. – Я просто сказал, не подумав. Я не имел в виду их… – начал он. – Помнишь наш разговор в тот день? – Я решительно направился к нему, игнорируя его слова. – Потому что я все помню, и очень хорошо, черт возьми. По словам одного исследователя, посмертная маска изначально предназначалась кому-то другому, а не молодому принцу. Художественная точность и мастерство настолько искусны, что людям трудно поверить, что ее сделали в такой спешке. – Я сделал еще один шаг, наблюдая, как он рухнул на пол, прислонившись к стене. – Они считают, что маска создавалась для его мачехи, королевы Нефернеферуатен. Так что на самом деле кому-то надо было умереть и надеть маску. Я осторожно снял свою маску с лица, ожидая, когда начнется тошнотворное удовольствие. Но оно так и не приходило. Я прижал маску к талии. Мои волосы прилипли ко лбу, и, когда я опустил взгляд и увидел, как Гарри рыдает, все, что мне хотелось сейчас сделать, это с размаху ударить его по лицу, развернуться и отправиться прямо к Леноре. У меня возникло такое чертовски неприятное чувство, потому что не было ничего другого, чего я жаждал бы больше, чем пережить этот момент. Я планировал его более десяти лет. Я надел маску ему на лицо, и он был так напуган, что даже не попытался сопротивляться. Закрыв лицо руками, он зажмурился, истерично всхлипывая. – Пожалуйста. Я знаю, что ты не убийца. Пожалуйста, Вон, прошу тебя. Я уставился на него, сжимая свое оружие и отгоняя мысль о том, как могу перерезать ему горло и оставить истекать кровью. Но я собирался сделать все так, чтобы это напоминало кражу со взломом. Я действительно обеспечил себя идеальным алиби. – Ленора возненавидит тебя, – выплюнул он, пробуя новую тактику. – Ленора знает, – поправил я. – Она понимает меня. Он невесело рассмеялся, хотя его до глубины души сотрясала дрожь. – Но это не значит, что она когда-нибудь станет смотреть на тебя, как раньше. Ты думаешь, она захочет, чтобы к ней прикоснулся хладнокровный убийца? Целовал преступник? Считаешь, она выйдет замуж за такого человека? Согласится родить от него детей? Ты правда веришь, что моя милая, прекрасная племянница способна влюбиться в человека, который убил ее дядю? Когда я промолчал, размышляя, уместен ли вообще этот вопрос, Гарри воспринял это как признак моей слабости и даже приободрился, вернув себе немного уверенности. – Мы можем покончить со всем этим. Я отсосал твой член и кончил тебе в руку. Большое, блин, дело. Я не насиловал тебя. Мы не спали. Другим парням было намного хуже, Вон, так что перестань вести себя, как телка. Позволь мне уехать, и я обещаю остаться в Брунее на всю оставшуюся жизнь. У меня есть средства, чтобы там обжиться. – Ты просто будешь приставать к другим мальчикам. Вот еще одна причина, по которой я хотел убить его. Не только из-за всего, что он сделал со мной, но и из-за вероятности того, что он повторит это с другими. Он заверил меня, что ни к кому не прикасался без взаимного согласия в течение пяти лет. Но у меня не осталось причин верить ему на слово. – Не смогу. – Он яростно замотал головой, вероятно, от этого она у него закружилась. – Только не в Брунее. Я даже не смогу завести отношения. Там к этому относятся строго. Они убьют меня, если узнают, что я гей. – Ты не гей, ты педофил. – Все равно там это незаконно. – Он не пытался ничего отрицать. Я знал, что глупо стоять здесь и слушать его. Если он не выполнит свои обещания, я окажусь по уши в дерьме за покушение на убийство, каким бы надежным ни было мое алиби. Кроме того, я мечтал о его смерти. Я доведу дело до конца. Я просто не хотел, чтобы Ленора втайне боялась меня, и я не понимал, почему меня это так волнует. Я знал, что она поймет, но я уже ощущал ее разочарование повсюду. Это обжигало мою кожу. Казалось, я не способен заставить свое сердце не желать ее, как не мог заставить его перестать биться. У меня было подходящее слово для того, что я сейчас чувствовал, но я все не решался его произносить. Подумай об этом. Хорошенько поразмысли над этим. Любовь. Я был влюблен в Ленору Асталис. С самого начала, черт возьми. Я предложил ей пирожное, потому что хотел с ней поговорить. Последовал за ней в ее комнату в Карлайле после того, как она вошла в фотолабораторию, потому что желал ворваться в ее жизнь с грязным договором. С выгодной сделкой. С молчаливым контрактом. Я издевался над ней, потому что любил ее. Я любил ее, потому что она была единственной девушкой, которая смотрела на меня и не видела мои деньги, статус, тягу к насилию или бессердечного принца. Она видела только меня. Я сделал шаг назад. Гарри ухватился за это. Я ненавидел себя за то, что предпочел любовь ненависти. Презирал себя за то, что позволил поменять себя, за то, что не смог решиться на это из-за девушки. Но она была не просто очередной девушкой, не так ли? – Вот и все, парень. Вот и все. Поступи правильно. Как только он это произнес, входная дверь открылась и тут же захлопнулась за моей спиной. Я обернулся, мои глаза расширились от ужаса при одном взгляде на непрошеного гостя. Лицо моего отца напоминало безжизненную маску смерти. – Вон, возвращайся в Беркшир и позвони моему секретарю по дороге домой. Скажи ей: нужно, чтобы кто-нибудь пришел починить это окно. Сегодня, – произнес он твердым голосом. Я вздернул подбородок. – Мне бы не хотелось, чтобы ты вмешивался… – начал я. Отец выхватил оружие из моей руки и прижал его прямо к вене на моей шее. – Мне все равно, чего ты хочешь. Иди. И я сделал то, что следовало сделать, когда мне было восемь. Когда мне было десять. Когда мне было тринадцать. Впервые в жизни я позволил отцу позаботиться обо мне. Разобраться с моим дерьмом. Помочь мне. Я закрыл за собой дверь, качая головой. Семья – это судьба.