Катюша была молодая, свежая, словно живой родник, чудесным образом наполнявшая Виктора неведомой прежде силой. Виктор тонул в темных озерах ее глаз, зарывался лицом в ее каштановые волосы, жадно вдыхал аромат молодости и сам молодел на глазах, у него появился интерес и стимул к жизни. Все чаще Виктор стал «уезжать» в более длительные командировки. Участившиеся отъезды начали тревожить жену и, приглядевшись внимательней, она заметила и помолодевшего вдруг мужа с его подозрительно счастливыми глазами и поняла неожиданно, что Виктор ей самой дорог и нужен. Поняла, затревожилась, стала бдительней отслеживать передвижения мужа и в скором времени выяснила, что у него появилась юная прелестница. Надя обладала железной выдержкой и пока не выяснила, где Виктор встречается с девушкой, виду не подавала, задумав застать их на месте преступления. Однажды, проводив мужа в очередную «командировку», выследив «гнездышко молодых», поздним вечером подъехала туда на своем авто. И пока муж строил планы о путешествиях с любимой на новенькой «Ауди 6», намечал, каким маршрутом они будут двигаться и в каких замечательных местах останавливаться на ночлег, Надя вышла из своей машины, прихватив топор, и изуродовала новенькое, только что из салона, средство передвижения. Она с наслаждением врубала по стеклу, дверям, колесам, капоту топором, пока тот основательно не застрял в качественном металле багажника. Машина жалобно выла сигнализацией, призывая на помощь хозяина, из окон таращились изумленные соседи, а Виктор, отлично знавший бедовый характер своей жены, предпочел не выходить, дабы не попасть под горячую руку. Он готовил себе алиби, набирая дрожащими пальцами номер телефона друга. Нет, его здесь не было! Это друг попросил машину на вечерок, а он ни сном, ни духом, решил настаивать дома Виктор на своем, признаться, довольно неубедительном алиби. Раскурочив ни в чем не повинный автомобиль, Надежда эффектно выехала со двора, взревев двигателем и взвизгнув колесами, оставляя на бетоне черные полосы от шин и живописную картину «боя без правил». Виктор жевал валидол и пытался подсчитать убытки. Ни о каких утехах уже не могло быть и речи. Как выйти из положения? Сказать, командировка сорвалась, был в сауне с друзьями, а товарищ отъехал на часок на его машине. Ничего лучше не придумалось, и Виктор, как нашкодивший мальчик, вернулся домой на голубом глазу. На такси. – Какой друг? – на секунду поверив, спросила Надя. – Да ты его не знаешь, партнер из Польши. – Где же ты таких друзей-то берешь? Что и твоей девкой, и твоей машиной пользуются? – И глаза ее полыхнули нехорошим огнем. Виктор понял, дальше бессмысленно запираться, – быстро Надюша вырыла яму их браку. И если нерешительный муж еще колебался и боялся сообщить о своем вроде бы решении, то в процессе «боевых действий» понял, – все страшное уже позади и осмелился, наконец, поставить последнюю точку, забрать зубную щетку из родного дома, а с ней и половину нажитого непосильным трудом. Но не тут-то было. Когда Виктор стоял уже одной ногой за порогом родного дома, случилось неожиданное – Надя сообщила о своей болезни. Сначала Виктор не поверил. Но увидев результаты медицинских исследований, испугался. А Надежда озвучила свой диагноз, легла, повернувшись к стене, продемонстрировав готовность умереть. У изголовья стоял их младший сын и ненавидящим взглядом прожигал насквозь отца так, что задержись он еще хоть на минуту, от него останется лишь горстка пепла. На Виктора новость подействовала, как ледяной душ. Он пообещал жене, что остается в семье. Успокоил, что с девушкой порвет. Виктор употребил свои силы, связи и средства, чтобы спасти жену и мать своим сыновьям. Через год женщина справилась с недугом. Возможно, кто-то свыше решил, что не пришла ее пора, в общем, болезнь нешуточная, онкологическая, отступила. Но одно дело поклясться оставить любимую у постели больной, а другое – реально оставить по собственному желанию эти «ночные озера», эту алебастровую кожу, этот аромат молодости… Ну конечно, Виктор не смог сдержать слово: продолжая жить дома, встречался с Катей. И однажды Катюша сообщила, что у них будет ребенок. И вот тут Виктор подумал, что самое время брать любимую в охапку и увозить в Крым или Рим, не важно, лишь бы подальше от людской молвы, от недобрых глаз, уберечь обеих своих женщин от страданий. Но опять не решился, смалодушничал и продолжал вести двойную жизнь. Ну как он сможет сообщить о своем уходе жене, когда она только оправилась от своей болезни? Это же значит убить ее. Виктор нагружал себя работой и еще больше стал выезжать в реальные командировки, чтобы не оставаться наедине с женой, чтобы заработать больше теперь уже на две семьи. Он тайно навещал свою Катюшу, подготавливал место, где им вместе вить семейное гнездышко и не заметил, как подошло время родов. Он оптимистически смотрел вперед, и их дом под красной черепичной крышей вырос как сказочный гриб после дождя в Крыму на Желтой Горе. Катя родила в Харцызске девочку с такими же карими глазами, точь-в-точь маленькая копия мамы. И Виктор сделал вторую ошибку, за которую впоследствии дорого заплатит, – он не осмелился записать дочь на свою фамилию. Потом, потом он получит развод, все сделает, как положено, но только не сейчас. Городок маленький, жена, сыновья узнают, будет скандал, а Виктор скандалы не любил. Вот достроится дом, окрепнет жена, оправится после родов Катюша, подрастет этот беспокойный комочек, оформится в человечка, вот тогда… Мы предполагаем, Господь располагает. Лизонька уже становилась на ножки в своей кроватке и радостно улыбалась приходящему папе, когда Катюша почувствовала недомогание. «Ну что может случиться с молодой и здоровой женщиной?» – легкомысленно думал Виктор, основательно уставший от проблем с женой. «Это послеродовая депрессия, о которой раньше и не слышали. Такая юная и красивая, ты не имеешь права у меня болеть!» – повторял он Кате. Скоро переедут они на Желтую рядом с лесом и морем, любимая отдохнет и расцветет. Это старая жена может заболеть и даже умереть, а молодая нет. Катя таяла, жизнь уходила из нее стремительно, а Виктор, с головой ушедший в заботы о новом доме, старался не замечать ни ее худобу, ни слабость, ни изменившийся цвет лица. «Это от бессонных ночей», – успокаивал себя он. Поздно, слишком поздно узнали о болезни Катюши. Но даже если бы раньше, то максимум смогли бы продлить ей полгода страданий… Катя умерла, доказав Виктору свое право на смерть. Оглушенный, не понимающий и не принимающий своего горя, он не смог даже открыто присутствовать на похоронах, стоял в стороне, укрывшись за желто-багряными осенними кустами на кладбище, держась за грудь, в котором на куски рвалось сердце. Зря прятался, здесь знали друг о друге все и шептались у могилы о том, что это он, Виктор, оплатил в свадебном салоне роскошное эксклюзивное белое платье, украшенное камнями Сваровски, на которое все лето заглядывались невесты провинциального городка, и гадали – кому же оно достанется – и в котором лежала сейчас его любимая девочка. Виктор спешно уехал в Москву, бежал от своего горя, ушел с головой в новый бизнес, прятал глубоко внутри свои чувства и эмоции, не давая им выйти на поверхность. Но непрожитая, невыплаканная, глубоко спрятанная травма будет долго мучить своего хозяина. И Виктор стал искать спасения в церкви, стоял на службах, исправно молился, постился. Навещая Лизоньку, он видел, что несбывшаяся теща была легкомысленной и не соответствовала роли бабушки. Могла накормить годовалую малышку килькой в томате или забыть накормить вообще. Вина и долг перед покойной Катюшей лежали тяжелым бременем на его сердце. Долгими бессонными ночами являлась перед его взором Катя и с укором смотрела на Виктора, и он понимал: единственный, кто может дать достойный уход, воспитание, образование Лизоньке – это он, отец. Лиза его дочь, и надо что-то решать: малышке нужна мать, та, которая сможет заменить родную, окружит заботой и лаской. О новых отношениях невозможно было даже подумать, и однажды Виктору пришла идея сделать жене предложение – переехать с ним и Лизой в Крым, на Желтую. Начать с нуля, забыть его предательство, ее обиду, жить на новом месте без свидетелей их прошлого. Он долго искал подходящий момент, боясь отказа, и однажды такой момент случился. Виктор озвучил свое предложение. Женщина подумала-подумала и согласилась. Как ей далось такое решение, знает только сама. Что чувствовал, о чем думал Виктор, когда в этом составе они вошли в новый дом на Желтой Горе? Конечно, Надя старалась. Жалела и ласкала сироту, и сказки рассказывала на ночь, и рисовала, и лепила с ней, и косы плела, но украдкой все чаще слезу смахивала, – так и стояло лицо покойной Катюши-разлучницы перед глазами, благо и образец, мамина копия, под ее заботливыми руками вертится, непоседа. И кем женщина чувствовала себя здесь, рядом с этой малышкой и холодным, отчужденным мужем, замкнувшимся в своем горе? Нянькой? Бабушкой Лизы? Просто удобным и родным для Виктора обслуживающим персоналом. «Отгорел наш костер, ничего вернуть нельзя, и два раза в одну реку не войти. А предавший раз предаст и дважды», – решила Надежда. И улыбнулась печально Гора, и послала ей ветер вдогонку: езжай, женщина, в свой дом, спасибо за попытку, видит Бог, ты не святая, и нет в тебе той силы, чтобы одолеть саму себя. Езжай оплакивать дальше свое гордое одиночество. Остался Виктор один с малышкой. Пришлось вызвать бабушку Лизы. Та не заставила себя ждать, приехала быстро, но хозяйка оказалась никакая, расторопнее по дому не стала, больше в зеркало и в телевизор смотрела. И Виктор крутился как белка в колесе в заботе о своей маленькой принцессе, девочка его отрада, утешение, с ней он снова начал улыбаться. Дни их мелькали в милом повторении – утром накупать, заплести косички, вкусно накормить, почитать книжку, свозить на море. Из своих командировок мчался назад, спешил к родному сердечку. А дом решил на опекуншу оформить, мало ли что с ним случится, дочери дом останется. Подросла Лиза до трех лет, Виктор отвел малышку в садик. …Со дня смерти Катюши прошло три года, и однажды Виктор познакомился в Москве с молодой женщиной. За одной встречей другая. Не то что бы влюбился, нет, но живому – живое. Решил пригласить к себе в гостевой домик на лето с ребенком. Ситуация сложная, у него Лизонька с тещей в доме, у нее мальчишка в переходном возрасте, кто знает, как все сложится, смогут ли дети подружиться, примут ли их отношения. Договорились пока не открываться. Не прошло и недели, как теща «спалила» парочку и грянула буря на Желтой. «Или я, или она!» – вдруг выпалила опекунша не ожидавшему таких страстей Виктору. Глаза ее горели ненавистью, руки тряслись, она носилась по двору, как умалишенная, и от уровня накала обезумевшей бабы, казалось, вспыхнут голубые ели в его дворе. И тут до Виктора дошла, наконец, истинная причина ее гнева. Вспомнились все странности тещи: требования обязательной совместной поездки в садик за «бедной Лизой» (образцовая супружеская пара), совместные походы в магазин, «случайные» прикосновения, не по годам смелое декольте тещи, «боевая» раскраска, откровенное кокетство, недвусмысленные намеки на близость, – все, чего не хотелось прежде замечать. «А почему нет? – рассуждала Лизина бабушка, – мы почти ровесники!» Виктор просто так сдаваться не хотел, уговорил свою подругу остаться, подождать, мол, он мужик, быстро разрулит ситуацию, поставит тещу на место. А тем временем опекунша закусила удила и – как говорят на ее рiдной мове: з глузду зъiхала – забрала тайком от Виктора дитя из садика и рванула под пули – к себе домой на Украину. И так сложилось, что именно в эти дни было в очередной раз нарушено такое зыбкое, эфемерное перемирие в этой страшной братоубийственной войне. Рвалось там и горело, а Виктор, просидев несколько часов с документами в кабинете и не заметив отсутствия в доме тещи, облегченно вздохнул, когда она не вышла на звук автомобиля, и резво выехал со двора, собравшись за Лизонькой в садик, с недоверием поглядывая в зеркало заднего вида. Припарковав машину напротив ворот детского сада, он направился к крыльцу, на котором стояла воспитательница дочери и удивленно смотрела на Виктора. – Что-то забыли? – произнесла она и теперь уже пришла очередь удивиться ему. – Почему забыли? За Лизой приехал. – Виктор, бодро поднимаясь по ступенькам, не увидел тени тревоги в глазах женщины. – Вы же забрали девочку еще до обеда, – с легкой укоризной в голосе, произнесла она. – Кто это – вы? – сердце оборвалось и покатилось по песчаным дорожкам сада. – Ваша жена! Он не помнит, что кричал на высыпавших как по команде в гардеробную всех воспитателей, включая нянек и поваров, после того как услышал в трубке несколько раз подряд: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Затем открывал ящики с картинкой вишенки и именем Лиза, пытаясь отыскать след недавнего присутствия дочери, ну хоть шнурок, хоть ниточку от платья! И повторял, в растерянности, уже почуяв, словно раненый зверь, смертельную опасность: «Без меня? Почему без меня отдали?» И сотрудницы детского сада, удивленные странным поведением отца и перепуганные его состоянием, хором отвечали: «Так ведь не чужому человеку, жене вашей отдали, жене! Вы с ней вместе приезжали, всегда вдвоем!» – Какая она мне, на х…, жена? Сработал-таки ее план, сработал. …Бабушка тормошила и прижимала плачущую Лизоньку к себе. – Не ной, скоро приедем, я тебе игрушки новые куплю, что ты хочешь, скажи!? Все куплю! Да не реви! – Не хочу игрушки, домой хочу, к папе хочу, – всхлипывала Лиза, растирая кулачками слезы, раздражая бабушку своим ответом. Они ехали на второй попутной машине, после того как вышли из автобуса в Херсоне. С попуткой им повезло, – все оттуда, а они туда. Люди, опасаясь очередного обстрела, выезжали из опасного региона. А этот высокий мужчина с седой шевелюрой, в своем красном, как пожарная машина, автобусе, мчался туда, где свистели пули и рвались снаряды. Он уже вывез жену и невестку с ребенком, а старенькая мать не захотела бросать родное место, наотрез отказалась ехать с ними. Осталась в пустом доме одна с кошкой. А как он может спокойно спать, если даже не знает, жива мать или нет… Всю дорогу ехали в молчании. За все время их обогнали несколько раз военные машины и ни одной гражданской. До Харцызска оставалось не больше часа, когда военные внезапно им преградили путь и приказали съехать с основной трассы на грунтовую дорогу. Водитель чертыхнулся и покатил по буеракам, проваливаясь колесами в колдобины. В сумерках по бездорожью автобус натужно гудел, поднимая пыль, качался и стонал, карабкаясь в гору, поэтому не сразу услышали выстрелы. Водитель включил дальний, и тут же свет фар выхватил силуэт военного, бегущего к ним со стороны лесополосы. Парнишка отчаянно кричал: «Сворачивай в зеленку! Не останавливайся! Сворачивай!» Глянув в его лицо, водитель понял – приехали… Он свернул в сторону лесополосы, резко утопил педаль газа и, сминая под колесами кусты, автобус взревел и рванулся вперед. Заглушив двигатель уже под деревьями, седой распахнул дверь и спрыгнул на землю. Раздраженная внезапным изменением маршрута, пассажирка посмотрела в окно и сначала не поняла, что это не кусты в сумраке, а раненые солдаты. Молодые, – вчерашние мальчишки, еще десять минут назад здоровые и полные сил, истекая кровью, ползли к спасительному автобусу. Подбежал запыхавшийся воин, велевший свернуть с дороги. – Отвезете раненых в больницу? – Отвезу, – хмуро ответил водитель и шагнул навстречу раненым. Поспешно загрузили троих хлопцев и через несколько минут осторожно, с выключенными фарами тронулись в путь по грунтовой дороге, подальше от шоссе. Худющий, с цыплячьей шеей юный призывник, поддерживая товарища дрожащими, измазанными в крови и земле руками, всю дорогу смотрел ошалевшим взглядом перед собой и, словно в бреду, повторял: «Навiщо та вiйна? навiщо?» Еще двое беспомощно лежали на полу, в проходе между сиденьями. Отупевшая от страха пассажирка, боялась даже смотреть в их сторону. Прижимая к себе заложницу Лизоньку, она отлично понимала, зачем затеяла свою войну, но не сожалела и не раскаялась, только мысленно продолжала твердить: «Вот мы посмотрим, что теперь ты будешь со своей бабой делать, когда и дом, и дите, все на меня оформлено! Все мое, а ты никто и звать тебя никак! Бабу он решил в мой дом притащить, вот тебе!» – крутила фигу в кармане теща. Автобус катился по дороге в низину с выключенным двигателем, на пониженной передаче, когда все отчетливо услышали смертельный звук снарядов, они проносились близко, над самой крышей и падали, оставляя позади воронки. Седой понимал, что нужно остановиться и бежать как можно дальше от такой заметной для обстрела мишени – своего автобуса, но у него в салоне истекали кровью солдаты. Снаряд попал в лобовое, и в лицо Седому брызнуло фонтаном стекло, затем автобус вдруг подпрыгнул от полученного удара, как будто споткнулся, отлетел на противоположную сторону трассы и опрокинулся на бок. Раненная, оглушенная взрывом, Лизонька закричала от ужаса и боли забытое слово: «Ма-ма!» Покореженный снарядом с разорванным боком автобус беспомощно замер на обочине, и только колеса еще некоторое время бессмысленно продолжали крутиться в воздухе. Лиза теряла сознание, а навстречу ей бежала мама в кружевном белом платье, и сияние от камней Сваровски слепило девочке глаза.