— Все видели, как ты позвал Матусевича выйти с тобой в коридор, — говорил Батя обвинительным тоном. — а потом началась драка. Ты выбил ему зуб и сломал нос. Арарат поежился на стуле. Чистокровный армянин проживал с семьей в правом крыле и отвечал за хранение и отпуск бензина для нужд генераторов и небольшого сталкерского автопарка. — Не мог же я при женщинах его это, спросить… Кстати, он первым меня ударил. Смотри, как глаз правый отек, не вижу ничего, синяк будет вот такой большой. Несмотря на худосочную комплекцию, Арарат славился недюжинной силой — без труда тягал бочки с топливом по сто килограммов. Даже повар Матусевич на голову выше него и вдвое тяжелей оказался в проигравших. — Ты обвинил его в воровстве, — сказал Батя. — Его это оскорбило. — Он украл мою бритву. Подарок матери. Батя тяжело вздохнул. — Володя Матусевич — взрослый человек, семейный, и бритва у него своя есть. Зачем ему твоя? — Вот и я пришел его спросить, — Арарат развел руки в стороны, демонстрируя непонимание. — а он орать начал, руками махать, про долг какой — то вспомнил. Ну, брал я у него взаймы, так еще в прошлом году, когда сына его водить учил, возместил. — Он так не считает. — А, что я бесплатно с его пацаном возился целую неделю? Он же педаль тормоза от сцепления отличить не мог. Умом весь в папашу. Батя постучал кулаком по столу, призывая собеседника держать себя в руках. — Ты знаешь правила, Арарат. Взял монеты — возвращаешь монеты. Арарат покосился на Кобальта в поиске поддержки. Не найдя ее, покивал, признавая поражение. — Ладно. Моя бритва стоит трех его долгов. Пусть гонит пятьдесят фляг сдачи или бритву возвращает. Три дня ему даю. — Здесь я сроки устанавливаю, и кто кому и что должен! — по-судейски строго сказал Батя. Арарат молчал, уставившись в пол. — И как мне, по — твоему, вас рассудить? Он говорит — не брал бритву. Ты говоришь — брал. Его слово против твоего. — Так у меня есть доказательство, — воскликнул Арарат. — я видел, как он по лестнице поднимался в мое крыло. Я торопился в гараж, надо было Кобальту выдать бензина, — Арарат для подтверждения своих слов показал пальцем на сталкера. — Знал бы я, что этот жалкий воришка идет ко мне домой, на месте бы его прибил. — Он ходил в правое крыло на склад за рисом. — Так ходил на склад, что в квартире у меня отпечатки берцев на полу оставил сорок пятого размера. У меня сорок второй, а кроме меня дома только девки. Кто еще мог оставить? Повисло молчание. Батя пристально смотрел на Арарата своим привычным оценивающим взглядом. Все знали, что глава Мида видел вранье за километр и, судя по его реакции, армянин говорил правду. — Я посмотрю, что еще можно сделать. — Ну, ты поговори с ним еще раз по — хорошему, а? — взмолился Арарат. — У меня нервов не хватает уже, спать перестал. Если бы была обычная бритва, бог с ней. Матери подарок, дорога она мне. Батя пообещал разобраться и попросил собеседника больше не делать глупостей. Арарат поблагодарил за встречу. Когда дверь за ним захлопнулась, Батя беспомощно почесал лоб и произнес жалобно: — Как же мне все это надоело… Сил уже нет. Пока я договариваюсь с Кремлем заключить новый контракт на поставку топлива, у меня тут гражданская война зреет. И из — за чего? — он театрально сплюнул, — Бритвы, мать ее. Батя еще не в курсе всей правды. Если Арарат узнает, что сын Матусевича крутит шашни с его дочерью, может начаться настоящее кровопролитие. Кроме самих влюбленных об их отношениях осведомлен только Кобальт, случайно застукавший парочку на одном из верхних этажей. Сталкер предупредил молодых, что от греха подальше, их связь нужно держать в тайне и впредь. Батя перевел взгляд на сталкера. — По глазам вижу, что — то случилось. Говори. Кобальт в подробностях рассказал о конфликте с дружинниками на Новом Арбате. — Ёп вашу мать, ребята, что же за день сегодня такой… — Тела бросили в подъезде старого дома на Никитской. Машину отогнали туда же в переулок, спрятали в траве. — И на кой черт вы это сделали? — машинально спросил глава общины. — Нельзя было оставлять трупы на Арбате, Гортранс решил бы, что это мы их убили. Батя взмахнул руками, словно пытаясь собрать воедино все сказанные слова сталкера. — Подожди — подожди, видимо, я чего — то не понимаю. То есть два урода решили вас нагреть на пять фляг, в этот момент появился броненосец, и вы четверо вооруженных мужиков не смогли его прикончить? На открытой местности! Одного броненосца? — Он был крупней обычного, — соврал Кобальт. — Выскочил из травы, мы его не сразу заметили. Эти два дурака стали палить по сторонам, чуть нас не положили. Я защищался. Тварь огнем отогнали к кинотеатру, она в кусты сиганула, догонять не стали. Батя почесал подбородок. — Значит, гнездо рядом. Надо группу отправить на зачистку, а то через месяц голодная свора будет по Арбату носиться. — Отправь Опера и Фару. Эти двое не нашли бы броненосца на пустой улице, даже если бы он там был на самом деле. — Нет, пусть обождут пару дней, пока не уляжется. Гортранс будет рыскать по округе, искать своих. Уверен, что вас никто не видел? Кобальт кивнул и сказал: — Эти дружинники там калымили втихаря. — Кто — нибудь наверняка слышал выстрелы. Батя подошел к окну, из него открывалась широкая городская панорама, в том числе на башни Кремля. — Сталкеры тренировались в стрельбе на своей территории, — предложил версию Кобальт. — Они ничего не докажут. Батя резко обернулся к нему. — Докажут — не докажут, это не имеет значения. Главное, это может разрушить все, что я пытаюсь собрать по кирпичикам вот уже второй год! Знаешь, чего мне стоило уговорить губернатора на новое соглашение на поставку топлива? Или забыл, кто им теперь поставляет? Мы половину выручки имели от этого, а сейчас сидим с полным подвалом топлива и пустым баком воды. Суворов воспользуется этой ситуацией, чтобы нас в очередной раз дискредитировать в глазах Кремля. — Ты сам говорил, что Иван Иванович твой друг, вот и разъяснишь ему популярно. — Он губернатор Кремля, и в его интересах, чтобы поставки были по лучшей цене и не срывались. У Гортранса техника, больше людей и ресурсов. Они просто надёжней, и это факт, — Батя прервался, вздохнул. — Это не мы проиграли, это они победили. Несмотря на невысокий рост, тучность, обилие морщин и седую щетину, которой можно зачищать от ржавчины трубы, Батя излучал собой недюжинную силу, мудрость и одновременно дружественную простоту. Бывший командир разведроты, побывавший во множестве горячих точках, привыкший пробивать себе путь головой. Последние годы Батя все больше стал прикипать к власти и все сильнее отдалялся от людей. Все чаще его стали приглашать на застолья Кремля и все реже он отказывался. Несмотря на это люди верили ему — его слова успокаивали, вселяли надежду. Батя глубоко и задумчиво вздохнул. Затем произнес непривычно строго: — Никто не должен знать! Пусть Суворов думает, что его людей урки хлопнули. — Не узнают, — заверил Кобальт. — А с Витькой как поступишь? У него язык — помело. — Он никому не скажет. — Если слухи разойдутся, мы не отмоемся. Это война, понимаешь ты или нет?! Кобальт прошагал к карте России на стене. Помолчал, подумал. — К черту Кремль, к черту Гортранс и остальных, — сказал вдруг он. — Пошлем их всех на хрен. — Это как понимать? — Так больше продолжаться не должно. — Именно об этом я и думаю каждый день — как извертеться, угодить и тем и другим, чтобы людям было, что в стакан налить. — А может пора перестать вертеться? И начать действовать? Батя подошел к Кобальту, посмотрел ему в глаза. — Помнится, я спросил тебя совета однажды, как поступить, и ты ответил: «Я сталкер, мое дело в поле ходить». Это ты делаешь и правда лучше других, вот и продолжай. А политику оставь мне. Потому что я думаю не только о том, что есть сегодня, но и том, что будет завтра… Кобальт перебил его: — А ты задумывался, где мы будем через год доставать лекарства, консервы, запчасти, бензин? В кольце ничего не осталось. Мы все выгребли. — В Кольце еще полно добра. Ищите лучше, работайте тщательней. За кольцом слишком опасно. Кобальт сделал два шага назад, чтобы охватить взглядом всю карту.